Зрелости честное зерцало

Надоело.

Надоели вполне определённые вещи.

Надоело то, что с телеэкрана малоинтересные мне люди толкут в ступе вовсе незанимательные для меня вещи, пользуясь бедным набором слов, почти не меняющимся вот уж десять лет.

Надоело то, что даже в наиболее грамотной из газет, в «Независимой», мне пытаются доказывать, что два десятка человек, вычисленные посредством опроса двух десятков самозванных экспертов, определяют собой лицо думающей и действующей России.

Более же всего надоело то, что о предметах, с моей точки зрения действительно важных, не слышно ничего вразумительного — ни в Государственной Думе, ни от президентской администрации, ни, тем более, из правительства.

Создается впечатление, что мы живем в совершенно разных странах — я и они, все эти «властители дум».

Подозреваю, что я не одинок в своем уродстве, что говорящее большинство, с его надутыми от самопочитания щеками, является в действительности узким меньшинством, узурпировавшим право говорить от имени «всех».

При этом я признаю существование иного, люмпен-большинства, состоящего из люмпен-пролетариев, люмпен-интеллигентов, люмпенов этнических и т.п.

Оно есть, и это факт, с которым следует считаться, но существование этой рыхлой массы мало что меняет. Ей нечего произносить, кроме причитаний.

Тем, кто со мной в одной ячейке социальной структуры, есть что сказать.

Главное — есть, что сказать друг другу.

Как звучал клич солидарности джунглей в знакомой с детства книге Киплинга?

Мы одной крови: вы и я.

Поэтому довольно одной исходной договоренности — ни слова о той воображаемой России, про которую политики и пережившие свой яд интеллигенты привыкли говорить с придыханием.

Я — здесь, вы — здесь, и этим все сказано. Если уж мы по доброй воле выбрали жить и работать здесь, то все прочие слова по этому поводу — лишние.

Пора определить своё место. Мы слишком долго пребывали в надежде на то, что раньше или позже все само обустроится, что бардак конечен, что власти в конечном счёте что-то сумеют сделать, чтобы мы могли наконец работать более или менее спокойно. Теперь, спустя год после эффектного финала ельцинской эпохи, для иллюзий нет оснований: само не обустроится, бардак, предоставленный себе, бесконечен, эти власти ничего сделать не сумеют. Они бессильны не в меньшей степени, чем были бессильны остановить деградацию прежней страны коммунисты.

Отвечая на вопрос «почему», необходимо сразу же говорить ИНОЕ и иначе.

В противном случае нас нет. Болтунов-обличителей довольно и без нас.

Велик соблазн начать с политики, но поскольку под политикой вот уже много лет принято понимать отслеживание того, кто с кем против кого, есть риск, что вы откажетесь читать дальше. Разумно начать с вещей наиболее внятных.

Мне не удается сменить квартиру, купленную в недурном для своего времени (1970 г.) доме, на ту квартиру, какая мне нужна. Я не могу позволить себе купить жильё дороже, чем 750-850 долларов за метр. У меня нет таких денег, чтобы приобретать жильё за две тысячи метр, и дороже (с учетом того, что мою квартиру пока ещё можно продать тысяч за 65). К тому же, профессионально зная предмет, я понимаю, что платить такие деньги и не за что — «элитное» жильё таковым не является. В «моем» ценовом коридоре мне выбрать нечего, так как увеличивая метраж сравнительно с моей квартирой (73 кв.м) до 100-130, застройщики предлагают мне преимущественно чистой воды абсурд. Все комнаты несколько больше, кухня увеличена до совершенно бессмысленных 14 — 16 м (для столовой мало, для эффективной кухни много). Ванная комната — все тот же советский санузел, только размером побольше: это не комната. Гардеробной нет.

Я много работаю дома. Жена работает дома. На светскую жизнь ни времени, ни желания нет, но своё понимание комфорта есть. Так вот на рынке нет квартир, что отвечали бы моим потребностям в полной мере. Почему? Потому что и в Москве, где строят много, нет полномерного рынка жилья, ориентированного в том числе и на мои потребности. Нет потому, что никто и не собирается вообще ориентироваться на реальные потребности — мои, человека среднего класса, который хочет, чтобы за его деньги ему было предложено именно то, что ему нужно. Нет, потому что «рынок» жилья сформирован безумной системой московского правления, стремящегося сохранить советский строительный комплекс без изменений, навесить на стоимость жилья для моего класса ещё и стоимость жилья для неимущих, при этом строя и это социальное жильё не такое, не так, и по искусственно задранной цене. Нет, потому что московская власть допускает к строительной кормушке только те внешние фирмы, что ориентированы на «элитное» жильё в стиле «Алых парусов», — тип кондоминиума, от которого давно отказались во всём мире по тысяче причин.

При этом я твердо знаю, что нужный тип действительно комфортабельного жилья можно получить в ценовом коридоре 400 — 600 долларов за метр. Есть профессионалы, которые с удовольствием возьмутся за соответствующий проект, но нет шансов воплотить его в существующей схеме московской власти.

Вместо того, чтобы сначала построить гостевые стоянки в городском центре и разгрузить улицы и переулки, вернув им нормальное сечение, гонят третье кольцо, ввод которого лишь усугубит проблему пробок.

Есть средства на крупномасштабные украшения, но ни-че-го не сделано для того, чтобы хоть чуть привести московский метрополитен к состоянию, когда подземка имела бы право на гордое наименование Метрополитен, т.е. столичный вид транспорта…

А между тем, две трети московского среднего класса голосовало за то, чтобы эта власть невозбранно воспроизводила себя очередной срок. Почему?

А потому, что нет газет и журналов, не говоря уже о телевидении, откуда можно было бы понять структурную взаимозависимость между типом московской власти и бедами огромного города.

В доме нужна мебель. Нормальной мебели за нормальные деньги на обширном рынке нет. Цены совершенно несуразны. В центре (что дороже) Сан-Франциско (дорогой город) превосходный кожаный диван можно купить за три тысячи, при этом выбрав цвет кожи. Самые дорогие кровати с т.н. ортопедическим матрасом на 1400 пружин, в самом дорогом из американских городов — Вашингтоне — стоят порядка 1200 долларов. Московский мебельный бизнес весь настроен на то, чтобы «снять» дополнительные полторы-две тысячи на одном предмете, чтобы торговать в жанре, с позволения сказать, бутика. Неудивительно, что ИКЕА не нашла для себя места в городской черте, хотя окраинных пустырей всё ещё немерено, и устроилась в Химках. Состоялся прорыв: люди увидели, что вполне пристойные по дизайну, хотя и бедные по качеству вещи могут у нас продаваться за понятные деньги. В ИКЕЕ средний класс себя опознал — в её стекле, её металле, ее стеллажах и полках. Что из того, что в мире ИКЕА — это по преимуществу место, где отоваривается «молодой специалист», бездетная молодая семья! Для нас это достойный уровень. Почему этот уровень — всё ещё исключение из правила? Да, потому что ориентация на средний класс в нашей торговле отсутствует напрочь. Заметьте, кстати, что за исключением отчасти радиоэлектроники и моющих средств, интересы достойного потребителя из рядов среднего класса не представлены и в специализированных журналах.

Что-то надо одеть. И вновь — есть единственный способ достойно одеться за солидные деньги, но по цене, которую можно счесть справедливой, — поехать в Европу и одеться там. Здесь же мне по-прежнему лениво-высокомерные продавцы пытаются всучить «эксклюзив» на уровне примитивного западного ширпотреба за совершенно непристойную цену, либо вывешивают (бог знает для кого) действительно дорогие вещи, но уж по совершенно запредельным ценам. Весь отечественный «от кутюр» приводит на память знаменитую кожаную перевязь Портоса, расшитую, как всякий помнит, только лишь спереди.

Что-то надо есть. Для этой цели за границу не наездишься. Число степеней свободы невелико. Или т.н. мелкооптовый рынок, выбор на котором минимален, а качество продукта известное. Или универсам, где цены задраны, выбор невелик, качество среднее. Или, наконец, круглосуточный супермаркет, где качество среднее, выбор невелик, а цены задраны до абсурда. Нет нормальных копченостей, нет нормальной ветчины, как не было, так и нет нормальных отечественных сыров, почти нет добротных печеностей. Пиво и водка, впрочем, всё же есть — как в компьютерных делах, здесь состоялся прорыв: пожалуй, эти два сектора потребления единственные, где средний класс может найти своё по разумной цене.

Дорогие рестораны есть. Чрезмерно дорогие «дешевые» закусочные есть. Кафе с умеренными ценами как не было, так и нет. Дорогие фитнес-центры имеются, фитнес-центров с умеренными, но не слишком заниженными ценами, нет и не предвидится …

Продолжать можно до бесконечности. Если в стране почти нет того сектора рынка, что стремительно возник и продолжает расширяться не только в Венгрии и Чехии, но даже и в Прибалтике, значит этому должно быть рациональное объяснение.

Увы, в наших условиях одним объяснением не обойтись. Объяснений, как минимум, три.

Первое — социальное.

К концу 80-х всем хотелось всего, и сразу. Эпидемия трат охватила все слои общества, при том, что одни обменивали дензнаки на сникерсы, а другие на мерседесы, суть дела это не меняло. Никому не хотелось верить, что всем всего не хватит, и хотя сегодня это очевидно для большинства, вернувшегося к полунатуральному хозяйству пополам с мелкой торговлей, за этим так и не наступило отрезвление. Страна ещё не подошла к той стадии конструктивного отчаяния, которая в 80-е годы XIX в. привела к становлению потребительской кооперации и иных форм низового ассоциирования.

Опыт экспедиций 2000 г. по самым удаленным, самым глубинным местам Среднего Поволжья показал, что люди научились выживать, научились считать деньги, но по-прежнему предпочитают тихо ворчать на верхние власти и, по возможности, подворовывать все что плохо лежит. Подлинного низового предпринимательства очень мало. Слегка подкрашенного социализма всё ещё до обидного много.

Второе объяснение — этическое.

Этики накопления, этической нормы экономии сегодня ради завтрашнего дня, этической установки на формирование справедливой цены и умеренной нормы прибыли — как не было, так и нет. Вместо той «протестантской» этики, которой безусловно отличался крепкий мужик, высвобождавшийся в ходе столыпинских реформ от гнета круговой поруки, поверхностное увлечение православной обрядностью. Хотя церковь и опубликовала нечто, вроде социальной доктрины, в действительности она ни на йоту не изменилась, и до сих пор нет ни малейших признаков считать, что через эти церковные институты возможно какое бы то ни было воссоздание морали. Капитал, накопленный в годы подцензурного существования культуры, оказался до обидного невелик: к Андрею Платонову добавились дневники Михаила Пришвина и поздняя поэзия Иосифа Бродского. Переиздание дореволюционной литературы добавило кое-что из фактографии, но в целом мы все при том же интересе — культура страны не желала иметь конструктивно действующего героя, и в целом по-прежнему не желает его распознавать и там, где он есть.

Третье объяснение — политическое.

Советская система устройства управления оказалась сильнее, чем мы надеялись. В коридорах власти немало относительно молодых людей, однако правила игры все те же. Кабинеты министров меняют премьеров, но неизменной сохраняется отраслевая структура представлений, разрывающая целое на части, и в этой структуре нет места проектным методам управления. В это время президентская администрация, разросшаяся на манер поздневизантийского двора, дублирует правительство не в меньшей степени, чем это делала громоздкая конструкция ЦК КПСС. Губернские пирамиды посильно воспроизводят ту же конструкцию, муниципальное самоопределение не состоялось. Среди политических партий при всем желании не могу отыскать ту, которую хотелось бы поддержать всерьёз— мои классовые интересы эти клубы не отражают.

Что из этого следует?

Среднему классу пора приступить к выращиванию собственной политической структуры. Только не следует повторять ошибки других — из того, что группка единомышленников зарегистрирует очередной клуб и начнет взывать о поддержке, ничего не произрастет. Кое-что из «классиков» не грех и вспомнить: класс в себе должен стать классом для себя, а осуществить эту метаморфозу возможно только через информационный интегратор. В наше время таким интегратором может стать интернет-сайт, разрастающийся в портал.

Сайт должен быть элементарно полезен, отсылая его посетителей к деловой информации о мире вещей и мире знаков, помогая выявлять то, что стоит искать, покупать, читать, смотреть.

Сайт следует вести, пользуясь ясным и внятным языком, в равной мере чураясь выспренного многословия и вульгарной болтовни.

Сайт может стать дискуссионным клубом, если нам удастся формулировать тезисы, достойные конструктивного обсуждения, избегая пустопорожнего «чата» по несущественным мотивам.

«Зеркало среднего класса» должно стать сетевой рамкой, которая, не связывая никого исходными договоренностями, способна была бы создать пространство классового самоопознания, классового самоосознания.

Только отсюда могут вырасти контакты, при благоприятных условиях перерастающие в политическое самоопределение.

5 февраля 2001г.
Вячеслав Глазычев

PS. Недавно Б.Е.Немцов в протяженном телеинтервью не единожды повторял две формулы веры: свобода и собственность. При всем сложном отношении к лидеру СПС, с ним можно согласиться, но при условии, что два хороших слова будут дополнены третьим, что придаст формуле устойчивость.

Это третье слово — ответственность.

В период предвыборной кампании 99-го мне довелось раскручивать сайт «Московская альтернатива», на котором вывешивались главы аналитического доклада о московских делах, шел не лишённый смысла обмен мнениями.

В связке с «горячей» телефонной линией сайт был и оперативен и популярен. Как только выборы прошли, «Московская альтернатива» растворилась в небытии. И это законно — сайт создавался сугубо ситуативно, за его программой не было ясной классовой ориентированности на долгую работу.

У «зеркала среднего класса» задача иного рода, и потому сайт рассчитан его создателями под дыхательный ритм бегуна на марафонскую дистанцию.


 

...Функциональная необходимость проводить долгие часы на разного рода "посиделках" облегчается почти автоматическим процессом выкладывания линий на случайных листах, с помощью случайного инструмента... — см. подробнее