Зарождение зодчества

Черепки и камни

Так жил дом-поселок на двугорбом холме — Ч'атал-Хюйюк. Может быть, это было и не слишком удобно — путешествовать из дома в дом только по крышам, поднимаясь и спускаясь через широкие печные трубы. Зато все в целом превратилось в крепость, которую ни разу не удалось захватить врасплох или взять штурмом.

Чтобы удержать тяжесть толстых кровель, стены массивны и окошки под самой крышей малы, но нужно учесть, что в этих широтах солнце уже столь ярко, что света внутри, пожалуй, достаточно. Однако обитатели Холма, когда они не заняты в поле или на охоте в предгорьях, предпочитают проводить время на крышах. Обратите внимание, что ковры и циновки стали обычным предметом обихода, заменяя прочную мебель.

Уже возникла керамика: не только посуда, но и скульптура. Я "снял" переднюю стену одного из множества семейных святилищ, и можно видеть, как непроста уже архитектура. Из стен выступают прямоугольные столбы-пилястры, на которые опираются главные балки перекрытия. Пол превращен в сложную систему низеньких и широких ступеней, из которых вверх поднимаются небольшие алтари. На стене — вылепленные из глины бычьи головы, украшенные настоящими рогами, и если снаружи все рыжевато-белесое, то внутри, в полусвете сверкают красным, оранжевым, желтым и фиолетовым орнаментальные полосы и настоящие фрески.

Гора, виднеющаяся на заднем плане, — один из только что погасших вулканов. Это главный источник благосостояния Холма: там его жители добывают чёрное вулканическое стекло — обсидиан, который так нужен для производства оружия и орудий и потому его вывозят отсюда за десятки и даже сотни километров.

Наверное, нужно родиться турком, чтобы суметь правильно произнести: Ч'атал-Хюйюк. Поскольку, однако, это означает всего лишь «двугорбый холм», мы, для облегчения себе жизни, будем называть его просто Холмом. В 1961 г. обнаружилось, что Холм — это 24 слоя остатков изрядного по размерам поселения, из который нижний, самый ранний, датирован довольно точно 6500 г. до н. э. Холм, разумеется, возник на этом месте — в излучине реки Чаршамба[*] — не случайно. Здесь, на высоте 1000 м над уровнем моря, на границе между заболоченной низиной и степью, были когда-то самые плодородные земли Анатолии — юго-восточной территории нынешней Турции. Ясно, что сюда должны были придти колонисты-земледельцы — рано или поздно. Они пришли рано, начали сеять пшеницу, ячмень, горох: уже не дикорастущие семена, а более урожайные гибриды, Чаршамба снабжала их деревом с гор, и им крайне повезло ещё в одном: в сотне километров на северо-восток от Холма, вверх по течению реки до её истоков, в небо врезались могучие вулканы, в те времена ещё действующие. Вулканы — это не только пугающие извержения лавы, это ещё плодородный пепел, сносившийся к Холму ручьями и рекой. И это обсидиан — чёрное вулканическое стекло, из которого получались замечательно острые ножи, топоры, серпы.

Так как люди уже тогда не могли представить себе жизнь без зеркала, а из обсидиана, при умелом с ним обращении, получались первоклассные по тому времени зеркала, а ножи и серпы тоже требовались всем, жители Холма оказались монополистами. Они ревниво стерегли доступ к своим обсидиановым карьерам и богатели на обмене. Не нужно думать, что международная торговля началась в Месопотамии и Египте — обсидиан, добытый жителями Холма, обнаружен на Крите и в Сирии, а на Холме модницы щеголяли в бусах из камней Ирана и ракушек Красного моря.

Это означает, что на Холме кое-что знали об окружающем мире, хотя бы из вторых рук, но строить предпочли по-своему, Опять возникают трудности. Назвать Холм городом ещё труднее, чем Иерихон. Здесь не было оборонительной стены, не было башен. Ни улиц, ни площадей. Даже дворов мало. Вместо всего этого сплошная застройка в несколько террас, лишь изредка прореженная внутренними дворами.

Холм — это дом-крепость, дом-город размером 150X500 м, в два с половиной раза больше Иерихона, Не было оборонительной стены, но внешние стены стоявших на краю домов были толстыми и совершенно глухими, без единого окна. Между соседними домами не было дверей, в свет внутрь попадал через окна, прорезанные высоко, под самой крышей. Жители Холма настолько ценили безопасность, что избрали далеко не самый комфортабельный способ попадать домой. Для того, чтобы навестить соседа, им требовалось: залезть на четвереньках в камин; по стремянке подняться вверх и вылезти на крышу: пройти по крышам соседних строений, поднимаясь или спускаясь по приставным лесенкам; найти нужную трубу и спуститься по ней вниз, чтобы предстать перед хозяевами — естественно, на четвереньках.

Способ передвижения, что и говорить, утомительный, зато... пожары на Холме бывали, но противник ни разу не сумел взять его штурмом. Не удивительно — 14 июня 1540 г. Франсиско Васкес де Коронадо[7] после тяжелого боя взял штурмом пуэбло Сибола[**] с отрядом в 250 кавалеристов и 70 пехотинцев, закованных в стальные кирасы и вооруженных аркебузами. При чем здесь Сибола? Да дело в том, что нигде в истории мира мы не найдем поселений более похожих на Холм, чем дома-крепости индейцев пуэбло (рис. 6.1), расцвет которых приладится примерно на то время, когда князь Юрий Долгорукий впервые упомянул в письме к брату имя Москвы.

Повторим: история развивается в пространстве, и то, что жители Холма открыли 85 столетий назад, жители террасных сооружении Америки самостоятельно изобрели заново...

Холм особенно интересен тем, что это на сегодня единственное место, где учёные могли наблюдать начало керамики: черепки первого глиняного горшка появляются здесь через 600 пет после того, как первые колонисты воздвигли свой город-дом, и только через три века на черепках появляются следы кисти — роспись. Нет, керамику изобрели не здесь. Первые обожженные глиняные сосуды изобретают далеко отсюда, в маленьких горных долинах Иранского нагорья. Новый материал, новое искусство принесла на Холм торговля. Здесь же, на Холме, тоже не сидели сложа руки и творили своё новое.

Здесь плели ковры — не циновки, какие клали на пол в Иерихоне, а настоящие ковры, прикрывавшие беленые стены домов. Удалось найти не только обуглившиеся кусочки этик ковров, но и «портрет ковра», написанный разными красками на одной из стен. Обнаружилась поразительная вещь: ковер с Холма можно спутать с теми коврами-килимами, которыми и сегодня знаменита Турция. Оказалось, что раз найденные рисунки и сочетания красок могут жить почти вечно. Появлялись и растворялись в неизвестности народы, возникали и рушились царства, изобрели ткацкий станок, паровую машину и реактивный двигатель, а рисунок ковра все тот же. Кстати о ткацком станке — простейший, ручной, он уже был в домах на Холме. И ещё здесь были фрески. Самые первые фрески на стене, сложенной рукой человека и заглаженной тщательно гипсовой штукатуркой. При этом любопытно: ранние фрески — родные сестры пещерных росписей: охотники, опоясанные шкурами леопардов (и в Турции когда-то были леопарды), с луками в руках, мчатся за оленями. Ученые ожидали этого — уже осев на землю, занявшись земледелием, люди все никак не могли отвыкнуть от своего прошлого. А потом внезапная, резкая грань. Живые, натуралистические изображения исчезают, а на их место приходят абстрактные композиции[8]. Но не будем забывать, что это для нас они абстрактны — мы их просто не умеем расшифровывать. На самом деле, каждая линия, каждая фигура, каждый цвет что-то означали, сообщали, ведь ещё и сегодня по рисунку на ткани можно узнать, к какому роду причисляет себя шотландец; по орнаменту над входом в хижину, — какого племени высокий и гордый африканец Зулу; по рисунку на шерстяных носках, — из какой деревни родом турок.

Нас не должно удивлять, что фрески на Холме покрывали стены святилищ. Удивительнее другое. Если в Иерихоне было несколько храмов, так сказать, общегородского значения, то на Холме рядом с одним или двумя жилыми домами обязательно расположено святилище. Это убедительно подтверждает, что здесь не было централизованной власти — царской ли, жреческой ли, и Холм был, говоря поздним языком — демократией. В то же время, несмотря на повторность мотивов, устройство семейных святилищ очень разнообразно. В одном из стены выступает вылепленная из глины голова быка с могучими рогами и такие же рога торчат вверх из прямоугольного столба, В другом сооружен сложный алтарь: три бычьих головы одна над другой, а ещё выше — овечья голова, а над всем этим странная человеческая фигура с растопыренными руками и ногами. В третьем — на стене мерцает крест, нанесенный оранжевой краской, в которую подмешан толченый кварц...

Это не только свидетельство богатой фантазии, это ещё и явное подтверждение тому, что семьи независимы, а частная собственность уже вступила в свои права. Если бы Холма не было, его следовало бы придумать, ибо лучшего свидетельства переходной — от камня к керамике, от рода к союзу семей, от магии к религии — формы жизни не найти нигде.

Мне как-то жаль расставаться с Холмом, но впереди ещё немало любопытных мест. Добавлю только, что здесь же среди прочие находок есть скульптурная группа, вызвавшая у историков искусства негромкое «Ах!». Никакой робости, никакой оглядки на прежних упрощенных идолов; на троне в спокойно-величавой позе восседает богиня весьма солидной комплекции, положив руки на головы двух животных, служащих ручками трона, — леопарда и овцы. Через несколько тысячелетий такое мастерство возрождается вновь — в Египте. Как мы увидим к концу книги, это не обязательно случайное совпадение.

И ещё одна «мелочь». В средних слоях Холма начинают все чаще встречаться бусины и подвески из свинца и меди. Безраздельное господство камня и кости уже нарушено появлением металла, так что к характеристике Холма как переходного звена, своего рода пряжки, стягивающей вместе две эпохи, добавляется последняя чёрточка.

Не будем пока удаляться чрезмерно. Если носильщики с грузов обсидиана одолевали перекал на пути к Югу, тропа выводила их в долину реки Цидн, впадающей в море, которое уже тогда было Средиземным — за ним были обитаемые земли. На берегу был другой «город», Мерсин (см. рис. 10.1): Он вряд ли древнее Холма, но вряд ли и моложе. Узнать точно трудно, так как уровень подземных вод поднялся, и археологи, пытаясь добраться до нижних слоев Мерсина, вынуждены были уныло смотреть, как траншеи заполняются грязной водой. Кипр от Мерсина не виден, но стоит выплыть из залива в открытое море, как вдали, к югу будет видно облачко, стоящее над гористым островом: 75 км— это, конечно, не так уж много, но и не мало для людей каменного века, которые курсировали между островом и материком. На чем? Этого мы не знаем. Но одно ясно — на челноке в открытое море не выйдешь.

На Кипре много интересного (если помните, это из его вод поднялась богиня любви и красоты Афродита в прелестном греческом мифе), но мы будем скромны и заглянем лишь в один его уголок. С юга острова, смотрящего в сторону Египта, там, где речка Марониу делает правильной формы петлю, тоже холм. Но повтора не будет, это совсем особенный холм. На нем в середине VI тысячелетия собрались вместе около тысячи домов! Вернее, около тысячи строений, так что как ни считай, в этом месте жило никак не меньше 5000 человек. Немало для VI тысячелетия, но этим нас с нами уже не удивишь. Не очень удивляет и отсутствие оборонительной стены: на Крите города не имели стен и во времена легендарного царя Миноса и изобретателя Дедала, тремя тысячелетиями позже. Море и флот заменяют крепостные стены. В Кирокитии, так называется место, интересны сами дома, первые, из известных нам, двухэтажные доме в мире. Маленьким такой дом не назовёшь и сейчас: 50—60 м² на первом этаже и ещё около 40 — на втором. Конструкция вполне оригинальна, т. е. это здесь, в Кирокитии, она оригинальна, потому что дома такого типа до сих пор строят в Сирии, Ираке, Марокко. Дом в плане круглый, значит, скорее всего идея прямоугольного дома не сумела переплыть море. Впрочем, может быть, она море переплыла, но жители Кирокитии отличались изрядным консерватизмом. Они восприняли, было, от соседей с севера или востока, с финикийского в будущем побережья, моду на изготовление керамической посуды, чрезмерных успехов в новом ремесле не достигли и, махнув на моду рукой, вернулись к изготовлению из камня своих очень симпатичных по форме сковород и сотейников. У круглого дома, как обнаружили островитяне, было одно преимущество — круг можно перекрыть не плоским потолком, а куполом. Они его изобрели. Эта гениальная находка неоднократно бывала забыта и осуществлялась вновь, причём использовали купол всё же довольно редко, сначала для гробниц, потом для храмов. Здешние же островитяне освоили конструкцию в совершенстве. Они, разумеется, не знали понятия «распор», но опыт научил их тому, что если купол велик, то даже толстые стены, которые его поддерживают, вдруг раздвигаются, и тогда все рушится вниз убийственным камнепадом. Островитяне отличались завидным упорством и отступить перед каким-то камнем не желали и... додумались до устройства двойной стены, к тому же придавая внешней стеке наклон внутрь.

Лучшего бы не придумал и современный инженер. Когда до такой конструкции (не такой же, конечно, но похожей по принципу) додумался Филиппе Брунеллески[9] , сумевший поднять купол над Флорентийским собором, его единодушно признали гениальным зодчим. В Кирокитии тоже были свои Брунеллески. Купол просто так не построишь: ряд за рядом нужно сдвигать камни внутрь, все уменьшая окружность. Не располагая прочным раствором (его изобрели только римляне или этруски), купол можно делать только высоким, иначе он рухнет. А это значит, что внутри надо поднимать строительные леса — в несколько ярусов.

Кирокитяне должны были догадаться, что концы балок можно заделывать прямо в стены, а догадавшись, не пропадать же пространству, создали у дома второй этаж. Балки нужно было подпереть в одном или двух местах. Сначала, наверное, строители Кирокитии делали эти подпорки деревянными, а затем заменили их каменными столбами. Раз есть столб и к тому же довольно толстый, то почему бы не сделать его ещё потолще, но зато превратить в своего рода каменный шкаф? Так и получилось: один столб — буфет, другой — гардероб. Стены и столбы из камня, купол из необожженного кирпича, перекрытие второго этажа — из дерева и лесенка деревянная.

Смелые строители не ограничивались тем, что оставляли круглое отверстие на самом верху купола; нередко прорубали в стенке купола окошка — небольшое, но всё-таки настоящее окно.

Это уже настоящая жилая архитектура: не очень светло, но не забывайте — Кирокития на широте нашей Кушки! Солнце так ослепительно, что большие окна не нужны. Зато в домах отличная вентиляция, что в горячем и влажном климате Кипра (здесь вызревает сахарный тростник, привезенный арабами из Индии) дело первостепенной важности. Вначале я заметил вскользь, что строений больше, чем домов. Это потому, что к некоторым домам пристроены ещё купольные здания поменьше — мастерские или кладовые, или и то, и другое; зимние кухни.

В Кирокитии не было оборонительной стены, зато было нечто вроде центральной улицы. Похоже, что улицу изобрели здешние «консерваторы», не принявшие керамики. Дворы между домами были вымощены камне (тоже здешнее изобретение) и к ним от улицы-дороги вели мощеные дорожки. Если бы мы не знали твердо, что лошадь ещё не была к тому времени приручена, можно было бы даже заподозрить, что перед нами подъезды, но это только удобные подходы. В Кирокитии знали цену такой «роскоши»: если уж здесь обрушивается на голову дождь, то скользкую грязь не осилить, ни раньше, ни теперь.

Кирокития — тоже переходное поселение. Хотя из тысячи построек раскопано всего сорок, обследованы все: археологическая разведка не обнаружила пока ничего, что напоминало бы храм или жилище вождя. Судя по тому, что каменные обеденные столы стояли во дворе, обитатели купольных домов не опасались завистливых или осуждающих взглядов соседей, и большая общине жила мирно.

Не покидая того же уголка Средиземноморья, мы могли бы ещё посетить множество разных мест материка и островов. Отойдя от Ч'атал Хюйюка всего не четыре дня пути к западу, например, мы попали бы в Хасилар[10]. Когда в Кирокитии возводили большие жилые купола, здесь их делали маленькими и ставили прямо на землю. Но это не дома, а большие гончарные печи дома же хасиларцы строили прямоугольные, из дерева и высушенного на солнце кирпича. Значит, здесь одновременно существовали уже два вида строительной техники— едва возникнув, архитектура начала говорить на двух языках.

В Хасиларе тоже были свои изобретатели. Балки плоских крыш опирались на тонкие деревянные колонны, но не прямо на них: между верхним концом колонны и балкой укладывали горизонтально короткий брусок. Взгляните на рисунок — этот брусок был фактически первой в мире капителью, и от нее ведут происхождение и капитель дворца в Персеполисе, который сожгли солдаты Александра Македонского, и изящная ионическая капитель Эрехтейона на афинском Акрополе, и те капители, что до сих пор поддерживают потолок в старинных домах Дагестана. Мы могли бы отправиться и на восток, но взявшись обходить все поселения района, ставшего родиной земледелия и архитектуры, мы получили бы книгу о здешней архитектуре, а как же Европа? Нет, Европу нельзя оставить в стороне, поэтому совершим прыжок а два тысячелетия и в две тысячи километров — там, на севере и западе сохранились следы того, что на юге почти совсем стерто веками, веками и веками настоящей городской цивилизации. О ней — совсем иная книга[***].