|
У нас сложные отношения с праздниками. Старинные, языческие по
существу праздники, сросшиеся с христианскими, отличались естественной
рассредоточенностью в пространстве. Сначала в доме, где каждая
процедура, начиная от осмысленной предпраздничной уборки и завершая
выходом или выездом в церковь — свою, приходскую. Затем — на улице,
где главным было других посмотреть и себя показать. Затем — гуляния
с их традиционным набором аттракционов, сегодня кажущихся глубоко
инфантильными. Праздник означал осознанное, временное погружение
в детство — всеобщее и, в отличие от городской Европы, всесословное.
Это отличие очень существенное: в Европе праздник был в первую
очередь демонстрацией единства городского сообщества — единства,
явленного через многообразие социальных структур, цеховых и квартальных.
Именно эти низовые структуры обустраивали праздничную процессию,
финансировали и осуществляли её оформление. Люди смотрели друг
на друга, и число шествующих или участвующих в состязаниях было
сопоставимо с числом пассивных зрителей — пассивных отчасти, поскольку
перед ними шли те, с кем они себя отождествляли.
Протестантизм нанес этой городской традиции жестокий удар, и
в полном объеме она сохранилась в южных католических странах,
давно уже сочетая привычное развлечение с туристической приманкой
— в прошлом году, в день знаменитой скачки Палио в Сиене окно
в доме, выходящем на площадь Дель Кампо, обходилось туристу от
700 до 1200 евро! Однако и на Севере Европы, теперь уже в логике
туристического интереса в первую очередь, делается все, чтобы
хотя бы раз в год город мог привлечь приезжих чем-то особенным,
вроде театрального фестиваля в Эдинбурге — тут, однако, это уже
дело профессиональных импресарио и дизайнеров, так что власти
лишь встраиваются в машину организационного проектирования, оказывают
ей финансовую поддержку, но не имеют к процессу серьёзного отношения.
В Петровской России форма праздника была импортирована
одновременно с формой города. Церемониалы и аттракционы
проектировались только профессионалами, пассивная публика дрессировалась
и заманивалась бесплатным угощением — последним по времени таким
событием, окончившимся трагедией, стала знаменитая давка на Ходынском
поле в Москве в день коронации Николая Второго.
Праздники ранней советской эпохи полностью воспроизводили ту
же схему, заменив идеологические знаки, однако важно отметить
и довольно долго успешную попытку сконструировать «цеховую» структуру
— за счёт переноса оформительских процедур на советские предприятия,
которые должны были и финансировать свой имидж на т.н. демонстрациях.
В связи с этим два сезонных праздника — майский и ноябрьский —
получили двойную схему: низовая, выраженная коллективно, через
предприятие (поначалу тут было немало импровизации) и общегородской
декорум — в сталинское время весьма скромный. Так, Главный художник
Москвы Михаил Ладур своей обязанностью имел контроль над плакатами
и панно на Красной площади, колеровку автомашин командующего и
принимающего парад и развеску флажков на примыкающих улицах и
мостах.
Чем более выхолащивалась идеологическая начинка советской жизни,
тем в большей степени механическая организация сверху-вниз охватывала
все этажи, так что форматы декора демонстраций «спускались» через
райкомы предприятиям для изготовления под контролем.
Новая российская власть не умела и не пыталась сколько-нибудь
всерьёзобсудить формат официальных празднеств, к тому же изрядно
запутавшись идеологически: что за праздник, чей праздник, что
празднуется и кем?
Попыток привлечь экспертов для осмысления проблемы не отмечено,
вследствие чего убожество мысли (афера с Дедом Морозом из Великого
Устюга в Москве) идёт рука об руку с значительностью затрат.
Особенные трудности ожидают нас в связи с утверждением 4 ноября
в роли заместителя 7-го и с неоформленной доктринально программой
единения ли России, выхода ли из Смутного времени, или чего-то ещё . Велика опасность грубой ура-патриотической жестикуляции со
стороны властей, все заметнее сталкивающихся с импровизациями
и низовыми инициативами «нацболов» и, надо отдать ей должное,
КПРФ. Замечу, что, к примеру, идея представить президента в качестве
собаки с опознаваемой маской, которую вел на поводке «дядя Сэм»,
самой своей грубостью ассоциировалась с театрализациями ранних
20-х годов, и была сочинена отнюдь не бездарно.
Отмечу собственную неудачу: по просьбе начальства я пытался задать
иной алгоритм празднованию 12 июля 2004 г. в Нижнем Новгороде.
Были предложены простые средства. Обтягивание уличного транспорта
пластиковой триколорной лентой, чтобы российские флаги двигались
по улицам мимо людей. Раздача трёхцветных стикеров на бензоколонках.
Обустройство на главной площади шатров с большими телеэкранами
внутри, мороженым и беазкогольными напитками. Сплав по Волге от
Городца «плотов», смонтированных из воздушных шаров в три цвета.
Возведение по краю площади индустриального металлического забора,
чтобы его расписали дети, и т.п. Все это как бы было одобрено,
после чего… состоялись салюты, оркестры под дождем и пролет истребителей
над головами.
Нельзя не считаться с тем, что качественно изменилась повседневная
среда городов, к тому же не только в их центральных частях — в
частности потому, что крупные, сетевые торговые центры по понятным
причинам тяготеют к размещению вне традиционных городских ядер,
существенно изменяя топографию образов. Нельзя не считаться с
тем, что торговые сети все заметнее выдавливают из коммерции малые
магазины, вместе с чем все более уходит ранее значительная роль
магазинных витрин. Нельзя не считаться с крупномерной рекламой
на торцах зданий, которая уже значительно перестроила восприятие
масштабности. С появлением «Макдоналдса» и, с другой стороны —
с практически полным исчезновением городского плаката.
Гигантские плоскости временного «забора» вокруг котлована на
месте гостиницы «Москва», покрытые рекламой, стали сегодня наиболее
мощным декоративным акцентом в центре столицы, и заметим: замещение
рекламы элементарной изобразительной композицией к 9 мая привело
отнюдь не к обогащению, но к обеднению зрительного поля!
Если Париж возродил крупномерную фреску на глухих торцах, придав
ей визуальную глубину и несомненную изобразительную интригу; если
Берлин возродил крупномерную фреску, активно и остроумно используя
приёмы поп-арта («молнии» и «шнуровки» на торцах), то у нас, за
исключением Ижевска (я других примеров не знаю), артистических
примеров работы с крупной изобразительной формой не видно.
Есть несомненный парадокс в том, что при существенном обогащении
уличного фронта, где на месте скучных контор с неприметными вывесками
все больше развлекательных заведений, общее впечатление микшируется
и ослабевает в силу отсутствия по-настоящему сочных акцентов,
соразмерных городским кварталам и все более крупным домам. В Чебоксарах
над весьма, казалось бы, крупным изображением чувашского герба
на зеленом склоне возвышается не только минималистская форма театра,
но и огромные дома, над агрессивными кровлями которых господствует
надпись «Сбербанк».
Как в условиях специфического визуального праздника повседневности
с его никем не регулируемой хаотичностью можно выстроить визуально
очевидное и убедительное выражение собственно праздника?
- Как ни странно на первый взгляд, но путь здесь не только и
не столько — в силу дороговизны — в создании гипермасштаба, чему
соответствует разработка неба, водной глади или огромного склона,
но и в отработке программы микроэффектов. Когда в Москве по Интернету
и радио был клич навесить белые ленточки на антенны машин в знак
протеста против каких-то действий ГАИ или дороговизны автогражданского
страхования, суммарный эффект был чрезвычайно убедительным. С
другой стороны, полностью была провалена недурная в сущности идеи
использовать гвардейские ленты под 9 мая: градоначальники не озаботились
тем, чтобы либо осуществить всерьёзмассовую раздачу ленточек
в местах скопления людей, либо (что было бы ещё разумнее) благотворительную
продажу таких ленточек. Найти гвардейскую ленточку дома почти
нереально, в результате идея постыдно провалилась. И тем не менее:
все, что может быть действительно нацеплено на одежду или машину,
а не брошено тут же наземь, по совокупности обладает визуальной
мощью сопоставимой с гигантскими панно и, к тому же, вовлекает
в действие тысячи людей без большого с их стороны усилия.
Грамотное распределение усилий между организаторами и массовыми
участниками — ключ к успеху
Огромный нью-йоркский Манхэттен как художественное целое так
могуч, что смешно и думать его «перешибить» праздничным действом,
однако это не так. Дело не только в параде, когда над улицами
плывут гигантские надувные фигуры. Есть такая традиционная штука,
как Нью-йоркский Марафон, начинающийся и завершающийся у входа
в Центральный Парк: пробег десятков тысяч людей по улицам — уже
мощное зрелище, но чтобы его сделать особенно ярким, город пошел
на любопытный шаг: на средства спонсоров были закуплены десятки
тысяч серебряных накидок (пластик снаружи, мягкая бумага в виде
подкладки). Добежавших героев тут же на финише укутывали этими
накидками, далее люди разбредались по улицам — визуальный эффект
легко представить.
Там же, в день открытия бейсбольного сезона утвердилась традиция,
которая требует от властей только одного — обеспечения своевременной
уборки. В полдень рабочего дня со всех небоскрёбов Южного Манхэттена
сыплется дождь резаной в лапшу бумаги из обычных измельчителей.
Эффект грандиозен как в воздухе, так и на поверхности улиц, по
которым движется парад болельщиков бейсбольных клубов, а убрать
горы сухого и чистого мусора — не самая трудная из задач муниципалитета.
В небольшом немецком Касселе известен фестиваль современного
искусства Documenta, однако там же начали проводить и Stadt-Fest,
структура и организация которого заслуживают внимания. Главная
улица на день становится «местом свободы от порядка» в том смысле,
что все тротуары сначала заняты уличными музыкантами и немногими
палатками с глинтвейном. Затем вдоль всей улицы выставляется единый
стол, за который усаживается «весь город», из экономии принося
провизию с собой или закупая её тут же. После общей трапезы число
открытых павильонов возрастает в несколько раз, и вся пластиковая
и бумажная посуда со вкусом швыряется наземь — остается утром
её собрать, и город возвращается к обычной жизни. В центральном
городском парке на две недели располагается своего рода бьеннале:
камнерезная мастерская, где каждый, включая детей, может пробовать
свои силы под присмотром мастера; живописная мастерская, где вид
на озеро с лебедями «перекрыт» большой рамой с натянутой в ней
крупноячеистой сетью из темной нейлоновой лески, и любой желающий
может попробовать силы, усевшись за один из расставленных на лужайке
мольбертов. Рядом — кузнечная мастерская как визуальный хэппенинг,
и гончарная мастерская с целым спектаклем, который разыгрывал
симпатичный американский юноша, втягивая в забаву с масками десятки
людей. Глиняные «лепешки» желающие могли обжать по собственной
физиономии, смазавши её вазелином, затем скульптор выкладывал
из них панно и обжигал на малом огне по методе индейцев,
постепенно набирая на вольерной сетке огромный сборный «портрет»
Касселя и т.д. Множество инициатив двух десятков разных художников
из разных стран — с финансированием из фонда фестиваля. Главное
условие одобрения проекта — прямое или косвенное вовлечение прохожих
в собственное действо, и одним из лучших был опыт британской семьи:
две девочки, в голубом и розовом играли в мяч под огромным деревом.
В кроне этого дерева мать семейства сидела в развилке и вязала
бесконечный чулок из красной шерсти, а её муж лазал вокруг, ввязывая
её парик красными нитями в крону: действо при всей его простоте
было завораживающим и удерживало постоянно около сотни зрителей.
Думаю, здесь есть чему поучиться. Кстати, одним из элементов
фестиваля было открытие некрупной бронзовой фигуры покойного Сидура
на газоне вдоль главной улицы.
Вот, что мне кажется принципиальным: собственно праздничное действо
непременно должно оставить нечто новое, прямо врастающее в городскую
среду, в праздник, который длится круглый год, и гигантизм здесь
совсем не требуется — важно само приращение качества.
С другой стороны, собственно праздничное действо все более должно,
на мой взгляд, соединять в себе камерность, мелкомасштабность
элементов и их подлинную массовость, за счёт чего только и можно
действительно преобразить достаточно насыщенную визуально обыденную
среду.
|
