Дом, который построил Дженкс

Благодаря изданному в 1985 году переводу книги Чарльза Дженкса «Язык архитектуры постмодернизма» читателю знакомо имя строителя этого дома, перестроенного из добротного викторианского «террас хауза» о двух фасадах, обозначенного журналом «Хауз энд гарден» как наиболее экстравагантный дом Лондона.

В ответ на рождение Дженкс-хауза, как заметил автор статьи в «Хауз энд гарден», «...были отдельные писки протеста, но теперь дом более или менее врос в свое респектабельное окружение, тем более, что это — отличный сюжет для обмена мнениями за десертом».

Кто из архитекторов не строил себе дом — воплощённое профессиональное кредо? В России этим увлекались менее, чем в других странах, но и у нас «гвоздём сезона» сороковых годов прошлого века был петербургский дом Монферрана, детально обрисованный в мемуарах Ф. Ф. Вигеля. Дом Рафаэля, дом Джулио Романо или дом Палладио... дом Макинтоша в Глазго, дом Ван де Вельде... дом Мельникова... Только отцы Современного движения, во главе с Ле Корбюзье, создавали манифесты в бетоне для своих клиентов, но сами предпочитали старые, уютные квартиры.

Дженкс автоматически включён в традицию, процесс создания его дома совершенно специфичен. Во-первых, будучи архитектором по образованию, но всё же архитектурным критиком по существу, он привлек к соавторству архитектурное бюро Терри Фарелла. Во-вторых, дом, в котором надо жить, в наше эмансипированное время есть прежде всего женское дело, а жена Чарльза, Мэгги Кэсвик — ландшафтный архитектор. Получилось, что в пространстве небольшого дома сошлись три архитектора, представляющих разные оттенки профессионализма.

Что же такое Дженкс-хауз?

Небольшой дом столь сложен по структуре, что даже тщательная аксонометрия Терри Фарелла в придачу к нескольким фотографиям интерьера дает возможность скорее догадываться о внутреннем устройстве Дженкс-хауза. Лестницы, уподобленные корабельным сходням, спускаются с террасы-палубы в сад. Любопытный врез «веранды» (всё приходится брать в кавычки) кабинета. Над ним — ещё палуба, а над ней — стеклянншй цилиндр «Солнечной лестницы», обрамлённый каминными трубами. Видно, что цилиндр лестницы, выпуская свет до цокольного этажа, фиксирует вертикальную ось дома, вокруг которой закручено его внутреннее пространство. Если скользнуть взглядом по гребню кровли, то станет заметен остекленный «фонарь» светового «Колодца луны». Мансардные окна — «портреты детей», вознесенные над «портретами родителей (наличники).

Однозначно ответить на простой вопрос сложно. Прежде всего, это дом, структурно организованный так, что с функциональной точки зрения он в высшей степени пригоден для обитания. Вообще резонно заметить: те, кто с излишней поспешностью обвиняют постмодернистов в формализме, правы лишь отчасти — функциональная программа проработана ими до мельчайших деталей, жёсткостью не уступает программам Ф.-Л. Райта и, как правило, опредмечена с почти пугающей последовательностью. Суверенные права всех членов семейства, включая двух детей, соблюдены полностью. Дом точно пригнан к трём его модальностям: нормальное жилище для семьи, место для работы, место для приема частых гостей.

Ещё — это пространственная оболочка, структурно организованная весьма интересно, даже интригующе, так что путешествие по дому (лучше сказать — сквозь дом) становится приключением. Ещё бы, только в большую гостиную первого этажа дневной свет проникает с семи направлений! При достаточной обособленности разных помещений напрочь отсутствует привычная прямоугольность сетки, в которую были бы вписаны комнаты. Чрезвычайное внимание уделено тому, как строится сценарий восприятия внешнего пространства изнутри дома: и тихая зеленая улица, и сад позади дома зрительно «впущены» внутрь, по-разному с разных уровней. Еще сложнее сценарий восприятия одних помещений из других н через третьи. За счет передвижки лестницы в центр дома и преобразования её спирали в световой колодец трехэтажный дом пронизан светом и видами сквозь организованные «рамы»; насквозь — в полном смысле слова. На мой вкус, это — лучшее, что есть в Дженкс-хаузе (и дворик впридачу — работа Мэгги во всех деталях).

Однако есть ещё одно — многоярусная система символизации в декоре, столь насыщенная, что если воспринимать её всерьёз, то недолго и повредиться в уме. Впрочем, от зрителя, внимающего комментарию хозяев (без комментария три четверти таинств, которыми набит дом, никто бы не успел расшифровать), отнюдь не ожидают серьёзности. Скорее предполагается наличие у него чего-то вроде почтительной иронии и довольно знании, чтобы оценить все намеки аллюзии, реминисценции и прочие обязательные атрибуты постмодерна. Пять комнат первого этажа посвящены (в полном смысле слова, так как в каждой что-то исполняет функцию «алтаря») временам года. Их не четыре, а пять, так как в роли пятого — «бабье лето», приписанное кухне. Предполагается, зритель припомнит, что в 1777 году Жан-Франсуа Нейфорж предложил проект «дома, представляющего четыре времени года»; если не припомнит сам, то прочтёт об этом в номере «Архитектурал Дизайн», посвященном Дженкс-хаузу; если не прочтёт, то услышит от самого Дженкса.

Кабинет, примыкающий к «Солнечной лестнице». Перекрытый «перевернутой лодкой» кабинет-ковчег ступенями аудитории спускается к библиотеке, где книги приписаны к шкафам по стилистической принадлежности.

Это не всё: холл тоже тематически нагружен или, скорее, перегружен. Тут роспись на тему перерастания космологии в культуросферу, и соответствующие теме изречения над зазеркаленными фальшивыми дверцами (некоторые — настоящие), начертанные шрифтом «ар-нуво» и «космический овал» на потолке... много всего. У каждой комнаты есть и вторая тема. Так, коль скоро «бабье лето» по-английски именуется «индийским летом», то кухня оформлена «в индусском стиле», обогащённом «дорическим» фризом, где «триглифы» составлены из столовых ложек.

Это — лишь начало. Центральная лестница посвящена Солнцу (что, кстати, было и в проекте Нейфоржа), и здесь «космическая» тема с упорством доводится до сознательного абсурда. Под спиралью лестницы «Чёрная дыра», мозаика, выложенная в полу по рисунку Эдуардо Паолоции, «брата во постмодернизме» (в салоне Зимы — камин-алтарь спроектирован другим «братом», Майклом Грейвзом, так что дом — нечто вроде неомасонской ложи). Наверху — живое сияние и тепло подлинного солнца. В плане каждая из 52-х ступеней, отождествленных с неделями года, выгнута по линии, напоминающей «линию красоты» Уильяма Хогарта, так что при взгляде снизу вверх лестница развертывается как пульсирующий солнечный диск. Семь горизонтальных бороздок на каждой ступени (на подступенке) доводят произведение до искомого числа 364 (один день, надо полагать, — в уме). При помощи доктора Мак-Налди из Королевской обсерватории лестничным маршам с этажа на этаж подобраны периоды обращения экзотических небесных тел, вроде астероида «Эрос». Трём тяжам ограждения соответствуют Солнце, Земля и Луна, в торцы ступеней вмурованы круглые зеркальца со знаками зодиака, нижние хвостики стоек ограждения завершаются шариками астероидов и комет... Честно говоря, начинает слегка мутить от этакой каббалистики.

Мало? Добавим «Лунный колодец» — световую шахту, вводящую естественный свет в холлы и ванные комнаты. Прямая стена полукруглой в плане шахты зазеркалена, что зрительно дополняет её до круглости. Зеркало отражает гравированный на стекле диск Луны. Прибавим упорство, с которым рабочие книги в кабинете приговорены обитать в шкафах сообразно архитектурным эпохам: «египетские» — в «Египте», «римские» — в «Риме» и т.д. (Дженкс признался, что соблюдать этот суперпорядок он всё же не в состоянии). Прибавим некоторую надсадность, с которой декор дома пронизан антропоморфными и зооморфными деталями. То это зеркальные «глаза» на потолке гостиной, то «совиные» черты у шкафов, а раз дочь зовут Лили, то в её комнатке — везде просечные кувшинки... Дворовый (очень милый, надо признать) фасад — это ещё и четверо обитателей дома: их «портреты» представлены разнокалиберными, очень постмодернистскими, изящно и крепко нарисованными окнами.

«Зима», одна из гостиных с бюстами богинь и хозяйки дома, воздвигнутыми на пьедесталах над камином, что — для разнообразия — противоречит любой традиции.

Право, всё не перескажешь. Недаром Дженкс называет свой дом Тематическим — всё со значением, всему придан нагрузочный символический вес. Как они в этом умеют жить, сказать не умею.

Живут.

Нельзя не признать, что многие действительно прельстительные черточки этого странноватого дома, вроде безукоризненно выстроенной игры зеркал и стекол повсюду, просветов в колодце Солнечной лестницы или «замковых» камней у арок дворового фасада, восходят к сугубо литературной программе символизации, вроде «комнаты удвоений», которую первоначально предполагалось расписать как Ноев ковчег. Нелегко разобраться в собственных реакциях. То, что в этом доме «ничего в простоте», грехом не сочтёшь. В самом деле, разве дурно, что, задумывая Солнечную лестницу, Чарльз и Мэгги направились в Гринвич, чтобы проштудировать на месте именно такую центрально-посаженную лестницу, устроенную Иниго Джонсом в маленьком дворце королевы Анны в начале XVII века? Разве не логично собрать в доме и в саду авторские работы близких духом архитекторов и скульпторов?

Ничего дурного не найдёшь и в том, что, обладая не только фантазией, но и средствами, унаследованными от Джона Кэсвика, клиенты Терри Фарелла могли позволить себе оплатить 6000 человеко-часов профессионального проектного труда, затраченного на один домик. Из этого, кстати, возник прелюбопытный архив, уже пущенный в дело при написании книги «К символической архитектуре» (1985 г.), название которой адресовано к читательской памяти о книге Ле Корбюзье «К архитектуре». Нет сомнения, что так и было задумано: слить процесс проектирования дома и книги — настоящий профессионализм заслуживает уважения. Труднее понять, почему к реализации мебельных сочинений Чарльза и Мэгги (все — из древесностружечной плиты, офанерованной весьма искусно, все непомерной тяжести) были привлечены первоклассные мастера, Стив Агомбар н Джон Ловгхерст. Нет, до Макинтоша клиентам Фарелла всё же далеко, хотя и на его стульях сидеть несладко.

Не могу усмотреть ничего дурного и в том, что маленький бассейн в подвале увенчан «куполом», упрощенно воспроизводящим купон римской церкви Борромини — улыбнуться в архитектуре не грех.

Источником моего раздражении по поводу Дженкс-хауза была неспособность понять — зачем всё же надо было зашнуровывать собственный быт в этот суперсимволический корсет? Я не мог этого уразуметь непосредственно после визита в Тематический дом. Не помогла и пространная публикация в профессиональном журнале, включившая тексты Дженкса и Фарелла. К разгадке подтолкнул «Хауз энд гарден».

«Лето», столовая, отделенная от сада цельным подъемным стеклом (золотистый цвет фанеровки, солярный рисунок пола, неподъемная мебель).

«Всё в прошлом, поскольку Современное движение — труп или полутруп. А пока оно издыхает, люди продолжают жить всё по-прежнему — в старых домах или в домах, напоминающих о старых домах, среди старых вещей или вещей, которые хотят выглядеть как старые. Вполне симпатичное обустройство жизни, спорить с которым я не имею ни малейшего желания, тем более, что и сам живу так же. Но это — признаемся — игра наверняка...» — Так открывается статья о доме Дженкса в этом популярнейшем журнале. Важно, что написано именно об этом: все попытки архитекторов Современного движения создать такой тип дома, который мог бы конкурировать с классическим «террас-хаузом», провалились. Лучшего, экономного и комфортабельного жилища в городе придумать не удалось, не удалось переиграть «разум» пяти веков эволюции. Важно и то, кем это написано. Марк Жируар — автор лучшей до сих пор книги об исторических поместьях Великобритании, его имя под очерком о доме Дженкса значит для читателей «Хауз энд гарден» очень много. Ещё больше значит то, что фотография именно этого дома вынесена на обложку... Мы приближаемся наконец к пониманию того, к чему стремился Чарльз Дженкс.

Дело отнюдь не в рекламе. Как автор Дженкс в ней уже не нуждается, подписчики «Хауз энд гарден» в большинстве своём специальных книг по архитектуре не читают. Дело не в рекламе тем более, что Дженкс отнюдь не собирается заниматься коммерческой проектной деятельностью. Дело — в обозначении права на место в культуре. Как пишет Фарелл в своей версии работы над Дженкс-хаузом, «все клиенты ощущают, что это они сочинили множество вещей, и большинство архитекторов тактично не спорят с клиентами, коль скоро в конечном счете их клиент утверждает, что именно он — архитектор». Хотя в журнале «Аркитекчурал дизайн» авторами дома названы и Дженкс и Фарелл (Мэгги Кэсвик тактично отодвинулась в тень), в глазах профессионалов именно Терри Фарелл был, есть и будет создателем дома (дома как здания), чему свидетельством книга о Фарелле, изданная в 1984 году. Дженксу это безразлично или почти безразлично. Он добился своего построив в материале свою легенду, свой музей, помещение для будущего «общества Чарльза Дженкса» или ассоциации с иным названием. В самом деле, через десяток лет дети станут взрослыми и покинут дом... структура Дженкс хауза утратит половину смысла, в его случае — весь смысл. Переделывать? Менять сложнейшую символическую программу на создание которой ушли шесть лет? Верить в то, что когда-нибудь выросшие дети захотят упаковать собственных детей именно в эти комнаты? Нет. Ещё и потому нет, что налог на наследство столь велик, что сохранить Дженкс-хауз в семье было бы нелегко. Вот если преобразовать его в «музей постмодернизма имени Чарльза Дженкса» или «институт Ч.Дженкса по изучению наследия постмодернизма» — дело совсем иное, налогом не облагаемое.

Кабинет заранее сделан так, чтобы служить аудиторией (и сейчас используется в этой роли: амфитеатр для лекций со слайдами) — вряд ли случайна. Убеждён, что за внешней экстравагантностью был и есть точный расчёт. Если уж Чарльз и Мэгги находят в себе силы жить в доме, где, по справедливому замечанию Жируара, «недостает сердца — места, где можно расслабиться», если немалые силы и время они тратят на сопровождение экскурсантов, то это — просто функционирует музей, созданный наперёд. Это осознанно делал Райт, но его музеями стали все построенные им здания. То же следует сказать о Макинтоше, о Мельникове. Дженкс сделал иное — музей постмодернистского мифа, ведь построенный миф — уже реальность. Со временем разберут здание центра Помпиду в Париже, здание страхового общества «Ллойде» заменят чем-то ещё более «хай-текническим», перестроят ратушу Грейвза, а Дженкс-хауз останется: «Дом, который построил Дженкс».

Интерьер комнаты Дженкса-младшего, ступенчатое обрамление окна понизу служит для сменной экспозиции мальчишечьих «сокровищ». Постель — над дверью, на собственном «втором этаже» мансарды.