|
Рыхлое российское сообщество обычным своим манером бездумно скользило
по силовым линиям стихий, легко принимая необратимые решения,
так что отыскивать козлов отпущения — дело глуповатое. Прогнозирование
тем более — дело неблагодарное, однако в нынешний нескучный момент
нашей истории разумно по крайней мере рассмотреть неизбежные скорее
всего следствия уже состоявшихся поступков. Цепочка инстинктивных
действий, каждое из которых казалось его инициаторам единственно
рациональным в момент осуществления, фатальным образом предопределила
неотвратимый распад империи. Этот процесс ещё не дошел до естественного
ему завершения.
Отталкиваясь от фактов, предостаточно данных нам в ощущении и
частично в понимании, попробуем протянуть цепочку событий, отсчитывая
от 17-го сентября, лет эдак на двадцать. При этом резонно, сохраняя
умеренный оптимизм, исходить из наихудшего возможного сценария,
памятуя, что в отечестве нашем именно такие сценарии наиболее
правдоподобны. Из того же оптимизма примем, однако, как допущение,
что власть сумеет действовать условно оптимальным образом. При
этом такие частности, как утверждение или зависание в жанре И.О.
правительства Черномырдина, или судьба президента, здесь нас волновать
не могут — важно только существенное, что уже внятно проступило
на поверхность. И ещё одна оговорка: от слова "конфедерация"
не стоит сразу вздрагивать и креститься.
Итак, коль скоро никакое активное реформирование без валютно-золотого
ресурса в 200-300 миллиардов долларов немыслимо, остается тактика
реакций на события, обрушивающиеся на голову властей с неотвратимостью
осеннего дождя. Не имея возможностей ни обеспечить бюджетников,
ни сохранить субсидии для регионов-банкротов, московские власти
предоставляют провинциям выживать как сумеют. По сути в этом нет
ничего нового, так как единое пространство власти или единое правовое
поле существуют исключительно в воспаленном воображении кремлевских
и думских политиков — достаточно назвать Татарию, или Калмыкию,
или Ингушетию. Час правды означает прощание с иллюзиями. Главным
становится обеспечение функционирования "трубы", и потому
Москва, подобно Константинополю XIV столетия, забросившему или
отдавшему все прочее на откуп венецианцам, заботится о сырьевых
колониях: Якутия, Тюменская область, Красноярский Край, Ставрополье.
Прочие "севера" на время забыты, однако базы Тихоокеанского
и Северного флотов удерживаются изо всех сил. Всем сатрапиям,
через земли которых проходит "труба" с Востока к Москве
и далее на Запад, а также южная железная дорога, выплачивают транзитные
пошлины. Кавказ и Нижнее Поволжье предоставлены сами себе. Тверские,
вологодские и прочие земли могут вволю заниматься привычным собирательским
трудом, кормясь от леса. Вооруженные силы, компактные, мобильные
и профессиональные, охраняют коммуникации и жизненно важные центры,
включая базы стратегических ракет и ПВО, тогда как регионы формируют
собственные милиции части для охраны границ. Портфельных инвесторов
велено не пускать в двери, об отдельных концессиях и реальных
инвестициях с защищенным разделом продукции наконец договариваются.
Аналогичный процесс следует счесть неотвратимым на Украине, что
снимет совершенно искусственные национально-государственные амбиции
по обе стороны сегодняшней таможенной границы.
Закрепляется смешение различных форм хозяйствования, и если в
одних регионах карточная система и реквизиции, то в других удерживается
частная собственность в сфере снабжения и услуг, а в третьих сосуществуют
обе схемы в множестве вариаций (тоже ничего нового — всё это уже
есть).
За исключением систем жизнеобеспечения, удерживаемых в кулаке
мобилизационной экономики, прочим промышленным предприятиям предоставлена
свобода жить или умирать, как сумеют. Элита сжимается раз в пять,
безжалостно отбрасывая всех "лишних". Ввиду угасания
былой пассионарности, население приемлет свой жребий, ограничиваясь
вялыми протестами, тогда как творческая литературная энергия уходит
в продолжение национальной коллекции анекдотов. Вся эта маята
длится лет пять, что позволяет сосредоточить довольно из поступлений
за сырье и полуфабрикаты, чтобы начать осмысленную инвестиционную
политику.
В эти годы, несмотря на остроту проблемы импорта продовольствия,
медикаментов и оборудования, власть наконец признает, что образование
и культура — единственный возобновляемый ресурс страны, и осуществляет
действительное реформирование в этой области, предоставив Академии
Наук пребывать в натуральном для неё состоянии клуба. У России
остается шанс использовать свой главный ресурс, опираясь на традиционную
изворотливость интеллекта российского человека, придающего ему
нетривиальную способность к творчеству и легко достигаемое полиглотство.
У Москвы и Петербурга остается гипотетическая возможность превратиться
в относительно дешевые и в высшей степени конкурентоспособные
университетские центры глобального масштаба, затратив половину
доходов от продажи мозгов на "промоушн": маркетинг и
рекламу, а также на обеспечение комфортности и безопасности "латинских
кварталов".
Это вполне реально, так как столкнувшись с гигантской проблемой
понимания структуры знания и природы умений, традиционные образовательные
системы Запада с их узкопредметной специализацией, очевидным образом
пасуют перед сложностью и прячут голову в песок. Это особенно
заметно в связи с разрастанием Интернета, для которого уже позарез
необходимы надёжные "проводники", и вакансия на роль
племени шерпов у подножия этого Эвереста открыта. Для того, чтобы
решить такую задачу, властям придётся предоставить "латинским
кварталам" существенную автономию наподобие средневековых
привилегий, при том что времени на подготовку нам отпущено опять-таки
всего лет пять. Если опоздать, цепочка воспроизводства знания
будет разорвана ввиду вымирания профессорского корпуса высшей
школы, каковая при всех своих недостатках сохранила ещё способность
к развитию.
Аккурат к 300-летию Петербурга тяжелейший период стянутых до
предела поясов может наконец разрешиться некими видимыми результатами,
и в сердце людском затеплится огонек надежды. После недолгой и
совершенно бесплодной увлеченности допетровской Русью, легенда
петровских преобразований восстановится в правах. Как раз к этому
моменту людям, которым было пятнадцать к 89-му году, исполнится
тридцать, так что недостатка в подходящем материале не будет —
закон больших чисел сработает. Есть основания полагать, что классическое
ревнивое противостояние Москвы и Петербурга вполне восстановится,
так что не миновать острой, непрекращающейся и плодотворной конкуренции
между двумя столицами. Дело в том, что лишившись значительной
части своих скоробогатых, Москва неминуемо обеднеет, тем более
что резонно ожидать увеличения населения Московской области миллионов
на семь или десять за счёт беженцев из запустевающих регионов.
Напротив, Петербург, сбросив существенную часть остаточного промышленного
балласта и сохранив из него лишь наукоемкую часть, имеет куда
больший ресурс исторической среды, так что сегодняшний диспаритет
между столицами исчезнет.
Первых реальных результатов можно ожидать ещё лет через семь,
то есть к 2010 году, когда кризис великого глобального противостояния
Север-Юг и внутренние проблемы США, Европы, Японии и Китая неминуемо
опрокинут модель Pax Americana и монополию доллара, инерционно
сохраняющуюся от времен холодной войны. Доля правоты есть у "зелёных",
доля правоты — у тех, кого беспокоит обострение социальных конфликтов
и распад каждой развитой нации на множество "наций",
контакты между которыми скорее сокращаются, доля правоты — у тех,
кто встревожен распадом христианской этики. Если к тому же учесть
повсеместный кризис демократии (отказ от права участия в выборах
— лишь внешний симптом), ослабление муниципального начала и тотальную
бюрократизацию обществ, то ясно: у нас есть шанс обратить сегодняшние
невзгоды в строительный импульс завтрашнего дня. Цивилизационный
кризис, о котором справедливо писали неглупые люди четверть века
назад, вовсе ведь не отменен, но только приторможен в момент,
когда долгий период существования двуцентрового мира США versus
СССР окончился. Трудно вообразить, чтобы национальные государства
пережили отметку 2010 года, и мир земель-регионов, сцепленных
глобальной информационной сетью и космополитическими хозяйственными
"машинами", — куда как реальная перспектива. Конечно
же, в этом мире ещё сохранятся островки, вроде Японии, начавшей
долгий путь вниз, или Австралии, но уже у США такая возможность
минимальна, ибо доктрина "плавильного котла" не выдерживает
напора этносоциальных центростремительных сил. Несмотря на иллюзорные
успехи исламистов, их напор выдохнется через несколько лет, поскольку
не поддержан массивом культуры, способной адаптироваться к новому.
Китаю предстоит долго мучиться с результатами перегрева экономики
при распаде традиционной этики. В такой перспективе трагедийность
очередного перерождения России утрачивает половину остроты, переходя
просто в драму, и собирание земель в пространстве единственной
реальности русского языка и русской культуры выступает как историческая
неизбежность сравнительно близкого будущего.
Представляется, что только избывшись тысячелетней привычки жить
во всевластном государстве, российский конгломерат окажется в
состояние дорасти наконец до состояния многоступенчатой кооперации
местных и региональных сообществ. Отсюда и до идеи гражданского
общества — один шаг длиною в поколение.
|
