Вячеслав Глазычев.
В последние годы из-за трудностей путешествия, из-за дороговизны транспорта и
ослабли связи между факультетами и между городами. Интернет мы с вами только
осваиваем как действительный инструмент. В пассивном режиме это каждый освоил.
В почте, рыская по сайтам, иногда участвую в чатах. А вот Интернет как инструмент
реального взаимодействия, это всё-таки для нас ново. Вы знаете, что существуют
программы дистантного обучения. Это очень непростая штука. В них обучение можно
строить только по предметам, поддающимся стандартизации — там, где все достаточно
формализовано, где можно давать правильные или неправильные ответы на простой
вопрос. Как только при дистанте возникает необходимость ответить конкретному персонажу
— студенту или аспиранту — это превращается в каторгу. При живом общении масса
вещей упрощается, ведь мы говорим не только словами, а мимикой, жестами. Массу
глупостей мы можем отбросить простой отмашкой руки. В общении по сети движением
руки их не отбросишь. Попытки изображать эмоции примитивным набором условных знаков
дела не меняют. Наша первая задача — увеличить аудиторию, хотя бы до трёхсот
человек. Это, надеюсь, сейчас удалось, поскольку аудитории разных городов, разных
университетов с нами вместе. Это не лекционный жанр — мой коллега и друг Сергей
Эдуардович Зуев, декан факультета менеджмента культуры Российско-британской школы
включится в диалог как прямой участник. Вторая задача: и к сидящим в зале, и к
тем, кто находится в других городах, я обращаюсь с просьбой и вопросы, и реплики
передавать нам как сигнал. Нам важно попробовать выстроить, насколько это получится,
виртуальную связку хотя бы двух школ для начала. Я перехожу к тому курсу
«Открытого университета», который мы начали здесь, в Ижевске. В прошлом году мы
попробовали мягко — в Чебоксарах. Двадцать специалистов прочли в течение года
двадцать достаточно любопытных лекций, которые сейчас превратились в большую,
серьёзную книгу. Уже участвовали люди из разных городов, включаясь в сеть, задавали
вопросы. Пусть в письменном виде, но я их получал, зачитывал, отвечал. Первый
шажочек был сделан. Сегодня — шаг второй. Я назову основные темы, по которым
мы постараемся из разных мест проводить такого рода встречи в течение этого года.
Подчеркиваю, из разных мест. И это тоже принципиально важно. Не только из Ижевска,
но Ижевск в этом году — культурная столица Поволжья, и отсюда естественно было
начать. Это темы, которые я определил как основные сюжеты и, что важно,
как конкурсные темы для тех из молодых учёных и аспирантов, или студентов, кто
пожелает включиться в общую работу. Условия конкурса будут в ближайшее время вывешены
в сети. Лучшие из рефератов, представленных на конкурс, обязательно войдут в сборник
«Открытого университета», который мы издадим. Лучшие из лучших будут непременно
премированы. «Открытый университет», по нашему замыслу, это не только передача
готового знания, но ещё и втягивание в общий оборот нового знания, которое другим
не дано. Основные темы были обозначены в анонсе. Первая — это эксперт-элита и
экспертные сообщества. Для страны — это сегодня задача номер один. Вторая — качество
городской жизни, без чего ни элита, ни экспертные сообщества существовать не могут.
Это среда обитания разновозрастных групп. В том числе, молодёжи, не в первую очередь,
а в том числе, равно как и детей и стариков. В том числе потому, что наша городская
среда пока что не настроена на сосуществование разных возрастов так, чтобы они
друг другу не мешали, но и не были в полной изоляции друг от друга. Это тонкая
оркестровка. Как её обустраивать? Тема «Культурной столицы» — один из ресурсов
такой основы. Это тема городской среды в исторической памяти, которую очень
опасно смешивать с памятниками, с монументами. Память в городе — это и память
о людях, память о событиях. Несколько дней назад я читал публичную лекцию в Политехническом
институте Нижнего Новгорода, где с недоумением, если не с ужасом обнаружил, что
никому из слушателей не была известна одна из самых драматических историй, связанная
с Нижним Новгородом. Это совершенно шекспировская история о страстях. История
двух братьев. Один из них известен как Яков Михайлович Свердлов, а другой — как
Зиновий Пешков, но это родные братья. Один стал первым диктатором советской республики,
а второй окончил свои дни в Париже в 1966 году как бригадный генерал Иностранного
легиона, кавалер рыцарского ордена Почётного легиона, один из самых знаменитых
дипломатов Франции. Они встретились в Петрограде в 1917 году! Но нижегородцы
не знают об этой истории, хотя на пешеходной Покровке есть вывеска мастерской
Свердлова старшего — отца, который проклял обоих своих сыновей! Человеческая история
городов, городских сообществ оказывается где-то далеко, запечатанная в архивах,
в немногих книгах, которые немногие прочли. Они не становятся частью повседневной
жизни, без чего эта жизнь города не укоренена, колеблется, как былинка на ветру,
и ничего из нее извлечь невозможно. Ещё одна тема, которую мы хотим затронуть
в этом году, это город как поле формирования гражданского общества. Как единственная
у нас сегодня площадка его формирования. Других пока нет. И чем крупнее город,
тем больше у него теоретическая возможность создать корпус гражданского общества,
корпус его лидеров. Однако теоретическая возможность — это ещё не факт. Форумы,
которые мы проводили и в Москве, и в Нижнем Новгороде, как в прошлом году, лишний
раз показали, насколько мало ещё городские сообщества выступают как субъект развития
страны. И последняя тема, с которой я сегодня хочу на самом деле начать
разговор, хотя задача моя и моих коллег — все время связывать эти темы друг с
другом — это пространственное развитие и стратегическое мышление, которого остро
не хватает в стране. Стратегическое мышление, которое строится не только на уровне
федерального центра, хотя части людей в федеральном центре хотелось бы так думать.
И не столько на уровне регионов, потому что это ещё вопрос: возможна ли региональная
стратегия? Это вопрос, на который надо ответить. Есть ещё огромное значение взаимодействия,
встраивания разных элементов городских сообществ, завязывание их по кругу, выстраивание
сетевых, корпоративных стратегий развития. Эта тема практически не развита. Этому
я хотел бы сегодня посвятить основной разговор. Мы не просто встречаемся
в Ижвеске, мы работаем вместе. Серия проблемных проектных семинаров дала кое-какие
результаты. После первого семинара наши коллеги из архитектурно-планировочного
«цеха» Ижевска сообщили нам о том, какие коррективы они сами внесли в первоначальную
концепцию. Это был первый шаг работы, которая сегодня, я надеюсь, делается в вузах
города по нашему вопроснику. Конкурсные курсовые работы по ряду темы Ижевска дадут
результат — около пятидесяти работ уже заявлено. Пусть, скажем, только половина
из них будет сделана, это очень важный шаг. Более того, мне приятно было узнать,
что есть уже расшифровка второго семинара, который у нас почти целиком был посвящен
теме Ижевского пруда — это сердца города, которому пока не хватает крови. Можно
попросить вас внести свой вклад: пожалуйста, чтоб вас все увидели. И назовитесь,
я боюсь, вас не всё ещё здесь знают. Сергей Устинович, проректор
Технического университета, доктор химических наук, профессор кафедры физической
и органической химии: Действительно, тот проектный семинар, который состоялся
у нас восьмого — десятого января этого года, был посвящен Ижевскому пруду, как
сердцу нашего города, как некоторому объекту, вокруг которого развивается и градостроительство,
и сегменты инфраструктуры — и социальной, и коммунальной, и культурной. Это нашло
логическое продолжение. Сегодня, буквально через сорок минут, я буду на открытии
аккредитованной и аттестованной лаборатории, задачей которой стало — взять под
контроль состояние пруда. Пока это контроль — эколого-химико-биологический. После
нашего, не только после него, но в том числе и после семинара, благодаря нарастанию
активности институтов гражданского общества, по инициативе наших учёных … мы были
услышаны властями. В бюджете республики и города было выделено около двадцати
миллионов рублей на проблему пруда. И хотя это решение чисто технологическое,
а не, скажем, культурологическое, оно очень важно. И вот сегодня открывается лаборатория,
которая будет оснащена современным, дорогим достаточно оборудованием, позволяющим
проводить то, что мы называем мониторингом по всем этим направлениям. Я
должен сказать, что это только первый шаг. И я очень рад, что первоначальный холодок
властей города, недопонимание позиции учёных — химиков, биологов, экологов теперь
отсутствует. Мы нашли общий язык. И я очень рад, что это все произошло при нашем
участии. Глазычев. Спасибо большое. Конечно, не только наши семинары
произвели это действие. Надо быть скромными. Но и они внесли свою лепту. Это и
есть тот сюжет стратегичности, о котором мне хотелось бы говорить. И я надеюсь,
под этим подпишется и Сергей Эдуардович Зуев. Но прежде, если нас слышит Нижний
Новгород, то мне очень хотелось бы, чтобы наши коллеги оттуда внесли свою лепту.
Слышит нас Нижний Новгород? Нижний Новгород: отлаживаем нашу связь,
но уже приятно слышать. Глазычев. Спасибо. С натяжками и задержками,
но мы с вами только сейчас начинаем осваивать эти «железки». Итак, тема,
которую я хотел бы предложить вниманию всех аудиторий, вовлечённых в наш процесс,
это стратегическое мышление и пространственное развитие, в которых, как вы понимаете,
города играли, играют и будут играть совершенно очевидную ключевую роль. Например,
в средствах массовой информации очень много говорится о Москве как о субъекте.
При этом все перепутано. Губернатор — а Юрий Михайлович Лужков, по статусу, губернатор,
глава субъекта федерации — по традиции любит называть себя мэром, каковым
на самом деле он не является — ни конституционно, ни законно, никоим образом.
Но основное в другом. Москва не только и не столько город, Москва есть экономическая
империя. Если мы захотим подобрать исторический аналог, то, пожалуй, самым удобным
аналогом будет Венеция. Есть Венеция город — сегодня туристический, в котором
туристов больше, чем крыс, не говоря уж о жителях. Но была другая Венеция — огромная
экономическая империя, которая, если надо, поддерживала свою экономику вооруженными
силами, но в основном обходилась без этого, захватывая один за другим ключевые
рынки. Рынки, которые перевозили в Европу пряности, а это был тогда главный источник
сверхприбыли. Венеция была одной из мощнейших в тогдашней Европе политической
конструкцией, сумевшей избежать бунтов и восстаний. Эта конструкция породила ту
прекрасную форму города, которой сегодня любуются туристы. Только если посмотреть
на Москву сегодня с этой точки зрения, то мы вообще в состоянии что бы то ни было
говорить о стратегической карте России. До сих пор в официальных бумагах, в формах
постановлений, принимаемых правительством, не замечено существование такого рода
имперских центров в экономическом смысле (а за Москвой уже на пятки ей немного
наступая, идут сегодня Пермь и Самара, и отчасти Казань), что резко перестраивает
карту страны. Эти центры создают в стране новые порядки, они создают рабочие места,
они управляют ростом или застыванием заработной платы в каком-нибудь Новоульяновске
под Симбирском, на его заводах асфальта и битума. Никакого отношения к официальной
карте регионов страны эта деятельность не имеет. А если имеет, то эти отношения
оказываются невнятными, непрочитанными, не прописанными. Какое это имеет
отношение к культуре? Прямое. Потому что вместе с имперскими экономическими конструкциями
внедряются и определённые культурные стереотипы, наборы ценностей, минимальные
наборы необходимого, представления о том, без чего нельзя обойтись. Это раз. Второе
— манеры управления, менеджмента в самых разных его формах, которые, оказываясь
экстерриториально выдвинутыми в любую точку страны, превращают эту точку в элемент
большой имперской системы. Заметьте, слово «империя» здесь не имеет негативного
оттенка. Это квалификация, это соединение разного, в рамках единого, работающего
в стратегическом ключе. Власть ли это? Я думаю, что, несомненно. Мне довелось
совсем недавно выполнять работу, в известной мере связанную с реконструкцией правительства,
которая происходит сейчас в стране. Это экспертная работу, независимая настолько,
насколько независимым может быть эксперт, осуществляющий услуги. Я должен был
внимательно проанализировать большой пакет федеральных целевых программ, которые
были приняты в 2000 году. Подписывал их тогда председатель Правительства Владимир
Владимирович Путин. Готовило эти программы Министерство экономического развития
и торговли, Герман Оскарович Греф. Почему понадобилось их смотреть? Потому что
ни одна из них не выполняется, что вообще-то в России — дело привычное. Какие
и где выполняются программы, если они не были нацелены на конкретную суперпроектную
задачу? Например, построить ледокол атомный или построить КамАЗ. То есть на самом
деле это не программа, а конкретный проект, под который делался план. К тому же,
надо отдать должное советской системе, она делала качественные исключения из собственных
правил. Когда надо было построить ВАЗ или КамАЗ, то было заранее понятно, что
сделать это в существовавшей системе управления было невозможно. Поэтому создавались
отдельные, специальные системы управления. Поэтому генеральный директор строящегося
предприятия оказывался изъятым из большого пространства, подчиненного министерствам.
Он имел прямую телефонную связь с высшим руководством, не подчинялся областному
партийному руководству. Иначе решить крупную задачу было нельзя. Так было всегда,
но в публичном пространстве этого как бы не было. Культура входит в стратегичность,
в стратегическое планирование уже тем, что переносит стереотипы мышления, ложившиеся
в старых условиях, внутрь нового мышления. Переносит именно стереотипы. Федеральные
целевые программы, разработанные в двухтысячном году, почти десять лет после начала
перестроечных процессов, абсолютно точно воспроизводят советские программы. Одна
из таких программ особенно значима для нас, здесь сидящих, и для сидящих в других
городах,. Это программа так называемого сокращения различий между регионами. Замечательная
программа, настроенная на тему бедности, которая сегодня выступает как ключевая.
Потому что сокращение чего? Разрывов в уровнях жизни. Но как при этом мотивируются
такого рода программы? Это очень любопытно. Программы такого рода по старому советскому
образцу принимают за реальность административную химеру под названием «регионы»,
не важно — республика это или область. Регион существует исключительно как административная
учётная единица. Люди живут не в регионах, люди живут в поселениях! Это так просто,
что даже и говорить-то об этом неприлично. Но оказывается, что это не так просто,
если государственная федеральная программа оперирует исключительно регионами.
То есть она оперирует «средними температурами по больнице». Если люди живут
в поселениях, если в одном и том же регионе, в одной и той же административной
рамке (мы это давно выяснили) в двух соседних местах, равных по статусу, люди
живут так, как если бы их разделяли двадцать — двадцать пять лет развития страны,
то, значит, дело не в регионе. Но если считать среднее между ними, то при любых
затратах возникает размазывающаяся по большому куску хлеба толика масла, которая
впитывается, не давая не даже вкусового эффекта. Культурная схема моделирования
пространства стратегии, воспринятая вместе со старым инструментарием некритическим
образом, воспринятая вместе с прежними аппаратами управления… Как зовут первых
лиц — не имеет особого значения. Как выглядит их подпись — не имеет никакого значения.
Срабатывает нормативность. Срабатывает привычка оперировать теми или иными словами,
не понятиями (это высокая философская категория), а теми или иными грамматическими
конструкциями, что тоже имеет гигантское значение. Смотрите, прелюбопытнейшая
вещь — отдельно делаются программы, скажем, по жилью. Их был целый пакет: и по
жилью для молодёжи есть, и сертификаты для бывших военнослужащих, и для обитателей
ветхих и аварийных домов…Кто прописывал эти программы? Соответствующие ведомства,
по которым было расписано жильё . А жильё — «значит», строительство. Это уже магистральная,
структурно-политическая ошибка, потому что жильё — это не строительство, хотя
использует инструментарий строительства. Жилье — это социальный мир в стране,
это социальный мир в семье, это социальный мир в сообществе. И оно должно быть
прописано по другому ведомству. Но ведь по привычке это сфера строительства… А
рядом принимаются отдельные программы, скажем, по молодёжи или по здоровью. Именно
таким образом старая ведомственная конструкция рассмотрения проблем стратегического
развития начинает довлеть над новыми задачами. А ситуации-то новые. Задачи отчасти
старые, но раз они ставятся в новой ситуации, то они другие. И начинают идти «поперёк»
главной задачи, которая была названа в программе — ослабление контрастов, ослабление
разрывов между уровнем жизни в месте икс и в месте игрек. Но сравнение между Чукоткой,
Карачаево-Черкессией и Тюменской областью годится только для фельетона. В этой
целевой программе такой фельетон изложен конкретно, чётко и нагло. Например, показывается,
какие большие контрасты между Карачаево-Черкессией и Тюменской областью по внешнеэкономической
активности. И что же из этого следует? Разрывы по развитию промышленности между
Алтайским краем и Подмосковьем. Но зачем строить промышленность в Алтайском крае?
Ведь главная его ценность — уникальный природный комплекс, который создаёт главный
ресурс развития, может быть, даже и для страны — на десятилетия и столетия. Но
обязывает норма соотнесения по промышленности, по внешнеторговой деятельности.
Иными словами, стратегия — это политическая форма мышления, которая втягивает
в себя взаимодействие сил — людских сил, коллективных сил, групповых сил, кастовых
сил, делите как угодно. И сегодня эта стратегия выстраивается в полном пренебрежении
к культурным нормам обустройства того, с кем, с чем мы работаем, чем мы работаем
и как мы работаем. Определение цели стратегии без участия второй стороны (а вторых
сторон может быть много), без диалогового режима означает только одно — сползание
к тем способам выстраивания программы проектных планов, которые делались в системе,
от которой не осталось следа. Как изменить эту политику? По времени Сергей
Эдуардович должен был бы уже включиться. И я хотел бы его просить войти в разговор. Зуев.
Говоря о программах, о том, что начал обсуждать Вячеслав Леонидович, мы
должны видеть следующее обстоятельство: при оценке только по ресурсам совершенно
непонятно, с чего нужно начинать. И каким образом можно делать то среду, приемлемую
для жизни. Например, в отношении Севера, многим казалось, что раз Север перестал
быть местом массового героизма, население оттуда схлынет. Но сейчас Север начинает
превращаться в место, где люди живут, строят своё будущее, воспитывают своих детей,
и в большинстве не хотят оттуда уезжать. Это полностью меняет карту стратегического
мышления. Реально это только пример и, я думаю, он применим практически ко всем
городам нашей сегодняшней России. Мне кажется, что отличие, и принципиальное отличие,
города от поселения, о котором говорил Вячеслав Леонидович, заключается в том,
что город представляет собой, т.е. в себе, через себя всю сложность современного
мира. И если поселение — это просто место, где живет ограниченное число людей,
чьи возможности связаны исключительно с этим географическим ресурсом, то город,
простите меня за это слово, изоморфен сложности жизни. Стратегия пространственного
развития как именно стратегия в её европейских версиях, связана с тем, что город,
территория, регион подвергается осмыслению с теми мерами, с теми возможностями,
которые он даёт . С возможностями образования, с возможностями информационного
обеспечения, выбора профессиональной карьеры… Именно эти возможности являются
особым предметом заботы со стороны агентов развития. Европейский аналог федеральных
целевых программ это программы, которые называются субсидиарными. Выравнивание
различий между регионами и городами, в общем-то, не означает, что их делают похожими
друг на друга. Один, более развитый город отнюдь не становится образцом для моделирования
всех остальных городов. Наверное, все дело заключается в том, что то территориальное
пространство, которое более развито с точки зрения качества жизни, и то, которое
менее развито, имеют разные цели, ищут для себя различные образцы. Главное в том,
что в локальных территориальных точках должны быть доступны представления о возможностях
всего современного мира. Собственно говоря, европейский термин субсидиарность
(поддержка) предполагает, что выравнивание происходит как раз в этой логике. Это
одна сторона вопроса с точки зрения стратегического мышления, с точки зрения того,
как развивается управление сложными территориальными комплексами. И второй
момент, который я хотел бы предложить от себя в качестве уравнения в этой сегодняшней
беседе, это социальная связанность между различными городскими группами, о чем
Вячеслав Леонидович тоже говорил сегодня в начале своего выступления. Иногда импульсы
связности называют научным термином «социальные трансакции»… Глазычев.
А так хорошо получалось. Так синхронно все шло. Ну что, продолжим? Я подхвачу
тему, параллельно будем использовать телефон. Реплика. Дело в том,
что в чате появилось предложение из Тольятти: прекратить трансляцию и все перенести
в чат. Глазычев. Это их проблема. Я подхватываю то, на чем техника
подвела Сергея Эдуардовича. Зуев назвал чрезвычайно важное слово, которое по-настоящему
в нашей культуре ещё не используется. На слух, субсидиарность так тесно связана
со знакомым многим по ЖКХ разговором о субсидиях, что чуть ли не означает одно
и то же. Элемент перекачки финансовых средств там имеет место. Но главный принцип
субсидиарности заключается в том, что решения, которые можно принимать на уровне
поселения, ни в коем случае не поднимаются на уровень территории. А решения, которые
можно принять на уровне территории, не поднимаются на следующий уровень. Такое
распределение, такое понимание обязанностей оказывается тем главным, что образует
сегодня архитектуру гражданского общества европейских стран. Тем, к чему так или
иначе придётся стремиться и нам. Но что здесь стоит на пути? Что мешает?
Вот это вопрос, который я хотел бы с вами, уважаемые коллеги, обсудить. Поэтому
я скоро монолог свой закончу, мне гораздо важнее выстроить диалоговый режим с
здесь присутствующими, или теми, кто сможет транслировать себя через чат. Итак,
что мешает? Прежде всего, мешает навык сознания, сформировавшегося в определённых
условиях эпохи гужевого транспорта, телефона, который был в одном единственном
месте, крутился ручкой и вызывал барышню. В обстановке, когда страна трактовалась
как крестьянская и слободская, говоря сегодняшним языком. То есть уже не деревенская,
но ещё не городская страна. Ведь мы только сегодня, только в начале двадцать первого
века подошли к моменту, когда в наших городах число людей второго и третьего поколения
«горожанства» приблизилось к числу горожан первого поколения. От города к городу
ситуация несколько меняется, но в целом только сейчас произошло первичное укоренение.
При том, что динамика перемещений между городами довольно высока. Это только говорят,
что у нас якобы перестали двигаться. И наши исследования по Округу, и исследования
Института комплексных социальных исследований по метрополиям, крупным и малым
городам подтвердили факт: динамика перемещений, динамика внутренних миграций достаточно
высока. Эти исследования показывают, что администраторы разучили только
две-три характеристики населения: смертность, продолжительность жизни, доля детей
и пенсионеров. А что это означает? Это означает отсутствие знания о Человеческом
Капитале, о Социальном Капитале! Само слово «население» говорит о многом — почти
как биологический термин популяция. Если речь о «населении», его легко трактовать
единственно в роли получателя сигнала. Обратный сигнал — от людей «наверх» — если
и берется, то искаженным образом. В советское время — только через систему НКВД,
потом КГБ, когда их инстанции докладывали в Центр о настроениях, о чем говорят,
как реагируют. В наше время — через социологические исследования, информативность
которых относительна, в чем легко убедиться хотя бы ознакомившись с материалами
Фонда «Общественное мнение» по теме бедности в России. Из этих материалов только
и следует, что разные имущественные слои различно представляют себе порог бедности.
Сложилась обстановка, когда у нас есть только один шанс преодолеть бездну
неведения. Это ставка на экспертные сообщества. Они по факту выступают мотором,
двигателем и ещё, как говорят техники, движителем процесса изменений. Потому что
они способны, во-первых, увидеть проблему там, где её ещё не видят власти. Во-вторых,
хотя бы теоретически, они способны довести видение проблемы до других. Здесь ключевая
проблема трансляции, которая сегодня не решается через средства массовой информации.
Напомню, в нетоталитарных, относительно демократических обществах эффективность
средств массовой информации не превышает восьми — десяти процентов. Мощь средств
массовой информации в значительной степени иллюзорна. Реальная передача и усвоение
информации происходит от человека к человеку. В кругу семьи, в кругу друзей, в
кругу знакомых, в кругу тех, на кого ориентируются те, кто сами не знают, что
показывают на телеэкране. В кругу тех, кто ориентируется на авторитет, запомненный
с детства или благоприобретенный. Такие люди есть, например директор провинциального
музея, через который прошли поколения. Бывает, что такую роль играют директора
школ или спортивные тренеры, руководители студий и кружков, иногда университетские
педагоги. Они оказываются теми «трансляторами» способов считывания смыслов, которых
нет в средствах массовой информации, и которых не будет в средствах массовой информации
никогда.
Экспертные сообщества складываются в университетских средах.
Или… не складываются. Потому что просто специалисты не образует
сообщества автоматически, сообщество осознает себя через
лидеров. Советская эпоха по-своему весьма грамотно выстраивала
политику таким образом, чтобы экспертные сообщества, не
дай Бог, не взаимодействовали между собой. Я — свидетель
последней волны подобных усилий. Мне довелось в течение
полутора лет возглавлять оргкомитет общества «Мемориал»,
это был восемьдесят седьмой — восемьдесят восьмой годы,
самый разгар перестройки. Инициаторы разумно начали с того,
что обратились к союзу кинематографистов, вторыми были мы
(я тогда был секретарем союза архитекторов СССР), к этому
подключились художники, актёры, отчасти журналисты, но не
подключились литераторы, композиторы. Тандем КГБ —
ЦК КПСС затрачивал изрядные усилия, чтобы сорвать контакт,
чтобы не допустить формирование клубного пространства между
различными профессиональными «цехами». В качестве «пятой
колонны» был использован Союз научно-технических обществ,
который играл свою роль, казалось бы, активно включаясь
в общую работу, но при этом всячески блокируя совместные
действия. И это понятно. Потому что, как только выстраивается
контактное взаимодействие между экспертными сообществами,
а они устраиваются «цеховым» образом, власти как таковой
противостоит уже не «население», а социальный субъект. Противостоит
— не значит непременно пребывает в жёсткой оппозиции.
Противостоит — значит именно это: противополагает позиции,
точке зрения иную позицию, иные точки зрения.
С тех пор появилось множество новых экспертных
сообществ. Оглянитесь вокруг: если вы почитаете объявления в газетах, или посмотрите
вывески, то обнаружите, что есть мощное сообщество адвокатуры, оформленное, защищающее
права своего цеха и являющееся определённой силой, навязывающее этические нормы
поведения. Они нарушаются, как, впрочем, и всякие нормы, но известно, что они
нарушаются, и какие именно нарушаются, а это главное. Вы увидите новые конструкции,
вроде ассоциации нотариусов — одна из мощнейших сегодня цеховых групп. Они выстроены
как защита общего интереса, со своими правилами игры, со своими нормами. Сюда
же в отдельных случаях можно отнести торгово-промышленные палаты и т.д. Но
взаимодействия между ними в общем случае нет. Цеха остаются цехами, тогда как
драма заключается в том, что для подлинного развития страны небезразлично,
устанавливаются ли контакты цехов между собой и, тем более, с новыми гражданскими
организациями. Я говорю не о клубных контактах светского характера, они никого
не смущают. Я не даром сказал, «когда мы строили оргкомитет общества «Мемориал»
— это было первое в стране публичное, в отличие от диссидентов, политическое движение.
И это было понятно всем участникам, хотя все делали вид, будто это всего лишь
память о невинных жертвах сталинизма. Речь шла о становлении политического голоса!
Чьего? —всех видов экспертных сообществ. Там были историки, там были и биологи,
ведь не было «цеха», который не пострадал бы от сталинизма. То есть, была заведомо
общая «рамка», по отношению к которой любая частная группа, осознавая причастность
к истории, признавала себя частью сообщества. Это принципиально важно. Когда
нет общей рамки, то попытки «дружить домами» между экспертными сообществами не
получаются. Вот, кстати, почему здесь в Ижевске (а сейчас эта линия продолжается
в Нижнем Новгороде) мы тратим душевные силы и энергетические ресурсы на завязывание
экспертных вузовских сообществ на общую рамку, на рамку проблем всякий раз этого
города, а ни какого-нибудь другого. Потому что она, эта рамка, есть, и по
отношению к ней все связаны. Люди могут жить в различного типа домах, в очень
разных квартирах, сегодня люди могут пользоваться услугами разных врачей, за разные
деньги. Много чего они могут по-разному. Но они всё равно ездят по тем же самым
улицам! Ездить по другим улицам они не могут, ибо это общее. Это инфраструктура.
Они не могут ходить в разные музеи, они не могут ходить по разным магазинам и
в разные театры. Они отдают детей в те же вузы. Хотя иногда по разным правилам.
Но важно иметь в виду, что это очень разные «они» — выбор групп остается за ними:
театр или боулинг, один театр или другой… только в целостности городской инфраструктуры
прописывается действительно общая рамка бытия для всех. Призрак этой общей
рамки уже возник здесь, в Ижевске. Здесь сформировалось очень важное желание —
пока желание, которое назвало себя Ижевским экспертным клубом. Я называю эту диверсифицированную
группу пожеланием потому, что заявить себя деятельностью она пока ещё не могла.
Надеюсь, сможет в дальнейшем. За этим наступает час Нижнего Новгорода, в котором,
я обхожу вузы города. Сначала с публичными лекциями, потому что важно посмотреть
в глаза друг другу. Просто прислать письмо — кстати, это тоже вопрос о коммуникации
— это значит, не переслать ещё ничего. Мало ли приходит писем, а вот если приходит
письмо от человека, с которым установился контакт, то письмо приобретает шанс
сработать. В Нижнем Новгороде мы уже частично освоили государственный университет,
политехнический университет, академию государственной службы. Следующий будет
педагогический, и, наверное, архитектурно-строительная академия. Цель — с осени
этого года, с осеннего семестра вместе провести ту работу, которая здесь, в Ижевске,
уже началась. А именно: выявление ключевых точек города, выявление проблемных
ситуаций города, раздача (добровольная, конечно) заданий для курсовых и дипломных
работ по всем этим проблемным точкам. Нижний Новгород в три раза крупнее Ижевска
по населению. Большой вопрос: окажется ли экспертное сообщество Нижнего Новгорода
мощнее? Здесь ведь абсолютные величины не срабатывают автоматически. Как возникнет,
как пойдет движение в этом деятельностном ключе, никому заранее неизвестно. Но
если эту задачу не решать, то стратегического мышления в стране не будет никогда.
Власть двенадцать лет занимается импровизацией, она сама не в состоянии
выработать стратегию, не вступив в диалог. Сама власть в диалог не вступит никогда.
Она может его только изобразить. Она вступит в диалог под нажимом субъекта извне
ее, под давлением не кухонной критики, не зубоскальства по поводу отдельных промахов,
не пустых деклараций, ибо всё это только отталкивает власть и сжимает её в себе.
Диалог возможен, когда в нем звучат альтернативные предложения, когда экспертные
сообщества выдвигают альтернативу. Вот, вопрос пришел, из Тольятти:
«Где и как ещё складываются экспертные сообщества?» Они складываются только
в одном пространстве, в социальном пространстве, где есть шанс на взаимодействие.
Было и потенциально есть разбитое на фрагменты, очень важное инженерное сообщество,
которое сыграло гигантскую роль в предреволюционной и послереволюционной России.
Инженерное сообщество в целом на дух не переносило большевиков. Но поставленные
большевиками цели — развитие страны, её экономики, становление её мощи — это были
натуральные цели и этого сообщества. И поэтому оно служило этой власти верой и
правдой. Есть артистические сообщества и богемные сообщества. Они, кстати, есть
и здесь — маленькие, будто изюминки в ситном хлебе, разбросанные по городам и
внутри города. Экспертные сообщества складываются вокруг ключевых политических
программ, когда эти программы вырастают. Пока что у нас нет ни одной политической
партии с программой, поэтому партии и партиями-то не являются. Они ими, может
быть, станут, когда научатся собирать свои экспертные сообщества, без чего невозможно
стабилизировать демократию, выращивая теневые кабинеты. А что такое теневой кабинет?
Это экспертное сообщество со своими лидерами, которое работает с партиями, находящимися
в оппозиции, и может поменяться местами с действующим кабинетом. В любой плотной
социальной среде возможно формирование экспертного сообщества, если только оно ещё и действительно экспертное, то есть обладает несколько повышенными квалификациями. Вопрос
из Тольятти: «Где есть вообще экспертные сообщества в России»? Я
бы сказал, что характерный пример — это наша четырёхлетняя деятельность в Приволжском
федеральном округе. Ведь Центр стратегических исследований, в котором я служу,
если можно так выразиться, это не учреждение, это сгусток экспертной работы, который
втягивает на задачу экспертов из других городов, будь то Санкт-Петербург,
Москва, или Екатеринбург, или даже Красноярск. Так было, когда, например, мы готовили
первый доклад по региональному развитию, и его основным автором, лидером этого
проекта был Владимир Княгинин. Он красноярский человек, но он находится в пространстве
всей страны — его публикации, выступления. И мы, как люди экспертного сообщества,
его знали. Мы его и «вытаскивали» для этого исследования. Второй слой, это, когда
мы работаем по округу, шаг за шагом узнавая людей всех участвующих групп и сословий,
если так можно выразиться. Замечая и фиксируя всех неординарных персонажей, мы
создаем базу данных по экспертам, по мере сил связывая их в сеть. Это и есть складывание
экспертного сообщества с использованием окружной «рамки». Значит ли это, что такое
экспертное сообщество принадлежит окружной системе управления? Нет, оно с ней
взаимодействует. Оно ей нужно, оно в ней нуждается. Вопрос. Из Владивостока:
«Почему речь идёт только об университетских сообществах?» Я бы не сказал,
что только, хотя, будучи в университете, естественно говорить об этом. Просто
функция университета, и это ещё будет темой отдельной встречи, — это воспроизводство
великой страны. Функции университета — это воспроизводство ядра экспертных сообществ.
А складываться они могут, да и складываются, не только в университетах под знаком
«государственный», под словом университет я имею в виду любой вуз. Университет
— это место, где приобретается отнюдь не профессия: это чистая иллюзия, никаких
профессий в университетах вы не получите уже потому, что содержание, а то и наименования
профессий меняются быстро. Здесь приобретается некоторая база общего умения учиться
и осваивать компетенцию. Это признак хорошего университета, признак, отличающий
его от университета плохого. Складывание экспертного сообщества внутри,
в среде корпоративно расчлененной деятельности, почти невозможно. Как может устанавливаться
атмосфера понимания между конкурирующими архитектурными бюро? Или между конкурирующими
исследовательскими лабораториями? Наличие конкуренции не снимает атмосферы взаимопонимания,
возможность взаимодействия между людьми, которые прошли ту же школу, которые прошли
ту же систему воспитательного процесса, и только потом оказались в конкурирующих
конструкциях. В этом случае сохраняется экспертная рамка понимания. Сохраняется
шанс на независимую экспертизу, сохраняется шанс на этическую норму внутри цехового
или внецехового сообщества. Владивосток: «Университет — это место
формирования цеховых экспертных сообществ или площадка их общения?» — Хороший
вопрос. Это их формирование, в первую очередь. В наших сегодняшних условиях университет
лишь может стать площадкой общения экспертных сообществ, но ещё лучше, если такой
площадкой станет несуществующее пока университетское кафе города Ижевска. Кафе,
которое для всех и ничье в отдельности. Независимая площадка тоже важна. Других
мест, других площадок пока нет. Их надо ещё выстроить. Может быть, бизнес со временем
дорастет до понимания этой необходимости, но пока такого не видно. Торгово-промышленные
палаты в некоторых крупных городах пытаются играть роль такой площадки, но обычно
они слишком бедно, слишком узко представляют себе природу широкой экспертности.
Университет даёт нам такой шанс. Зуев. Реплика. Появление экспертных
сообществ можно инициировать в том числе и через постановку общих проблем. Например,
современные проблемы малых городов, которые раньше выражались исключительно устами
какого-нибудь профильного министерства, но должны быть переосмыслены с учетом
интересов различных городских групп, корпораций, локальных сообществ, властей
и так далее. Робость по поводу собственной стратегии не способствует формированию
экспертного сознания. Общение по поводу экспертных сообществ формируется
лишь в том случае, когда есть готовность лично участвовать в такой работе,
отойдя от позиции критика со стороны. И ещё : по мнению европейских экспертов регионального
университета, «ремонт» всей архитектурной истории, отработка языка коммуникации
на материале среды является базовым ядром формирования современного культурного
региона. А культурный регион — это в современном мире есть стратегия, соразмерная
государству. Глазычев. Пожалуйста, пока передают вопросы через чат…
Вопрос: «Что делать тем городам, у кого нет опыта создания подобного
рода культурной деятельности, инициированной? То есть, что делать тем, у кого
нет Кириенко?» Глазычев. Вопрос, конечно, хороший. И всё-таки неточный.
Да, конечно, тесное взаимодействие с Сергеем Владиленовичем Кириенко, которое
у нас началось, так сказать, в окопах общих политических баталий 1999 года, было
очень важным стимулом формирования окружной деятельности. Но сейчас этот образец
уже существует. Он уже растиражирован в публикациях. Он уже известен. Опыт сетевой
организации уже становится на ноги. Следовательно, воспользоваться тем прорывом,
который был сделан в Приволжском федеральном округе, возможно сегодня в любой
точке пространства страны. Более того, здесь очень важно иметь в виду, что конкуренция
между городами за квалифицированные руки и головы будет нарастать. Это факт. Конкуренция
предполагает определённые вложения в человеческий капитал. Это тоже факт. Власти
обучаемы и обучаются. Это тоже факт. В целом ряде случаев, на уровне местном
и на уровне региональном происходят очень любопытные вызовы или контактные предложения.
Вот, кстати, недавно из Сарапула я получаю просьбу, предложение на тех или иных
условиях помочь создать программу использования культурного туристического потенциала
этого, в прошлом очень славного города. На это я отвечаю: мы найдем способ,
но только не в такой узкой постановке вопроса. Самой по себе туристической нацеленности
власти абсолютно недостаточно для того, чтобы сделать серьёзный шаг. Это лишь
элемент. Сыграют — не сыграют — дело уже за ними. Кишинев, ныне глубоко зарубежный,
запрашивает поддержки, глубоко свой подмосковный Зарайск... Калининград
задумывается над острейшей необходимостью создания в городе культурной стратегии.
Иными словами, ситуация уже не та, что была четыре года назад. И шансы у тех,
кто мыслит всерьёз, сегодня выше, чем четыре года назад. Тогда, действительно.
нужна была точка прорыва. Зуев. Для меня это важное замечание, поскольку
оно позволяет выйти к вопросу о стандарте. Происходит подвижка в жизненной ситуации
и, если хотите, подвижка в осмыслении стандарта. Уже за этим возникает представление
и о стандарте применительно к качеству программ развития. Это имеет прямое отношение
к теме человеческого капитала и социального капитала… Сейчас особенно существенно
преодолеть привычный разрыв внутристранового и внешнего стандартов, стандартов
т.н. высокой культуры и стандартов культуры повседневности. То есть определённые
усилия, стремления по улучшению качества жизни требуют дополнения реальными изменениями
обыденной среды. И напротив, достичь серьёзных сдвигов в качестве среды обитания
невозможно без трансформации системы образования, преобразования в различных видах
деятельности. И я думаю, что российские территории и города в настоящий момент
уступают в конкуренции западным или каким-то ещё территориальным комплексам оттого,
что есть некоторое несоответствие двух форм бытия культуры. То есть измерение
человеческого потенциала должно, конечно, производиться с точки зрения эффективности
производительности труда, эффективности занятости. Но, с другой стороны, оно должно
производиться с точки зрения той среды, в которой существует качество человеческого
капитала. Какое качество жизни мы хотим получить? Какой производительности
мы хотим достичь? Как мы видим становление и закрепление деятельности инновационного
вида? Все эти вопросы останутся достаточно абстрактными, если не ставить их в
контексте норм и стандартов, в конкретной городской среде. Ответы будут зависеть
от качества потребления, от возможностей, которые предоставляет человеку, группе
людей городская среда. Очень часто, когда мы говорим о качестве среды и о качестве
человеческого капитала, за этими метафорами есть некоторая социальная наивность
и, если хотите, социальное иждивенчество. Новые формы деятельность не могут быть
предложены властями как готовая форма городского сообщества. И с этой точки я
провел бы тему социального человеческого капитала и ***. Спасибо. Глазычев.
Спасибо, Сергей Эдуардович. Вот и идеальный подхват обозначенной проблемы. Из
Нижнего Новгорода был вопрос, который, в переформулированном виде звучит так:
«Я знаю, что вы не верите в пассивность, но всё-таки, где соломку-то подложить?
Где решающий фактор формирования экспертного сообщества?». Это опять вопрос
о культурной норме. Унаследованная от советской эпохи норма сознания и для элиты,
и для большинства предполагала безрисковое существование. По жизни получалось,
конечно же, по всякому, но норма мышления исключала категорию риска. Вот окончился
институт, вот тебя куда-то «распределяют», как меня в своё время распределили,
и я порывался всеми силами вырваться из этого крепостного права, и вырвался всё-таки…И
так далее — по табели о рангах, вплоть до пенсии. Мы живем в другое время
и совершенно очевидно, что в 2005-2007 годы в стране самое большое число молодых
окончит вузы, самое большое число в истории. Претензии абсолютного большинства
обладателей свежих дипломов будут не ниже определённого горизонта. А число рабочих
мест на этот горизонт будет в пять раз меньше. В пять! Ну, может быть, в четыре
с половиной раза, но вряд ли. И это создаёт совершенно другой тип жёсткой конкурентной
среды, к которой мы либо готовы, либо не готовы. И это возвращает нас к вопросу
о формировании экспертного сообщества. Очень давно, в середине шестидесятых
годов мои старшие коллеги и я создали, воспользовавшись одной из цеховых конструкций
(это был тогда Союз художников СССР), учебно-экспериментальную студию, через которую
за двадцать лет её активного существования прошли две с лишним тысячи человек,
которых потом стали называть дизайнерами, а тогда по большей части называли художниками-оформителями.
Прошли десятилетия. Я появляюсь в Оренбурге, захожу в свободную минуту в музей
и вижу выставку детских и юношеских работ. Что-то почерк знакомый: очевидный след
действия сети, которая завязалась тогда. Люди перекидывали друг другу более удачные
и более выгодные места работы, и это работало на самом деле как сеть. Человек
мог уехать из Оренбурга в Норильск, а из Норильска во Владивосток, если там оказывались
лучшие условия работы. Это делалось тогда, в советских условиях, и отчасти сеть
пережила конец этих исторических условий.
Экспертное сообщество, которое создавали Георгий
Петрович Щедровицкий, Борис Андреевич Грушин, Мераб
Константинович Мамардашвили и ещё несколько человек, московский
методологический кружок — вот было ещё одно экспертное сообщество,
пространственной базой которого была частная квартира. Сообщество,
которое при удобном случае была готова «сесть» на любую учрежденческую
конструкцию, которая могла её поддержать. Сообщество «кочевало»
от общества психологов до педагогического общества, затем — до
союза художников, и так далее, пока не преодолело горизонт перестройки,
уже выходя на полукоммерческое существование через проведение
организационно-деятельностных игр.
Это экспертное
сообщество почти распалось сейчас, в условиях свободы, и оказалось, что внутренней
свободы было недостаточно для того, чтобы удержать энергетику связанности. Сообщество
распалось на группы, на человеческие единицы. Может быть, срастется в новом качестве,
а может быть, и нет. Иными словами, любая попытка сформировать экспертное
сообщество, любая попытка установить конструктивные контакты между экспертами
и начать формировать корпоративного субъекта политики — городской политики, региональной
политики, какой угодно политики — это дело рисковое. Может не получиться! Отсутствие
навыка игры в рисковую ситуацию, отсутствие представления о риске как норме —
это сегодня один из самых мощных тормозов развития страны. Причем, заметьте, достаточно
людей, которые лично уже научились рисковать — десятки тысячи «челноков», прежде
всего женщин, которые спасли страну в начале девяностых годов. Вот кто брал на
себя риск. Вот кто этот риск выдержал. Я все жду, когда будет поставлен памятник
героической российской «челночнице». И это совсем не смешно. Это раз пример классической
соорганизации, ведь небыло ни сети, ни опоры, ни страховки. Потом быстро система
торговли начала структурироваться. То есть риск переместился в другое измерение.
Многие из поколения превратились в предпринимателей серьёзного среднего уровня:
среднего по масштабу деятельности, но не по масштабу усилий. Риск — штука
по-своему замечательная, но тревожная. Поэтому не все умные, не все грамотные
люди способны смонтировать экспертное сообщество. Кто-то окажется недееспособным,
кто-то бросит задачу на полпути. Таков риск. Вопрос. А общественные
организации, разве не они идеально подходят для этого? Глазычев.
Отчасти, да. Можно приглядеться, например, к ассоциации общественных организаций,
возглавляемой Марией Слободской, сильной дамой, которая сейчас создаёт газету
«Гражданский Форум». Ассоциация включает сегодня порядка ста крепких общественных
организаций России, и стремится сделаться экспертным сообществом. И как единый
корпус, это экспертное сообщество выступало на обоих гражданских форумах, вступая
в диалог с рядом министерств. Впервые возникла неплохая переговорная площадка,
к примеру, с Министерством обороны, которое сначала долго сопротивлялось, но потом
всё-таки поддалось. Если возможно конструктивное дискуссионное общение с крепкими
ведомствами, то экспертное сообщество всегда доказывает себя как реально существующее.
Назвать себя экспертным сообществом ничего не стоит. Доказать — можно только
классом общения с другими социальными конструкциями. С другими экспертными сообществами,
со структурами власти. Нижний Новгород: «В историческом контексте
экспертное сообщество образовывалось во имя или вопреки?» - Это хороший
вопрос. В основном во имя. Но это «во имя» всегда происходило вопреки. Так, цеховые
сообщества устраивалось во имя отлаживания системы воспроизводства класса занятия.
Она отстраивалась во имя того, чтобы деятельность была застрахована от разрушения,
чтобы была, так сказать, клубная система воспроизводства нормы деятельности и
стиля поведения. Но складывались цеховые конструкции «вопреки», в борьбе с слободками
средневековых мастеровых при баронах, или при епископствах, которые, разумеется,
отнюдь не были заинтересованы в том, чтобы возникла независимая цеховая организация.
Так остается по сей день. Когда я, как человек относительно разумный, видел, что
конструкция под названием СССР придёт к концу через несколько лет, я уговаривал
своих коллег по цеху, по профессиональному сообществу в Союзе архитекторов, предпринять
некоторые меры наперед — во имя сохранения ряда ценностей, которые у сообщества
были, вопреки размывающим вихрям. Я потерпел тогда сокрушительное поражение вполне
демократическим образом: две трети коллег мне не поверили. Ничего с этим не поделаешь.
Сегодня это отзывается неприятно: тогда не начали складывать систему своего рода
профессиональной лиги, защитницы квалификации и умений. И сегодняшние катастрофы,
вроде беды с аквапарком в Москве, ставят авторов в положение незащищенности. Им
не на что опереться, потому что нужной конструкции взаимопомощи и взаимостраховки
не существует. Они уже один на один с весьма сомнительными результатами любой
экспертизы. Любая новация не является полноценным проектом, если нет риска
провала, иначе это всего лишь план стандартных мероприятий. Постоянно проживая
в зоне риска, человек сам себя формирует и изменяет. Риск есть условие человеческого
развития, в том числе и развития сообщества — города, территории и так далее.
Общественные экспертизы относятся, прежде всего, к зоне риска. В противном случае
риски общественные, а организации — безответственные. Реплика. Могу
добавить, что заказчика, который осуществил бы формирование экспертного сообщества,
быть не может. Это, скорее, всегда в самом зарождении, именно освобождение общественной
энергии. Глазычев. Я говорю тоже об этом. Во имя, вопреки —не это
самый главный импульс. Главное, что сообщество создаётся только и исключительно
самими людьми. Внешние эксперты могут работать как своего рода дрожжевая закваска.
За счёт того, что они уже обладают знанием, как это все сделать, как это делалось,
как это делается другими. Конструктивной функции внешний персонаж иметь не может.
Кто бы он ни был, и как бы он ни назывался. Вопрос. Экспертное сообщество
— это первоисточник для развития города? Или чтобы появилось экспертное сообщество,
в городе, прежде всего, должно что-то произойти? Или город сам должен стать источником…? Глазычев.
Вы сами отвечаете на свой вопрос, потому что это «и — и». Во-первых, не во всяком
месте экспертное сообщество может возникнуть. Необходима как минимум критическая
масса человеческого капитала. Вот почему, кстати, университет является здесь таким
важным, в нем эта критическая масса представлена самим фактом схождения вместе
тысяч молодых людей и сотен людей среднего возраста — педагогический корпус,
который так или иначе обеспечивает стыковку впечатлений, представлений, знаний,
умений и так далее, и так далее. В то же время, когда экспертное сообщество
зарождается как целостное, как объединяющее разных экспертов из разных клубов,
появляется шанс на энергетический рывок. Это проверено тысячи раз в разных странах.
Не мы первые оказываемся в кризисной ситуации. И не мы последние. На одной
из встреч я приводил прекрасный пример того, как город Детройт поставил памятник
программе развития, которую создало экспертное сообщество, когда власти оказались
не способны справиться с кризисом индустрии города. Более того, это экспертное
сообщество в ту же программу вовлекло политических лидеров, которые могли использовать
программу в нормальных карьерных целях. Тем самым, экспертное сообщество породило
и новую городскую власть — новых кандидатов в мэры, в вице-мэры и так далее. И
это далеко не единственный пример, это просто один из таких случаев. Вопрос.
Если говорить об университетском сообществе, то можно ли расставить приоритеты
между экспертами и проектировщиками? Глазычев. Можно ли сделать выбор
в пользу мужчин или женщин? Очень часто вопрос исследования не является на самом
деле вопросом по исследованию материала, он воспроизводит модели исследования.
Когда исследование выведет на проектную задачу, на проблему реализации проекта,
то у исследователя есть шанс получить новые знания, гораздо большие, чем
изнутри самого знания, хотя последнее и не исключено тоже. Проектирование,
опираясь только на свою инерцию, быстро скатывается к воспроизводству стандартных
находок, наталкиваясь на знания, и критику с позиции знания, оно само себя тащит
за волосы. Поэтому это настолько связанные вещи, что их и членить-то невозможно. Но
только заметьте, что когда я говорю «сообщество», то я отнюдь не говорю «университет».
Я говорю о городском сообществе, в котором университет может, с моей точки зрения,
играть роль ключевого двигателя, запускающего большой процесс, потому что у него
такие ресурсы есть. В нем они заложены. А вот будут они реализованы или нет —
так это вопрос уже второй. В том числе и ваш, в том числе и их. Вопрос
из Тольятти: «Сергей Эдуардович, если мы правильно поняли Вас, то проектирование
заказчика на экспертное сообщество невозможно. А можно ли тогда вырастить его,
то есть заказчика, например, в университете?» Зуев. Заказчика на
экспертное сообщество не бывает. Но процесс его становления можно инициировать.
Например, за счёт новой институциональной функции городского генплана, который
стимулирует появление дискуссионных ситуаций, которые востребованы появлением
общественной потребности. Глазычев. Я хотел бы добавить. Сообщества
кристаллизуются в зависимости от того, как ложатся вопросы — на, на рамку, о чем
говорил Зуев, либо исчезают, перерастая в новые учреждения, когда считают свою
задачу выполненной. В начале восьмидесятых годов в Советском союзе было два полуформальных
сообщества. Одно — это движение в защиту памятников истории культуры. Второе —
«зеленое» движение, которое у нас так не называлось, но по сути совпадало с движением
зелёных в мире. Два этих движения были мощной политической силой, которая вскоре,
в перестройку, сметала одних руководителей, избирала других. Оба часто оказывались
политически наивными, и сошли на нет в новых экономических условиях, когда одним
стало не до экологии, потому что одно выживать, другим стало не до памятников
истории культуры. Третьи занялись другими сюжетами. Выхода на общую рамку, которая
должна бы теоретически, не случилось. У обоих движений был гигантский шанс
слиться в третье движение, в котором слились бы экология и культура, и Лихачев
тогда подкинул прекрасную связку для этого — метафору «экология культуры», что
было очень удачной находкой. Но этот шаг так и не был сделан. И в результате пропали
и первые, и вторые, и не сформировалось третье. И мы сегодня здесь с этого начали,
когда проректор нам с удовольствием сообщил, что, оказывается, наши разговоры
о развитии города, о клубе, об альтернативном развитии и ещё раз подтолкнули власти
к учреждению лаборатории, которая была городу и без нас сверхнеобходима. Вопрос.
«Какая роль принадлежит Ижевскому экспертному клубу в связи с регионом?» Глазычев.
На это вам ответит экспертный клуб, я не являюсь его участником. Но я позволю
себе сказать по опыту. Известно, что нет лучшего способа учиться, чем учить. Готовить
борщ или учить иностранный язык — не важно что — но обучение любому умению оказывается
главным инструментом самообучения. Так и здесь, когда центр, в котором наибольшее
средоточение работы на условную периферию, видит в ней ресурс своего развития
и рынок рабочих мест в ближайшем будущем. Вот Чувашия, с которой мы работаем
год с лишним, уже независимо от нас, но не без влияния климата, который был создан
в процессе работы "Культурной столицы". Президент Чувашии издал уже указ, который
а) "Культурную столицу" объявил постоянно действующей как стимул развития всей
республики, да ещё и создал под это дело новый инструмент: рядом с министром культуры
возникла должность советника президента по культуре в ранге министра. С функцией
работы на развитие, в отличие от республиканского министерства, работающего на
функционирование системы учреждений. Значит, "Культурная столица" уже выполнила
свою задачу. И сейчас эта работа на районы уже идёт . Конкретный вопрос надо адресовать,
задавать экспертному клубу. А я здесь гость. Черемных. Я могу коротко
ответить, что ижевскому экспертному клубу регионы очень интересны. Я имею в виду
районы республики, в некоторых случаях с регионами работать гораздо легче и гораздо
приятней. Наш трёхлетний опыт показывает, что там некоторые вещи можно делать
гораздо быстрее, чем здесь. Глазычев. Я, москвич, преподаю в московском
вузе, но все мои основные работы в стране, а не в Москве, потому что в Москве
работать тяжелее по тысяче и одной причине. И есть ещё одна деталь. Я ещё раз
повторю — главный рынок высококвалифицированного труда с 2006 года ложится на
территории в районах, по одной простой причине. Толком ещё никто не понял, что
такое новый закон о местном самоуправлении. Он принят Думой, он подписан президентом.
С 2006 года он начнет вступать в жизнь и приведет к полному перекраиванию молекулярной
структуры страны. Но этого ещё никто не осознал, потому что сделать это можно
только в проектно-исследовательской связке — и в исследовании, и в проектировании.
Тольятти: «Можно ли провоцировать политическую ситуацию?» Зуев.
Я этого не говорил. Речь идёт, скорее, о новом наполнении имеющихся институциональных
форм. Я под политикой имею в виду коммуникацию по поводу общих проблем. И здесь
два момента. Первый — согласие по поводу общности проблем в повестке дня. И второе
— процедура коммуникации и дискуссий по этому поводу. Например, есть план городского
развития, а в нем проблемная точка, это повестка дня. Так давайте её обсуждать
по каким-то правилам. У меня все. Глазычев. Я бы к этому только добавил,
что в русском языке пока этого нет, а вот в английском языке есть замечательное
и точное различение двух слов policies и politics. Второе — это политика в смысле
политической игры властей, партий и прочего. А первое — это политики. Это политики
развития, политики сохранения, политики производства: социальная, жилищная, этно-конфессиональная
и пр. Тольятти. Суждение. Вячеслав Леонидович говорит о технической
массе экспертов. Она есть. Но в сложившейся форме обсуждения бюджета коммуникации
не подразумеваются. И реплика по поводу молекулярного перекраивания исследований.
Крупные корпорации проявляют себя обычно через инвентаризацию и структуризацию
капитала. Если в существующих системах принятия решений не предусматривается каких-либо
экспертных обсуждений, то есть, есть пункт номер один — заказать, есть пункт номер
два — оплатить, и пункт номер три — принять. Понятно, что это политический процесс,
но есть ведь какой-то опыт, как это делается? Глазычев. Это процесс
эмансипации. И я имею удовольствие сообщить вам о совсем недавнем примере. После
того, как мы закрыли формально программу в Чебоксарах «Культурная столица», ко
мне обратился реальный инвестор, у которого задача с выгодой застроить большую
часть города — двадцать два гектара. Это очень большая задача и ответственность
— центральную часть города перестроить и реконструировать. В это включилась мэрия,
понимая теперь, что нужен образец выработки политики. Я легко их теперь убедил,
что надо сделать в первую очередь. И я отказался от заказа в той форме, в которой
было, они сказали: сделайте нам концепцию. Почему отказался? Не потому что я не
мог бы сделать то, что обычно сходит за такую конструкцию. А потому, что, какая
бы она ни была, местные профессионалы, которые будут её воплощать, воспримут её
аллергически. Она будет им чужой. Её воспримут аллергически все городские службы. Я
сказал, давайте сделаем проектно-проблемный семинар. Семинар, в котором участвовали:
администрация города на уровне вице-мэра, главный архитектор, главный художник,
главный дизайнер города, все те, кто будет согласовывать будущее проектное решение,
и все те, кто будет его утверждать. Два дня отрабатывалось техническое задание.
Инвестор пошел на то, чтобы оплатить расходы по этому семинару, в результате на
семинаре было выработано конкурсное задание, которое теперь, к концу апреля, выполнят
как заказной конкурс четыре местных организации. То есть, эта процедура выстраивания
может начинаться не обязательно с большой карты генплана, она начаться может с
любой точки. Начаться и потянуть за собой реконструкцию генплана. Этот ход изменения
не «лобовой». Тут кто-то говорил «политический», а можно говорить иначе. Давайте
скинем начальство и посадим другое? Теоретически так можно сделать, но не факт,
что новое будет лучше старого. Гораздо важнее выработать привычность конструктивного
диалога. Это не легко, но опыт показывает, что это возможно. Тольятти
— «Ещё раз вопрос по осуществлению в коммуникационную эпоху процесса принятия
решений, в существующей административной системе? Не мытьем, так катаньем?» Глазычев.
И мытьем, и катаньем, и созданием собственных площадок, и созданием собственных
альтернативных предложений. То, что вы начали как экспертный клуб. Я не вправе
советовать: Тольятти — это Тольятти, но у них, на мой взгляд, формирование экспертного
клуба в опоре на тольяттинский государственный университет давно назрело. Университет
это молодой, но довольно сильный, с сильным, политически мыслящим ректоратом.
Значит, нужно эту задачу переформатировать несколько раз. Может быть, использовать
гораздо шире Интернет, чем мы его раньше использовали, когда делали ставку только
на печатные издания. Когда мы говорим об экспертных сообществах, то они сегодня
гораздо быстрее монтируются через Интернет, чем через букву, напечатанную на бумаге. Зуев.
Вопрос абсолютно точный, но в том случае, если процесс принятия решений существует
на других плоскостях действительности — управленческой и политической. Административные
схемы должны быть разгерметизированны общественной экспертизой. Глазычев.
Это, по-моему, замечательная концовка. Сергею Эдуардовичу Зуеву особую благодарность.
Аудиториям в других местах привет и благодарность. Спасибо большое всем, кто помогал
справиться с этими железками и проводами. И до следующей встречи. Продолжение:
семинар в Ижевском экспертном клубе. Черемных: Степан Харченко,
который здесь сидит, выступил с идеей создать виртуальное образовательное пространство.
Такая попытка была предпринята в Удмуртском государственном университете, но там
она натолкнулась на ряд сложностей. Появилось предложение сделать такую виртуальную
образовательную площадку несколькими ресурсами, отработать, предположим, это на
одном учебном заведении, а потом вывести его как бы на городской уровень. С моей
точки зрения, университет может выполнять ещё и функцию инновационной практики
и, возможно, формы сетевого взаимодействия различных инновационных образовательных
проектов, прежде всего. В прошлом году мы попытались сыграть со старшеклассниками
в гуманитарный город… Это игра, которая направлена на то, чтобы перевести энергию
молодых людей на осознание проблем, на предложение некоторых стратегических перспектив,
именно в гуманитарной рамке. И тогда мы в этой ситуации нашли очень серьёзные
возможности взаимодействия с музеем. Невостребованные музейные ресурсы на сегодняшний
день во многом становятся востребованными в случае, если молодые люди движутся
проектно и что-то проектно обустраивают. В этом случае образовательная программа
может стать мощным ресурсом, подпиткой для развития музеев и для их востребованности. С
другой стороны, сами музейные ресурсы становятся мощной подпиткой для проектных,
исследовательских и практических действий молодых людей. И если проект «гуманитарный
город» ещё и преломить через идею виртуального университета, то по сути можно
обсуждать ещё и такой проект, как массовая виртуальная стратегическая игра для
жителей города или для молодых людей города. То есть речь не идёт о том, чтобы
создать ещё один университет в городе Ижевске, а о том, чтобы создать образовательное
поле… Если оно будет элитным образовательным полем, то оно будет выполнять функцию
образования подготовки и обучения, но это абсолютно не означает, что надо будет
обязательно выдавать дипломы и так далее. Фокина. Я могу рассказать,
о том, какой формат мы планировали сделать в этом году в Ижевске и, может быть,
вместе это обсудить, потому что есть ряд технических вопросов и проблем, есть
ряд концептуально-тематических вопросов, которые нам хотелось бы обсудить непосредственно
с городом. И мне нужно было бы найти человека, с которым можно было бы дальше
работать. Черемных. У меня вопрос субъектов стоит как проблема. Точнее,
две проблемы — оргпроект и субъект. Дело в том, что пока получается, я участвую
в обсуждении разных моментов, может быть, я готов начинать, но это не означает,
что я готов в одиночку… Фокина. Наверное, не в одиночку. Мы поэтому
и собрали людей, чтобы не в одиночку. Но я не знаю, кто был в сети на "Открытом
университете" "Культурной столицы"? Никто на сайте "Культурной столицы" этого
проекта не видел? Тогда имеет смысл рассказать. "Открытый университет" в Чебоксарах
был в прошлом году пилотным, и он проектировался как некоторая возможность создать
площадку для публичных обсуждений, дискуссий по актуальным вопросам. Но акцент
был сделан на теоретические вопросы. У нас там было пять тем. Это этноконфессиональная
политика, история цивилизаций, гуманитарное развитие, город и городская среда,
социокультурное проектирование. Каждую неделю из Москвы и из Санкт-Петербурга
туда приезжали лекторы, разные лекторы. От методологов — Попов, Чернышев, до политиков
— Градировский, Кириенко, Павловский… Были более известные личности, менее известные…
То есть состав людей был разный. Но все были подведены под определённую тематику.
Формат был исключительно лекционный. Там было несколько целей. Одна из них
— переинтерпретировать университетскую площадку, вторая — каким-то образом инициировать
интеллектуально-дискуссионный клуб в городе Чебоксары, чтобы, с одной стороны,
сформировать некое поле, сделать рамки, обозначить границы того, в каком облаке
информации мы живем, как мы сможем сориентироваться и куда пойти. И в то же время
сориентировать студентов, молодых политиков, представителей власти и познакомить
их с общей этнокультурной политической ситуацией. Если оценивать проект, то я
могу сказать, что мы город ознакомили. Аудитория собиралась в разное время и от
ста пятидесяти до четырёхсот человек. В самой реализации были свои плюсы и минусы.
По формату работы в действующем университете не всегда можно было обеспечить удобное
время, но в конечном итоге мы всё-таки начали формировать экспертный дискуссионный
клуб, за который сейчас взялся федеральный инспектор Чувашии, которому это интересно.
Мы взбудоражили часть студентов, к нам начали приходить преподаватели, которые
в первую половину года этим слабо интересовались, поскольку это было некое конкурентное
поле. Иногда аудитория была агрессивна. Проанализировав результаты прошлого
года, мы поняли, что лекционный формат нам не хочется повторять. Принципиально
в Ижевске было принято решение: темы должны идти с двух сторон. С одной стороны,
безусловно, может быть сформирован определённый набор тем, с другой стороны, необходимо
учитывать проблематику самого города. Это темы двойной направленности. С одной
стороны, практикосообразные, направленные на решение проблем территории, с другой
— расширяющие, теоретические, интересные для городского сообщества. Трансляция
через Интернет действительно получалось первые десять лекций. Потом начались технические
сложности, нас перестали смотреть в других городах, потому что связь была очень
плохая. И мы от этого отказались. Съемка велась, все лекции, расшифрованные и
оцифрованные, лежат на сайте, но как такового диалога не получилось. В этом
году основная идея закладывалась в образование серии Интернет-окон между университетскими
площадками разных городов. Один из таких городов Нижний Новгород, другой — Чебоксары,
с которым мы продолжаем сотрудничать. Киров, Оренбург, Тольятти… по собственной
инициативе подключился Владивосток. Сергей Эдуардович предложил объединить это
все вокруг конкурса вокруг, скажем, темы «Проблемы городской среды и существования
в ней молодёжи». И на эту тему в течение месяца может объявляться конкурс, в котором
могут участвовать молодые преподаватели, политики и специалисты из городов Приволжского
федерального округа. Победитель приглашается на площадку одного из ижевских университетов… Это
должен быть не один университет, чтобы не возникало предвзятого отношения, а меняющиеся
площадки: Технический университет, лицей, может быть, ещё музей… Аудитория сможет
знакомиться с городом, в то же время между городскими точками будет возникать
здоровая конкуренция. Соответственно, мы будем привлекать специалистов, включая
преподавателей из других регионов. То есть, выигрывая по конкурсу, они здесь вступят
в дискуссию. И формат, как планируется, будут не лекционным, а семинарским, дискуссионным.
Это ещё и возможность присоединения экспертов из, например, Москвы, из Санкт-Петербурга,
из Екатеринбурга и т.д. Глазычев. Здесь полномочные представители
очень любопытной новой конструкции, которая называется Коллегия по столичности
Нижнего Новгорода. Её создание — это очень существенный шаг. Завязка её работы
на уже задействованные «культурные столицы» является здесь более чем естественной.
Поскольку у нас неплохо двинулось дело в Вятке, очень неплохо в Чебоксарах, и
здесь, в Ижевске, есть шанс сделать ещё один шажок, потому что мы начали до официального
открытия «культурной столицы». В Чебоксарах мы «догоняли поезд», так уж получилось,
и на ходу продумывали какие-то планы, и немало из них получилось осуществить. Те
тематизмы, которые я начерно набрасывал в разговоре, отнюдь не исчерпывают всей
картины. Но первым по значению я бы счел тему «Город как поле деятельности,
образованное молодёжью». Мы с вами сейчас по всей стране сталкиваемся с нарастающей
кризисной ситуацией, в ожидании острого демографического спада, сразу после «пика»
молодёжи с дипломами. При этом вся система мышления, отчасти и в бизнесе, а уж
точно в городских делах, остается такой, как будто бы ничего не происходит. Красивые
слова «человеческий капитал» пока ещё не обеспечены…Слова-то произносятся, а вот
как наращивать человеческий капитал? Обычно все заканчивается планом мероприятий,
которые пишутся одним ведомством, и дело с концом. Однако я много раз приводил
пример. Эффективные управляющие компании в цивилизованных городах, грубо соответствующие
нашим РЭУ в системе ЖКХ, по своему составу имеют замечательные отношения. А именно:
треть состава занимают начальник, бухгалтер — без этого нигде не бывает, потом
сантехник и электрик. А все остальные — это социальные работники, которые в зонах
муниципального, социального жилья заняты профилактикой… Проблема у нас
не осмыслена — ни теми, кто теоретически может делать карьеру в муниципальной
жизни, ни самими муниципальными службами. В какой-то степени Чебоксары помогли
в движении. Дирекция программы "Культурная столица" теперь оставлена как постоянно
действующая конструкция. Вот уже хотя бы это — маленький, но шажок. Возникла новая
должность, которой в республике не было — советник президента по культуре. При
живом министре по культуре. То есть происходит разведение функций. Министерство
отвечает за функционирование, а советник по культуре нацелен на развитие. Это
тема, которую, как мне кажется, принципиально важно сделать предметом многократного
обсуждения всерьёз, выявив тут ресурсы. Это связано и со здоровьем людей, в которое
люди готовы вкладываться, в том числе и финансово. Выясняется, что сфера специализированных
услуг недоразвита. Сфера досуга безусловно очень не развита, потому что очень
беден набор в предложении. Сфера бизнеса в этом отношении, как правило, плохо
образована, и сама плохо представляет себе возможности развития, ей надо подсказывать.
Сфера образования, сжатие которой будет происходить одновременно с изменением
его структуры… Короче говоря, здесь букет вопросов, и мне кажется, что это один
из тематических блоков, который заслуживает внимания именно в схеме "Открытого
университета". Второй сюжет, который мы по сути дела сегодня начали обсуждать.
Это сама среда обитания разновозрастных и разно ориентированных групп. Традиционная
городская бюрократия читает всех по головам и в лучшем случае в трёх категориях
- то есть дети, не дети и пенсионеры. На самом деле проблема здесь только начинается,
потому что пока нет видения спектрального богатства, найти ему адекватное разнообразие
выборов в среде города тоже невозможно. Она безадресна и непонятно, на кого ориентирована. И,
наконец, третий блок, который я хотел обозначить. Присутствие исторической памяти
в городе, в городской среде, это тоже очень мощный стимул его самосознания, саморазвития.
Признаться, в этом году я был шокирован тем, что здесь открывался памятник Пушкину.
Ничего против Александра Сергеевича Пушкина не имею. Недавно я потратил несколько
вечеров на штудирование комментариев Набокова к «Онегину», за одно ликвидируя
собственную безграмотность. Но при чем в Ижевске Пушкин? Ну да Бог с ним,
есть и хорошо. Но сколько интересного укрыто! Есть ведь своего рода бархатная
книга, владельцами которой являются и музейщики, и историки, и все, кому небезразлично
это место. В Москве недавно на жилом доме была открыта доска о том, что здесь
снималась картина «С легким паром». Сегодня это очень смешно, но через энное число
десятилетий это будет археологической информацией, которая кого-то будет подвигать
к тому, что были такие фильмы, у них были режиссеры… А здесь нет и следа
даже того же Ижевско-Воткинского восстания. В музее есть зал, но в городе нет
и малейшего знака. Ведь это удивительная, трагическая страница жизни Ижевска.
Кстати, в Нижнем Новгороде абсолютно та же история. Мининых пруд пруди, но можно
подумать, что кроме Минина там никого не было. В целом поднятие истории города
в лицах, города в людях лежит, вроде бы, на поверхности. Но если не ткнуть власти
носом в этот массив, то ничего не будет. Замечательный пример слома плохой традиции
в Димитровграде-Мелекессе: я участвовал в открытии памятника городскому голове,
купцу Маркову, естественно, расстрелянному в восемнадцатом году за саботаж. Он
там народный дом построил (театр до сих пор) и ещё массу вещей. И было приятно,
что, не трогая огромного Ленина, в двухстах метрах от него, в начале бульвара
возник очень милый, добротный, культурно вылепленный, сборный портрет. Автор внимательно
работал. Портрет не сохранился, как водится у нас часто, но он смонтировал внушающий
доверия образ. Про Перикла мы тоже не знаем, как он на самом деле выглядел… И
было очень важно, что памятник открывали одновременно нынешний мэр и бывший второй
секретарь горкома, о котором у людей сохранилась хорошая память … Они тянули
оба за концы простыни, и открывали памятник купцу, которого застрелили партийные
предки одного, а другому второй пытается наследовать. В этом был какой-то такой
мягкий человеческий символизм, который, как ни странно, был воспринят аудиторией.
Сегодня этот памятник есть, и именно от него может начаться возрождение бульвара.
Ведь иногда знак начинает изменения среды. Сейчас Томск выпустил роскошную книгу,
книгу людей, которые в нем сейчас работают, включая тех, кто явно сам не мог оплатить
«свою» страницу. И это важно: город на этом стремится построить зеркало потенциального
сообщества. Черемных. Три месяца назад началась работа, связанная
с вычленением ключевых тем, которые важны в рамках "Культурной столицы" С другой
стороны, мы начали вычленять эти темы потому, что возник вопрос от действующих
академических сообществ. Они говорили: «Ну, хорошо, мы понимаем, что можем переориентировать
наших студентов, но скажите, на какие темы?». Сам по себе результат, с нашей точки
зрения, выходит за рамки раздачи задачи для университета и для его студентов,
вычленяя основные проблемы, которые фиксирует Ижевский экспертный клуб. Их восемь.
Есть проблема городской элиты, то есть групп, которые отвечают за будущее. Существует
проблема публичной политики и, соответственно, выработки стратегии и согласования
интересов разных субъектов управления. Пока что иного субъекта управления, кроме
администрации, нет. Третья тема — это образовательная кадровая политика.
Это образование для города и, с другой стороны, город для образования. Есть тема
внешних и внутренних коммуникаций. Пятая тема — среда обитания молодёжи. И, кстати,
важно, что хотя бы формально тема "Культурной столицы" для Ижевска заявлена именно
как молодёжная. Шестая тема — это этническая составляющая города. Вопрос «игры»
между городским и этническим достаточно серьёзен и, может быть, у Ижевска есть
шанс, по крайней мере, попробовать возможный вариант перевода этнического из состояния
деревни в состояние города. Седьмая тема — качество жизни в городе. И это
понятно, сюда входит все — и безопасность, и экология, и прочие вещи. И восьмая
тема — ментальность и историческая память. Глазычев. Из названного
часть носит «кустовой» характер, а часть, скорее, описывает «веточки» этих кустов.
Умножение числа тем не способствует живости работы. Необходимо помнить, что одновременно
нельзя работать больше, чем с одной — тремя темами. Не получается. Иначе, это
разлетается в информационное облако, в котором уже непонятно, кто и с кем общается.
Попробуем вытащить ту первую тему, с которой надо начинать процессуально: как
она будет доращиваться, выдыхаться, заменяться другой? Или не выдыхаться, порождая
следующую? Ясно, что начинать надо с одного сюжета, наиболее универсального
для сетевых участников, а не с того, что внятно, ярко и локально окрашено. В принципе
очень важна тема этнического компонента, но не универсальна, в отличие от неприкаянности
молодёжи, или безопасности городской среды. Сташенко. Я попытаюсь
восстановить ту логику, в которой мы двигались, и каким образом это, на наш взгляд,
можно было бы связать с "Открытым университетом". Сначала у нас получилось порядка
полусотни тем. Потом мы сгруппировали их в девять блоков. Получается каркас из,
так скажем, ключевых проблем, которые как-то друг с другом связаны или многосвязаны.
Мы думали, что было бы неплохо, чтобы в рамках того же "Открытого университета"
этот перечень, с одной стороны, пополнять, с другой — взаимоувязывать, с третьей
— деятельность университета, и лекционную, и прикладную, ориентировать на решение. Технически
это можно реализовать. Нам, по крайней мере, хотелось бы, чтобы мы шли, с одной
стороны, от внутреннего понимания наших проблем. А, с другой стороны, за счёт
привлечения внешних экспертов. Примерно то же делают коллеги в Нижнем Новгороде.
Сеть «Кремль.Орг» это примерно такой же разворот. |
