Тридцать три
года назад я подписал в печать первую
в России книгу о дизайне. Эпоха совнархозов уже завершилась,
но ещё теплились надежды, что наша промышленность выберется на столбовую
дорогу служения потребителю. Как известно, этого не случилось. Скрытая
драма ситуации заключалась в том, что непроницаемость «железного
занавеса» была весьма относительной, в силу чего народ носился по
очередям в поисках австрийских туфель, финских плащей, финских же
и гэдээровских мебельных «стенок» и пр. В сознании советских людей
закрепилось твёрдое убеждение: отечественное производство — для
«деревни». Всякий может вспомнить позор двух недель московской Олимпиады,
когда в закрытой от страны Москве народ расхватывал упаковки нарезанного
сыра, салями и баночное пиво. Расплата наступила в 1992 году, когда
импорт ширпотреба буквально снес легкую промышленность России, обменяв
половину нефти и газа на жвачку и «сникерсы».
В 2000 году, через полтора года после августовского кризиса 1998-го
года, возник шанс. Но только шанс. Дело в том, что в абсолютном
большинстве случаев руководство номинально приватизированных предприятий,
как некогда французские Бурбоны, ничему не научилось. Там,
где научилось, а также там, где предприятия действительно частные,
предпочли линию наименьшего сопротивления — явную или скрытую
«отверточную» сборку товаров из импортных комплектующих. Большинство
покупателей «импортных» окон, дверей, мебельных «стенок» или карнизов
не догадывается, что всё это добро производится на подмосковных
и прочих заводах, но продаётся по цене импортного. Для оживления
рынка все средства хороши, однако эта логика, естественная для
стран «третьего мира», губительна в сколько-нибудь долговременной
перспективе.
Допустим, мы и впрямь не в состоянии повторить подвиг предреволюционного
питерского «Руссо-Балта», сумевшего наладить выпуск добротных
отечественных автомобилей. Но никто не убедит меня в том, что
в России невозможно изготовлять массовым тиражом и умело
продавать ткани для занавесей в комплекте с обоями и обивочными
тканями для мебели. Никто не убедит и в том, что у нас нет способности
отладить производство доступной нормальному человеку столовой
посуды. Ломоносовский завод до сих пор выпускает фарфоровые скорлупки
настоящего качества, хотя и очень ограниченной выдумки, но по-советски
ориентирован исключительно на экспорт, как и шелкоткацкая фабрика
в г. Чайковский, оружейный завод в Вятских Полянах и т.п. Да,
в 2002 году российское мебельное производство не только потеснило
импорт, но в денежном выражении продало больше, чем отечественный
автопром. Однако до сих пор и лучшие мебельные фабрики не
в состоянии освоить такую немыслимую вещь, как ножки овального
сечения...
Боюсь, что дело не только в консервативности промышленников.
Дело ещё и в том, что десятилетиями в сознании инженеров и технологов
закреплялся специфический вывих сознания. Разрабатывая оружие
или, скажем, турбины, они относились к делу серьёзно, и хотя обычно
игнорировали соображения удобства пользования, но, по крайней
мере, действительно уделяли проектированию и время и внимание.
Иное дело «простые» бытовые предметы. Из нелепой гордыни, закрепившейся
с эпохи «борьбы с бытом» 20-х годов, здесь никак не хотели признать
тот простой факт, что проектирование кровати или тем более умывальника
— ничуть не проще, чем проектирование истребителя, просто другие
качества требуется принять во внимание. Общение с классными специалистами
«закрытых» городов убеждало неоднократно, что они никак не хотели
(да в глубине души и по сей день этого не хотят) признать серьёзность
и ответственность разработки такой прозаической вещи, как стул
или скороварка.
Подлинная проблема заключается в том, что ни предприниматели,
ни тем более инженеры сами до этого не дойдут никогда.
Ничего необычного в этой ситуации нет. Именно по той же причине
в свое время Франция премьер-министра Кольбера создала Академию
изящных искусств, вслед за чем ту же работу провели во всех странах,
имевших хоть какие-то претензии на то, чтобы оказаться в группе
лидеров. Иногда не грех перечесть первый Устав Российской Академии
художеств, ведь и зодчество, и ваяние, и живопись предполагалось
развивать не только сами по себе, а ради общего подъема отечественной
продукции. Да, изящные искусства давно обособились от искусства
прикладного, которое питается их соками. Но сейчас именно тот
ключевой момент, когда перед Академией художеств в полный рост
встала проблема ответственности за державу. Право же, я не склонен
к пафосу — это отнюдь не преувеличение, а констатация факта.
Скорость, с которой молодежь освоила совершенно новые для нас
задачи в изготовлении телевизионных заставок, рекламных плакатов,
дизайн-страниц Интернета, компьютерных игр, внушает некоторые
надежды. По сей день в стране жива культура работы с макетом книг
и журналов. Несколько освоились в новом языке архитектуры, начиная
избавляться от бледной немочи, порожденной десятилетиями типового
проектирования.
Союз дизайнеров демонстрирует возросшую динамичность. Ситуация
отнюдь не безнадежна. Недостаёт одного сильного толчка, чтобы
началось карабканье в гору.
Возможно, в более спокойных условиях и можно было бы надеяться
на государство, но мысли правителей не без основания заняты иными
проблемами, да и денег у них нет. Повторить ситуацию начала 60-х
годов, когда удалось создать ВНИИ технической эстетики, невозможно.
Так уж получилось, что только Академия художеств в связке с Союзом
дизайнеров может в наши дни породить импульс к развитию отечественного
дизайна. Для этого мало предпринимаемых попыток несколько расшевелить
Строгановское и Мухинское училища, ведь и студенты и преподаватели
должны увидеть осмысленность многолетних затрат своей энергии
и душевных сил.
Главным, по-видимому, является необходимость организации эдакого
нового ВХУТЕМАСа, способного соединить вместе несколько звеньев,
органически предрасположенных к сотрудничеству.
Первое из них — выставка-продажа по образцам, причем не разрозненным
и случайным, а в рамках давно себя оправдавшей схемы предъявления
целостной организации жилого интерьера. Целостной — значит наглядно
демонстрирующей различные варианты сыгранности всех предметов
и декораций между собой. Речь, разумеется, не о т.н. гарнитурности,
являющей собой наиболее тупой, наименее в действительности художественный
способ соединения предметов. Речь о таком «ассамбляже», в котором
явлен почерк художника, аранжирующего вместе предметы, создаваемые
другими художниками. При удручающей стилистической безграмотности
сегодняшнего покупателя, которому негде узнать, что хорошо и что
плохо, тогда как журналы вроде «Салона» отпугивают его либо чрезмерной
пышностью антиквариата, либо отважной авангардностью, выставка-продажа
должна быть и консультационной службой. Последняя тем более важна,
что, как подсказывает опыт, клиент остро нуждается в подсказке
и в том, какие выбрать предметы декоративного искусства, какую
графику или живопись, чтобы без опаски удовлетворять свою жажду
высокого статуса. Это существенно ещё и потому, что, как
видно в залах ЦДХ, станковисты в абсолютном большинстве считают,
что работа на реальный рынок есть нечто если и не унизительное,
то как бы постыдное.
Второе звено — производственные мастерские, способные работать
на такого рода выставку, выполняя художественный проект в
точности, без изменений, столь любимых на нашем производстве.
Это не только, разумеется, московские мастерские, так что перед
выставочным центром встанет непростая задача конкурсного отбора
из предложений, возникающих в различных местах. Стоит ли говорить,
каким стимулом для художников и дизайнеров может стать такого
рода непрерывный конкурс, в отличие от сугубо концептуальных выставок,
удовлетворяющих одно лишь тщеславие участников?
Третье звено — дизайнерские группы, ориентированные на создание
предметов и ансамблей предметов, способных претендовать на то,
чтобы занять свое место на выставке-продаже Академии. Непременным
условием для этого должно быть не только качество предмета как
уникального объекта, но и его пригодность к малосерийному производству.
Призывы тут непродуктивны: достаточно отстроить систему цен так,
что «серийный» проект оценивается существенно выше, и дизайнеры,
как люди разумные, в большинстве своем перестроят свою работу
сами. Ясно, что опорными базами такого рода мастерских могут стать
художественные школы страны. Ясно также, что эти мастерские будут
заинтересованы в том, чтобы привлекать к работе художников, обладающих
действительной творческой изобретательностью, что помогло бы влить
новую кровь в несколько «утомленные» школы.
Наконец, четвертое звено всей программы — грамотный менеджмент,
способный не только умело продавать, но и умело определять систему
и условия заказа для всего процесса. Ставить задачу — вот
чего остро недоставало российскому дизайну и в лучшие его времена,
тогда как решение задач было и остается делом художественного
воображения, опыта и творческой дисциплины.
Вся затея такого рода требует, разумеется, немалых средств. Однако
средства всегда находятся, если, при относительно скромном первичном
вложении, быстро удается достичь результата, очевидного для всех
инвесторов, умеющих считать.
Понимаю, что сказанное звучит отнюдь не героически. Принципиально
избегаю здесь говорить о творчестве, о стиле и манере, о моде
и о художественных ценностях, не зависящих от моды. Все эти важные
сюжеты имеет смысл обсуждать, когда мы как минимум можем «инвентаризовать»
то, чем обладаем. Обладаем уже, или только ещё потенциально —
до тех пор, пока не создали условия для реализации квалификаций,
которыми все ещё располагаем.
Совершенно необходимо научиться, наконец, говорить прозой, сделать
некое организационное усилие, для того чтобы творчество могло
заговорить за себя, давая законный хлеб и критикам, без которых
творчество обрекает себя на коловращение в кругу все тех же слов
и образов.
Уверен, что сейчас у нас есть шанс изменить ситуацию. Возможно,
последний шанс, так как моральная капитуляция перед импортом погружает
нас в воронку зависимости от распродажи минеральных богатств страны,
не обещая взамен ничего.
|