Решебник Попова

Это заготовка, потому как автор бесшабашно сложил вместе два текста, каждый из которых имеет свою природу. Первая часть книги — «Идут по России реформы» — была в 92-ом году опубликована журналом «Кентавр». Это текст, хранящий в себе дыхание публицистичности, но в целом тщательно шлифованный, однако же не прописанный наново. Вторая часть книги — «Прошли по России реформы» - это слегка отредактированные стенограммы лекций, читаных в Омске семью годами позже. Оставаясь заготовкой для будущей толстой монографии, которую Попов или напишет, или не станет писать, две тетради, сшитые в один переплет, образуют несомненное и прочное целое.

Автор — человек, к счастью, непростой, потому и его книгу не отнесешь к понятной ячейке предметного указателя. Это об экономике, но уж точно написано не экономистом. О политике — но это не политология. Писал опытный методолог, но это уж точно не методология. Так что же это за текст такой, в самом деле? Хочется назвать этот нетолстый, скромно, по-рабочему изданный томик книгой персонального уразумения российского мира.

Вся первая часть книги закручивается вокруг двух фундаментальных наблюдений, которые хотя и разделяются некоторым числом созвучно мыслящих персонажей, но в изложении Попова обрели удивительную свежесть. Первое из этих наблюдений — констатация понятийной катастрофы, захватившей все прошедшее столетие российского бытия.

«Суть понятийной катастрофы состоит в том, что формирующееся общество (советское общество) оказалось совершенно лишённым понятий для осознания себя» (стр. 24). В силу этой беспонятийности, главное существо советской эпохи российского хозяйствования (слово экономика тут решительно неприменимо), т.е. формирование и поддержание «социальной машины», оказалось для большинства закрытым, недоступным, несхваченным.

Второе наблюдение, на которое может быть способен лишь человек, обладающий острой культурной чувствительностью, шире первого, так как им схвачена, может быть, главная характеристика российского подвида цивилизации: родовое для этого подвида отсутствие чувства формы. Не грех процитировать: «Советское общество может реагировать на технические достижения, материальные блага и идеологические влияния, но почти не реагирует на разницу культурных образцов. Поэтому «экономизм» легко проникает в сознание общества как идеология, но никому в голову не приходит, что за этим стоит система культурных образцов. Предполагается, что советский человек тот же, что в Европе или США, только его немного маркетингу подучить надо» (стр.52).

Несколько брезгливая ирония автора, адресованная не единожды в книге кругу «реформаторов» первого призыва, совершенно понятна, и прошедшие со времени написания текста годы только доказывают правоту Попова. Увы, ни Гайдару, ни Чубайсу, не говоря уж об эпигонах, так и не было дано откровение: постичь культурную обусловленность хозяйствования, скрытого за словом «экономика» без особых к тому оснований, им так и не довелось.

Конечно, классические «экономисты» в иные времена охотно спалили бы автора на костре. Такое, скажем, неслабое суждение — «спрашивается, какова «стоимость» рубля? Она зависит от канала, по которому произошел обмен» (стр.84) — с точки зрения адептов экономического вероисповедания, даже не ересь, а прямое святотатство.

В целом, на мой взгляд, на протяжении одной сотни страниц Попову удалось лучше прочих объяснить все хитросплетение советского способа хозяйствования, из-под которого никак ещё не удается выкарабкаться отечеству. Попов, пожалуй, не прав в своем суждении (стр. 75), будто «в отличие от экономической системы, социалистическая производственная система не имеет «порога разрушения». Это было бы верно при сохранении изоляции в мире, но после хрущёвской подвижки «порог разрушения» был предначертан со всей определённостью. 98-ой год наступил бы в любом случае, при любом раскладе событий и даже, пожалуй, вне зависимости от их последовательности. В конце 70-х годов это ощущалось кожей.

Попов строил верный прогноз, опираясь на логику событий ранних 90-х и настаивая на том, что ««реформы» нынешнего правительства носят иллюзорный характер и в конце концов приведут к формированию региональных центров развития, которые начнут создавать общие инфраструктуры и восстанавливать государство» (стр.98). Автор ошибся ситуативно (предсказать «преждевременное» появление В.В.Путина в 1992 г. было немыслимо), но не логически.

Много ли добавилось к содержанию первой части вследствие чтения части второй, если, разумеется, не считать дополнение новой для хозяйства фактурой 90-х годов?

На первый взгляд, не слишком много, хотя именно в омских лекциях Попову удалось развернуть, почти что разжевать вопрос о первичности инфраструктур относительно локализованной производственной деятельности. К сожалению, недостало времени на то, чтобы развернуть подробнее важнейший тезис о невозможности освоить собственную территорию в опоре на собственные ресурсы (стр.152). Недостало места, чтобы развернуть всю картину связи городского ублюдочного хозяйства, унаследованного от социализма, с остаточным советским индустриальным комплексом. Тем более этого жаль, что нынешние трудности осмысления осознанно необходимой реформы жилищно-коммунального хозяйства взывают к участию в этом деле суждений Сергея Попова. Конечно, хотелось бы подробнее прочесть авторскую интерпретацию известного противопоставления западной культуры процедур российской культуре процесса. Было бы любопытно прочесть более подробную расшифровку совершенно справедливого тезиса о глубокой российскости нынешних «западников» от экономических реформ.

Все это так, но чувство неполного удовлетворения любознательности вполне компенсировано сознательным жанровым сдвигом второй части книги относительно первой. Поскольку сохранен живой язык говорения лекций, беглая форма иллюстрирующих схем и, главное, живые вопросы слушателей и ответы лектора, со всей полнотой проступает дьявольская трудность процесса объяснения/понимания. Аудитория отнюдь не случайная, уровень подготовки слушателей превышает среднестатистический, но как же глубоко засели в сознание стереотипные формулы уже новейшего времени!

Особенно интересно то обстоятельство, что диалог с залом возникает, и в таком виде представлен в книге, то по поводу наиболее общих суждений, то, для контраста, по любому предметному поводу. Попов-лектор ощущает это остро и, сознательно либо интуитивно, строит изложение сюжета в сложном волнообразном ритме, по сути, подталкивая наименее робких из своих слушателей к включению в игру в той точке, где им это удобнее всего. Пару примеров стоит привести:

«Возьмите кадровые агентства, которые у нас работают по всей стране, и проведите элементарную статистику. И вы выясните, что чем более успешно работает фирма, тем более часто она вынуждена менять сотрудников. Посмотрите и увидите, вы просто не хотите этого видеть в силу своих взглядов. Но от этого реальность не меняется.

Из зала: Сергей Валентинович, я с Вами согласен, что надо выделять эти цепочки и банкротить предприятия. Но дальше как? Ваше видение инвестиционного механизма? Где сегодня взять инвестиции?

Попов: Мне кажется, Вы не совсем правильно вопрос задаете. Дело не в том, где взять инвестиции. Дело в том, что в ту структуру, которую мы создали, инвестиции не пойдут» (стр.161).

Или:

«Евгений Самков: Сергей Валентинович, об одном противоречии. Традиционно принято считать, что граждане запада более активны, у них там большая самоорганизация.

Попов: Нет, она такая, какая есть.

Евгений Самков: Нет — по сравнению с нашей.

Попов: Не-е-ет!

Евгений Самков: Нет?

Попов: Нет. У нас более активны и инициативны. Проблема же в другом…

Евгений Самков: Можно переформулировать? У них развиты структуры гражданского общества, а у нас несколько иначе.

Попов: Унас гражданского общества в этом плане нет. У нас есть государство» (стр.212).

Дело вовсе не в особой настырности господина Самкова, который являл себя на каждой лекции с максимальной активностью. Во всех прочих случаях перед нами несомненная драма коммуникации. Слова не переносят смыслы, перевинтить голову невозможно. Можно только ронять слово за словом, вязать фразу за фразой, терпеливо повторять все те же вещи на разные лады в надежде на то, что кое-что всё же зацепит, подтолкнет мучительный процесс самостоятельного думанья.

У меня нет сколько-нибудь отдельной точки зрения от той, с которой строил свой текст Сергей Попов. Читая его книгу, я лишь с удовольствием обнаруживал, что многие близкие мне вещи сказаны ярче или полнее, или чётче, чем об этом приходилось размышлять или говорить. Но ведь и у меня накоплен кое-какой опыт теоретизирования, заныривания в живую практику и рефлексии по этому поводу. Но вот такой резкости проявления драматизма, всякий миг способного предъявить продвинутому сознанию его одиночество, не приходилось встречать давно, во всяком случае, в письменном виде.

В аннотации сказано: монография рассчитана на специалистов государственного и муниципального управления, представителей власти и политических организаций, а также всех, кто способен к критическому осмыслению процессов, протекающих в российском обществе. Аннотация составлена не менее искренне, чем сама книга.