АРХИТЕКТУРА
размышления об искусстве строить

Введение

Среди множества стертых от долгого употребления "золотых мыслей" имеется и такая: "Жизнь коротка — искусство вечно". Почти каждый где-нибудь да наталкивался на эти слова, но не всякому удается отметить некую напыщенность, что явно выдает время: сама эта языковая формула, оборванная без нужды в стремлении достичь желанной краткости, несет на себе след эпохи Дидро и Вольтера. Если обратиться к самому оригиналу, то есть к мысли великого Гиппократа, и перевести её на русский язык целиком, то получится существенно иное.

Вслушайтесь: "Жизнь коротка, искусство необъятно, неуловима надлежащая мера, опыт коварен, суждение трудно".

Гиппократ, целитель столь замечательный, что при жизни его считали сыном бога Асклепия, говорил о своем искусстве — об искусности врачевателя, поддерживающего в человеке жизнь и здоровье. Именно как искусность архитектура, поддерживающая саму жизнь, необъятна, ведь ей столько же тысячелетий, сколько цивилизации. На протяжении всей истории цивилизации архитектор ценой коварного опыта постоянно был занят отысканием надлежащей меры — неудачно построенное сооружение обрушивалось, не понравившееся заказчику здание перестраивали.

Естественно, что говорить об архитектуре тоже непросто.

У архитектуры нет собственной музы. Именно это обозначает её родство с другими "ремеслами", ведь своих муз не имеют ни живопись, ни скульптура. Древние греки, поклонявшиеся спутницам Аполлона, восхищались результатами различных художеств, однако мало почитали все, что имело отношение к ручному труду.

Тем не менее, когда в эпоху эллинизма, при преемниках Александра Македонского, создавших великие царства, где греческое начало сплавилось с восточным, составляли список семи чудес света, в него включили пять произведений строительного искусства: египетские пирамиды, маяк в Александрии, мавзолей в Галикарнасе, "висячие" сады Вавилона и храм Артемиды в Эфесе. В списке есть ещё две огромные статуи — Зевса в Олимпии и Родосский колосс, но в действительности и они неразрывно связаны с архитектурой. В самом деле, Зевс, восседающий на троне, был помещен внутрь храма, и Фидий лепил глиняную модель в глиняной же модели внутреннего зала храма-целлы в натуральную величину. Гигантская статуя солнечного бога Гелиоса у входа в гавань Родоса сама была сложным инженерным сооружением, удерживавшим тонкие, золоченые бронзовые листы скульптурной оболочки.

В позднейшие эпохи, когда мир старел и становился обширнее, когда в едином кругу культуры нашлось место и для критских "лабиринтов", т. е. дворцов на острове Крит, и для скрытого в джунглях Кампучии храмового комплекса Ангкор-Ват, для столицы ацтеков Теночтитлана с его ступенчатыми пирамидами, и для великих соборов, дворцов и парков Европы: семь чудес превратились в семьсот и более. Почти все эти чудеса — архитектура.

В одном ряду с величайшими книгами и картинами, изваяниями и симфониями встали архитектурные сооружения — так давно и так прочно, что никому не приходит в голову в этом усомниться. Великие — значит ли непременно крупные? Так бывает часто, но ведь есть храм Христа Спасителя в Москве или вашингтонский Пентагон, или правительственный комплекс, построенный в Румынии её коммунистическим диктатором Чаушеску, — гигантские постройки, которые никому не придёт в голову отнести к числу шедевров. И есть, напротив, совсем некрупные сооружения, вроде, к примеру, Пропилеев — торжественного входа на террасу афинского Акрополя или храма Покрова на Нерли, от одного взгляда на которые перехватывает дыхание у всякого небесчувственного человека.

Но если дело не в размерах как таковых (хотя мы все чувствительны к грандиозному), то значит в другом — в том особенном качестве, что зовется гармоничностью, в музыкальной согласованности частей. В слаженности целого и в соразмерности деталей. И ещё в том особом свойстве, что до некоторой степени и другие искусства разделяют с архитектурой, но в ней оно проявляется наиболее внятно: в особой сомасштабности человеку. Архитектура тем отличается от других художеств, что это — искусство, в котором живут люди. С рождения до самой смерти. И даже после смерти. В прямом смысле слова, потому что кладбища — это архитектура, и в косвенном — потому что сооружение хранит память о своих создателях: о том, кто давал архитектору заказ; о том, кто и как этот заказ выполнял; о том, кто видел воздвигнутое, кто писал о нем, кто запечатлел его в живописи, литературе, в кино.

И ещё тем отличается медлительная муза архитектуры, всегда и естественно запаздывающая относительно более подвижных форм искусства, не оперирующих камнем, кирпичом или бетоном, что она всегда напрямую, всегда неотрывно соединяет свою жизнь с природой. Как и сам человек, постройка переносит дожди и снег, её сечет ветер и покрывает пыль, она отзывается игрой светотени на движение солнца и мрачнеет в его отсутствии. Её облик меняется в зависимости от движения облаков и от возможности отразиться в зеркале водоема и в обычной лужице.

Как-то на втором курсе института я ехал в электричке с этюдником. Любопытствующий сосед сразу поинтересовался, художник ли я. "Архитектор", — ответил я с гордостью, при этом несколько преувеличивая свои тогдашние возможности. Тогда упрямый сосед принялся допытываться: а зачем, собственно, нужны архитекторы, когда есть строители? Не помню, но, кажется, я не слишком-то хорошо тогда сумел справиться с ситуацией, а позднее мне такого вопроса уже не задавали.

А действительно чем отличается архитектор от инженера-строителя?

Сарай или простейший деревянный сруб, или, скажем, саманный домик способен поставить каждый. Вокруг больших городов великое множество "вилл" и "коттеджей", возведенных прорабами, так как по скупости и неразумию заказчики хотели сэкономить на гонораре архитектора. Эти "дворцы" не только безобразны, но, как правило, ещё и смешны с их нелепыми башенками, неразумно размещенными окнами, растратой пространства в путанице комнат, комнаток и террас. Впрочем, обычно обнаруживается, что в основе всех этих строительных затей были какие-то архитектурные проекты, нередко незаконно добытые, "упрощенные", да ещё и грубо переделанные сообразно незатейливым мечтаниям владельцев. Впрочем, и в этих мечтаниях тоже ведь отражены откуда-то заимствованные впечатления от совсем другой архитектуры. Иногда, очень редко, бывают исключения — в тех случаях, когда в душе строителя прячется нераскрытый, нереализованный художник. В этих случаях возникают некие архитектурные чудеса, обитать в которых сложно, но по крайней мере никто не останется к ним равнодушен. Обычно же следствием работы с прорабом или с более изощренным инженером-строителем становится заурядность или наивная экстравагантность.

Может ли инженер-строитель разработать проект сооружения? Конечно, может. Но тогда, осознанно или неосознанно, он воспроизведет проект, когда-то уже созданный архитектором, либо прямо будет использовать так называемый повторный проект (копию уже построенного), или типовой проект, сделанный, как всякая схема, ни для кого конкретно. Жить в этом можно, но к миру архитектуры это имеет весьма опосредованное отношение. Три четверти возводимых в мире сооружений всегда создавались, да и сейчас создаются без прямого участия архитектора. В случае традиционной или народной архитектуры, роль архитектора играл опыт и художественное чутье множества поколений, а заученные артельным мастером образцы и правила работы с привычным естественным материалом, как правило, обеспечивали достойное качество результата. Схожесть быта и жёсткость правил общежития обеспечивали пристойный уровень заурядной городской архитектуры прошлого, будь то бюргерские дома северной Европы или скромные особнячки российских городов пушкинского времени. В нашу эпоху на рынок поступает почти всегда продукт сборки из готовых промышленных элементов, тогда как натуральные материалы повсеместно уступают место полуискусственным или синтетическим. Эдакий конструктор "Лего", только невероятно укрупнённых размеров.

Когда такого рода "сборки" невелики по размерам, как, скажем, в пригородах американских городов, общее впечатление смягчено ухоженностью газонов и цветников, мощью огромных деревьев. Когда они крупны, как отечественные панельные дома, избежать удручающей монотонности невозможно. Увы, массовая, наиболее распространенная архитектура жилища всегда была монотонной — дело спасали церкви, соборы, башни, дворцы. Иными словами, архитектура довольно редка, в известной мере аристократична как именно искусство, когда недостаточно относительного комфорта и безопасности, а гармоничность и красота или гармоничное величие изначально определяются как необходимое свойство результата. Это не означает, что заказчиком архитектурного произведения непременно должен быть князь — явно аристократическим отношением к строительству отличались древние демократии греков, городские коммуны или цехи средневековых городов. Из вполне понятного тщеславия именно такое отношение исповедуют все бюрократии государств и бюрократии коммерческих корпораций.

В живописи, тем более в музыке или литературе, почти исключительно от таланта художника зависит, станет его работа шедевром или посредственностью. Почти — потому что музыку ещё предстоит сыграть, записать на диск, книгу ещё предстоит обработать в издательстве и напечатать в типографии. И всё же только ещё записанная на нотной бумаге мелодия или написанная — от руки или на компьютере — книга уже состоялись. Мы знаем, что по разным обстоятельствам издание книги нередко отодвигается от момента завершения рукописи на десятки лет — как "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова. Иногда на века: я перевел на русский язык "Трактат об архитектуре" Антонио Аверлино через пятьсот лет после его создания. В истории архитектуры есть множество замечательных проектов, которые никогда не были осуществлены и уже не будут воплощены. Однако такого рода "воздушные замки" существуют и воздействуют на воображение позднейших архитекторов, а иногда и не только архитекторов — в советских фильмах 40-х годов Дворец Советов давно "построен", и на его величественном фоне разыгрываются ключевые для сюжета события.

Главное отличие архитектуры от других искусств в том, что это чрезвычайно дорогое искусство, с которым лишь недавно начал и в этом состязаться кинематограф. Когда две с половиной тысячи лет назад в Афинах были построены Пропилеи, современники особо изумлялись не только изяществу самого сооружения, но и тому, что на те деньги, что были истрачены на его возведение и отделку, можно было бы наладить серьёзную военную экспедицию. Историки аккуратно подсчитали, что французы потратили на возведение и отделку огромных и прекрасных готических соборов чуть не половину всего национального продукта нескольких столетий. Подражая Версальскому ансамблю короля Людовика XV, разорялись государи германских княжеств. Императрица Елизавета Петровна истратила на отделку Зимнего дворца в Петербурге добрую треть бюджета России за десяток лет. В 70-е годы XX века возведение огромного университетского комплекса в столице Саудовской Аравии обошлось в 2 миллиарда долларов, а двадцатью годами позднее одна только реставрация Большого Кремлевского дворца стоила государственному бюджету 340 миллионов...

Архитектура — дорогое искусство, однако история доказала, что нет более выгодного капиталовложения, чем создание архитектурного шедевра. Подсчитано, что за последние 30 лет около 300 миллионов человек побывали в Афинах, в Риме или Венеции только затем, чтобы "посмотреть на старые камни". А так как подобных "камней" множество, то приезжают не на день и не на два, вкладывая в экономику Италии или Греции, Египта и Мексики, Сирии и Алжира столь значимые суммы, что от них на добрую половину зависит благосостояние этих стран.

Архитектура всегда сильнее, чем иные искусства, вплетена в неустанное состязание честолюбивых устремлений сильных мира сего, а значит и в саму экономическую жизнь обществ и государств. За счёт такой включённости, формально лишённая своей музы, она занимает законное место в свите старшей среди муз — музы истории Клио.

Об архитектуре можно рассказывать на множество способов, а книги об этом искусстве создавать рукотворный мир исчисляются десятками тысяч. Чаще всего пишут отдельно об архитектуре разных стран, или об архитектуре отдельных эпох — т. н. доисторической, античной средиземноморской, средневековой, современной, новейшей. В кругу профессионалов принято отдельно рассматривать группы сооружений сходного назначения, либо отдельные черты архитектурного искусства — умение строить соразмерно, к примеру. Нет недостатка в архитектурных энциклопедиях и словарях, где так удобно размещать статьи в алфавитном порядке. Энциклопедиями удобно пользоваться, но надо ведь знать, что ищешь, а знать можно только через хотя бы примерное представление об истории. Уже более ста лет пишутся и обобщающие истории архитектуры, но лишь в последнее время, благодаря накопленному в других книгах опыту, появилась возможность удержать в своем воображении архитектуру как целое, не пытаясь при этом рассказать обо всем сразу и ограничиваясь избранными, лишь наиболее характерными примерами.

В этой книге мы вместе с читателем пройдем несколько ступеней проникновения в природу архитектурного творчества.

Начнем с того, что наиболее естественно, наиболее понятно: архитектура среди стихий, ведь она во все времена не только служит защитой от сил природы, но также и творческой игрой с этими силами.

Затем естественно разобраться с "азбукой" архитектуры — с теми основными элементами, что в работе архитектора занимают сходное место с нотной записью у музыканта. Это "азбука", сходная с той, какой оперирует живописец, в чьем распоряжении несколько исходных материалов: контурный рисунок, да всего три исходных цвета, да ещё шкала черно-белой тональности, или литератор, строящий замысел из кирпичиков-букв, из слов-блоков, из плит-абзацев или стихотворных строф.

Освоив "азбуку", можно перейти к "грамматике" архитектуры — к тому, в чем и как архитектор решает творческую задачу, аналогичную задаче композитора, когда тот создаёт мелодию, драматурга, выстраивающего пьесу, либо прозаика, сочиняющего повесть или роман.

Только после этого удастся понять, как же складывалось древнее мастерство архитектора-художника, как изменялась его творческая задача от одной культурной эпохи к другой, включая и наши непростые времена.

Когда мы разберемся со всеми этими вопросами, настанет время для того, чтобы уже с некоторым знанием дела осмотреть всемирный "музей" архитектуры, большинство экспонатов которого в той или иной мере окажутся знакомыми для читателя, и потому можно уже разобраться, что позволяет объединять их в группы в отдельных "залах".

Получается, что мы завершим тем, с чего нередко неосторожно начинают, когда, ничего не узнав загодя, предпринимают обзорную экскурсию по огромному музею. В результате такого набега у всякого начинается головная боль от нестерпимого изобилия впечатлений. Именно потому, что Клио — наиболее почитаемая автором муза, с её богатствами мы будем знакомиться без торопливости, вновь и вновь погружаясь в исторические повествования, всякий раз начиная путь с иной точки, с иной перспективы.

Поэтому же иллюстрированный словарь-указатель, служащий ориентиром в мире архитектуры, мы помещаем в самом конце книги, и хочется думать, что, разглядывая и читая его, не один читатель ощутит потребность вернуться к уже прочитанному.

От этой книги явно не следует ожидать энциклопедичности. Выбор материала для неё не свободен от пристрастности автора и, к тому же, хотелось меньше заниматься тем, что лучше известно читателю, сосредоточив его внимание на малоизвестном, либо на малоизвестных сторонах привычного. И ещё одна оговорка — и сам ряд иллюстраций, и подписи к ним, во всяком случае, по замыслу автора, должны играть роль параллельного "текста", позволяя дополнить основное изложение множеством деталей. Введение заняло лишь несколько страниц, но в действительности вся книга — не более и не менее, чем единое, развернутое введение в мир архитектуры.