|
Ключевые слова "человеческий фактор", произнесенные
с самой высокой трибуны, с такой стремительностью оказались впитаны
массой текстов, что добраться до их глубинного смысла становится
все труднее. Традиционное наше состязание — кто выпалит "хорошее
слово" больше всех в единицу времени — продолжается. Все
говорят — "человеческий фактор": и директор завода,
и заместитель министра культуры, и некий начальник управления,
на всякий случай запрещающий неординарную форму кинопремьеры,
и директор кинотеатра (впрочем, уже бывший директор), уничтожающий
"неправильную" выставку… Все.
Кто, однако, всерьёзготов протянуть всю логическую цепочку,
первым звеном которой служат упомянутые ключевые слова? Ещё жёстче:
чем грозит словоупотребление без понимания?
Попробуем порассуждать. Однако начнём с такой вот цитаты из Салтыкова-Щедрина.
Глумов, герой "Современной идиллии", столкнувшись с
гениальным "Уставом о благопристойном обывателей в своей
жизни поведении", недоумевает: "Как же это так? Ни истории,
ни современных законодательств, ни народных обычаев — так-таки
ничего? Стало быть, что вам придёт в голову, то вы и пишете?".
На столь наивный вопрос, как помнят, наверное, поклонники Щедрина,
следовал твёрдый ответ: "Прямо от себя-с. Имеем в виду одно
обстоятельство: чтобы для начальства как можно меньше беспокойства
было — к тому и пригоняем".
Нет, не случайно это цитирование. Например, сегодня, сейчас,
сочиняется и готовится к утверждению пакет должностных инструкций
для архитектора. Составляется этот пакет документов в организации,
именуемой ЦНИИпроект, подчиненной Госстрою СССР. Составляется
этот немаловажный в следствиях пакет нормативных суждений об обязанностях
и правах архитекторов. Составляется он людьми, никакого внутреннего
опыта архитектурной деятельности не имеющими. "Прямо от себя-с".
Вот ведь что важно — как могла сложиться подобная практика и
как, сложившись, продолжает восприниматься как нормальная?
А почему при всей нынешней гласности даже не ставится элементарный
вопрос: чем в наше время можно мотивировать право Министерства
культуры давать или не давать разрешение горсовету города "икс"
учредить у себя театр, музей, выставочную галерею? Почему оказывается
возможной ситуация, когда специализация "искусствоведение"
может легким росчерком пера быть попросту вычеркнута из университетских
программ?
В том, как это делается, секрета нет. А вот почему? Ответ — все,
дескать, из-за бюрократов — может удовлетворить только совсем
уж простодушных людей, потому что рождает немедленно вопрос второй
ступени: а почему из-за бюрократов?
А потому, что гуманитарный образ мира человеческой деятельности
оказался вытеснен технократическим на абсолютную периферию сознания.
Причем, что особенно важно, произошло это у нас до того, как всерьёзстало возможно говорить о сложной технике!
Пафос индустриализации, когда могучие дымы из фабричных труб
на плакатах означали прогресс и только прогресс, когда между словами
"новое" и "хорошее" однозначно сиял знак равенства,
уже нес в себе презрение к интеллектуализму. Фигура хлюпика-интеллигента,
родившаяся ещё в чеховской прозе, вызывала брезгливую жалость,
чаще — безжалостную брезгливость. И это происходило, заметьте,
в то самое время, когда замечательные интеллигенты Крылов, Александров,
Графтио и многие, многие другие закладывали фундамент индустриального
могущества страны, а Вернадский или Вавилов — фундамент науки
и технологии XXI века. Сложное, запутанное время — и было бы не
только неосторожно, но и безнравственно судить его по сегодняшним
понятиям. Но от фактов не уйдешь (литература того времени не даст
уйти): чем интенсивнее учёные и поэты, инженеры и художники, архитекторы
и режиссеры отдавали с радостью стране разум, силы и страсть души,
тем чётче намечалась подмена. Прогресс цивилизации стали все очевиднее
понимать как научно-технический прогресс, тогда как гуманитариям,
не случайно ведь прозванным "инженерами человеческих душ",
предоставлялась полная возможность для одного — воспевать саженьи
шаги техники.
С разгромом педологии средняя школа стала трактоваться как инкубатор
будущих студентов — будущих технократов, способных трактовать
Природу как средство и людей как средство. Единые творческие союзы,
пришедшие на место множества объединений и групп, трактовались
как средство приведения индивидуальности к общему воспевательному
знаменателю. Наконец, отрыв просвещения от культуры, закрепленный
уже в послевоенное время созданием Министерства культуры, воспринимается
уже как чуть ли не закон природы. Слова наука и культура означают
теперь не отношение элемента к системе, части к целому, но нечто
рядоположенное: наука — отдельно, культура — отдельно, искусство
— тоже отдельно, просвещение — отдельно. Стоп! При всей очевидной
беглости сказанного это, пожалуй, главное: разрыв натурального
единства культуры, которому услужливая философская школа немедленно
придала законосообразность противопоставления "материальной
культуры" и "духовной культуры", открыл дорогу
бюрократической форме технократического сознания в каждой из обособленных
"сфер".
Последствия полувекового процесса длительное время были не слишком
заметны в силу того, что лидерами во всех обособившихся и все
далее расходящихся "сферах", на которые расчленена оказалась
культура, очень долгое время оставались по преимуществу выпусками
старой гимназии. Нет, оснований идеализировать старую гимназию
нет и многое в ней было прескверно, но во всяком случае её выпускников,
где бы они потом ни трудились, до конца дней сопровождало усвоенное
в детстве чувство причастности к единству культуры. Пристойное
владение живыми языками и хотя бы через зубрежку — древними, приличный
очерк истории европейской культуры с её античными корнями, приличные
запасы знаний из физической географии и весьма недурные из отечественной
и европейской словесности. Все это оставалось частью натуры. Оставалось
и уже потому часто недооценивалось, как недооценивается всегда
самоочевидное. Добавим, кстати, что и в реальных, и в коммерческих
училищах, где доля гуманитарного знания была несопоставимо меньшей,
чем в гимназии, она всё же на порядок была больше, чем в нашей
нынешней школе.
Ход времени — безразличен, и потому, даже оставив в стороне тяжелые
потери всей отечественной культуры в сталинские годы, приходится
говорить, что неизбежная потеря свершилась: людей с гимназическим
фундаментом обыденной культуры в активной жизни страны больше
нет.
Нет уже довольно давно. И вот именно с начала 70-х годов мы участвуем
в процессе неуклонной деградации тех профессий, что должны выступать
носителями культуры. Сначала это школьный учитель, затем инженер,
затем архитектор, затем учёный, справедливости ради именуемый
научным работником. .. Те, кто в силу счастливой случайности биографии
противостоит этому процессу деградации, не обидятся на эти слова
— именно потому, что они-то противостоят.
Другие обидятся — вне всякого сомнения, но что делать. Когда
речь идёт о грозящей беде поступательного умаления мысли и чувства,
не до чьих-то обид. Каждый из нас постоянно сталкивается со слушателями,
которым изначально безразличен предмет изложения, которым скучно
и трудно, потому что они не в состоянии воспринять новую информацию,
ибо она не ложится в систему мировоззрения, а потому — и в систему
знания. Каждый сталкивается со студентами старших курсов педагогических
вузов, включая художественные факультеты, которые попросту не
имеют никакого представления об истории культуры, а потому — вообще
об истории... Нет, это не сокращает числа способных людей, и по
закону больших чисел в огромной нашей стране все время находится
достаточное, кажется, число талантов во всех областях деятельности.
Кажется! Вот ключевое слово. В действительности-то проявляет свои
способности от силы один из десятка. В действительности эффективность
деятельности этого одного из потенциальных десяти снижена на пару
порядков тем, что у них нет необходимого подпора в том самом среднем
уровне, о котором мы вроде бы так печемся, спутывая ноги и руки
людям с незаурядными способностями.
Этот средний уровень фатально низок и продолжает падать, потому
что все более невежественные воспитатели "передают знания"
все более невежественным адептам наук и искусств. Для того, чтобы
замедлить и в идеале перевернуть этот самоподдерживающий процесс,
необходимы усилия поистине героические — пресловутая школьная
реформа не имеет с этими усилиями почти ничего общего, и в преддверии
Пленума ЦК КПСС по вопросам образования об этом нужно заявлять
громко.
Стало уже привычным, что художник считает для себя необязательным
владеть родным языком настолько, чтобы объясниться со зрителем.
Литератор, искусствовед считают себя вправе не понимать современную
технологию в её принципиальных тенденциях, а иной раз даже гордятся
этим. Не пора ли наконец признать, что они оказываются в этом
случае акультурны в той же мере, в какой "технарь",
не имеющий никакого представления о том, чем конкретно наука и
техника обязаны долгому развитию мысли в искусстве. Пора уяснить,
что бедственная ситуация, когда одним известна логика спора Ломоносова
с Бойлем, другим — его роль в создании отечественной школы мозаики,
третьим — мощь его поэтического дара, а четвёртые, и имя им легион,
знают твёрдо лишь то, что Ломоносов — великий русский учёный.
Понять движение научной мысли невозможно, не осознав, как и почему
наука и искусство, теснейшим образом связанные между собой чуть
ли не до конца XVIII века, стали, вернее, были сочтены затем чуждыми
друг другу царствами.
Сопоставляя затраты высокоразвитых стран на фундаментальные естественнонаучные
исследования в попытках понять, почему же так в целом бледно мы
выглядим в мире науки последних десятилетий, не грех было бы сопоставить
одновременные затраты на гуманитарную культуру. Мы ведь так все
хорошо выучили, что капитализм даром денег не выбрасывает, что
в основе всех действий там лежит в конечном счёте интерес. Почему
же не задуматься наконец на тем, что за последние десятилетия
затраты сил, времени, интеллекта и денег на "бесполезные"
науки и искусства выросли в Нидерландах, Великобритании, США,
наконец, Японии многократно?
Не следует только поддаваться излюбленной логике квасных патриотов,
указывая на тех, кто противостоит всеобщему процессу деградации
культуры дома. То, что есть у нас и Илизаров, и Федоров, и создатели
невиданных приборов и технологий, доказывает только огромную живучесть
таланта, соединенного с волей (тоже вид таланта) и хотя бы толикой
удачи. В целом же это пока ещё случайности нестабильного процесса
"выброса талантов и к ним в придачу — семейная форма образования,
к которой разумно приравнять деятельность педагогов-новаторов,
упорно противостоящих Академии педагогических наук.
Когда журналисты задают вопросы, заламывая руки в подлинном ужасе
по поводу гидростроителей и агрономов, упорствующих в роли врагов
земли, или по поводу дирижёров педагогики, будто сознательно посвятивших
жизнь подавлению человеческого в детях, это сугубо риторические
вопросы. Жнем, что посеяно. Оба лозунга 30-х годов — "Техника
решает все" и "Кадры решают все" — только кажутся
вышедшими из моды. Они всё ещё актуальны, и это отчаянно опасно,
так как означает при внешней противоположности одно и то же, ибо
само слово "кадры" несет на себе неизгладимый отпечаток
технического понимания человека.
Итак, финальный тезис прост до крайности и несет в себе прогноз-предостережение: ещё десяток лет препирательств по частностям, будь то модели центра
досуга или преподавания литературы в школе, и вырваться из затягивающего
нас ничегонеделания будет ещё в несколько раз труднее. Времени
нет вовсе, ибо в любом случае необходимо готовить учителей для
учителей учителей: огромность страны и запущенность дела культуры
лишают времени на бесплодные дискуссии. Конструктивно можно утверждать
одно: централизованные системы управления культурой отдельно и
просвещением отдельно себя не оправдали. Следовательно, с ними
пора кончать решительно и твёрдо, предоставив здоровым силам в
городах и селах право на выбор модели культуры — просвещения —
образования. За центром в этом случае остается роль генератора
идей, консультанта и помощника, значит, такой центр, располагающий
средствами и силами действовать (а не разрешать — запрещать —
рекомендовать без обеспечения рекомендаций), необходим. Коль скоро
таким центром не может быть ни одно из ныне существующих учреждений,
его попросту необходимо создать и придать ему те же функции, какими
располагал в своё время Наркомпрос, возглавлявшийся А. В. Луначарским.
Конечно, я понимаю всю дискуссионность такого предложения.
|
