|
Мрачный портрет города будущего выписан в традициях
французской фантастики, с недоверием и опаской наблюдающей, как
процесс урбанизации превращает, по меткому выражению французского
архитектора, «среду обитания в среду отторжения». Русские писатели
до недавнего времени более оптимистично смотрели в будущее, живописуя
теплые и светлые «голубые города». Чем же стал для нас современный
город: пристанищем или миром? И кто мы в нем: постояльцы или хозяева?
Об этом размышляет президент Академии городской среды.
Каждый человек, живущий в городе, осваивает его или как свой,
или какчужой, или как ничей. Вот любопытный пример из нью-йоркской
жизни. Некая дама, жительница богатого района рядом с Пятой авеню,
выйдя на улицу, обнаружила, что строившийся неподалеку дом превышает
этажность, принятую для этой части Нью-Йорка. То есть налицо нарушение
закона. Разгневанная дама немедленно обратилась в комитет самоуправления:
по сути, общественную организацию, объединяющую жителей данного
района. Комитет тут же вызвал специалистов: юристов и архитекторов.
Пригласили прессу. Кончилось все судебным процессом, на котором
застройщика обязали за свой счёт снести «лишние» этажи, заплатить
огромный штраф, а вдобавок навсегда лишили права работать в Манхэттене.
К сожалению, у нас дела обстоят совсем иначе. Одна из главных
особенностей российского бытия заключается в том, что города есть,
люди есть, а горожан нет. Ведь кто такой горожанин? Это прежде
всего лицо, так сказать, юридическое — налогоплательщик городу.
Таких горожан у нас, увы, не существует. То есть все мы, конечно,
платим, но по весьма сложной системе, не непрямую в муниципальную
казну, а опосредованно через различные федеральные фонды. Поэтому
и не может возникнуть ни у кого из нас вполне естественная для
парижанина или берлинца реакция: «Я — налогоплательщик! Я вас,
господин мэр, содержу!»
Из-за отсутствия непосредственной связи «город — человек» в России
нет «горожанства» как такового. Нет даже самого элементарного
— городского права: об этом по сей день идут одни разговоры. Поэтому
у нашего городского жителя реакция обратная: «С нами что-то делают...»
Перенесли автобусную остановку, закрыли магазин, открыли кафе...
Все это вершат некие «они», и граждане по-прежнему не имеют к
подобным изменениям ни малейшего отношения.
Пока старая дисциплинарная машина ещё худо-бедно проворачивалась,
мы не очень-то задумывались о свободе выбора, так как практически
все ежедневно посещаемые точки жизнеобеспечения десятилетиями
находились на своих давным-давно определённых привычных местах.
Не столь уж редко случалось, что родители и их дети учились в
одной и той же школе, покупали хлеб в булочной, куда ещё в совсем
юном возрасте бегали за бубликами их бабушки и дедушки. В этом,
несомненно, были и плюсы: почти у каждой семьи существовали «своя»
школа, «своя» булочная, молочная, прачечная...
Но, с другой стороны, отсутствие выбора превращало нас в квартирантов.
А как иначе может ощущать себя человек, которому «заповедано»
жить в данном конкретном месте, и нигде кроме? Даже отстояв свое
в многолетней очереди, горожанин получал квартиру «там, где дадут».
Единственная возможность хоть как-то изменить свою городскую судьбу
— обмен. Бюллетень по обмену жилплощади был для социологов одним
из немногих источников информации о том, как люди воспринимают
свой город, какие районы являются комфортными, а какие нет.
Сейчас, казалось бы, информации — море; многочисленные социологические
службы не дают покоя населению; любое печатное издание перенасыщено
опросами. Но обратите внимание на одну любопытную деталь: все
замеры общественного мнения обращены к гражданам страны, а не
к горожанам!
Мы попытались восполнить этот пробел и провели во Владимире опрос,
адресованный именно горожанам. Респонденты — около тысячи человек
(каждое третье домохозяйство), живущие в центральной части города,
где преобладают старые, ветхие постройки без элементарных бытовых
удобств. Среди предложенных вопросов был такой: «Академия городской
среды собирается проводить работы по благоустройству района, в
котором вы проживаете. Что, по вашему мнению, это может принести
вам и вашим соседям?»
Заметьте, в опросе мы не стали расшифровывать, какие конкретно
работы думаем провести, полагая, что любые меры по реконструкции
этого запущенного района — уже благо.
Как же распределились «голоса»? 11 процентов дали однозначный
ответ — ничего, кроме вреда, это не принесет. То есть десятая
часть жителей изначально убеждена в том, что любое вмешательство
в их бытие пагубно: «Оставьте в покое! Дайте как-то существовать!»
Столько же (11 процентов) верят в пользу предложенного проекта.
Но подавляющее большинство (78 процентов) считают: подобные планы
в нашем сегодняшнем обществе не могут быть реализованы.
Таким образом, почти девять десятых опрошенных не поддерживают
любые предложения об изменении ихбыта. И это несмотря на то, что,
по результатам проведенного исследования 80 процентов респондентов
довольно сильно ощущают недостаток коммунальных удобств, а 62
процента отмечают неразвитость сферы обслуживания. На вопрос об
условиях их жизни более половины ответили, что терпеть (именно
терпеть) ещё можно, а почти 40 процентов и эту, последнюю, грань
уже перешли. Более девяти десятых жителей, принявших участие в
опросе, считают, что российские, областные и местные власти либо
препятствуют налаживанию нормальной жизни, либо не оказывают на
этот процесс никакого влияния.
Но почему же тогда такое неприятие, казалось бы, очевидно положительных
перемен? Видимо, дело здесь в том, что большинство, осознанно
или нет, не хочет разрушить привычную, устоявшуюся среду обитания,
боится окончательно потерять привычные остатки стабильности существования.
Ведь 85 процентов опрошенных в целом довольны своими взаимоотношениями
с соседями, а 75 процентов считают, что проблемы преступности
в их районе (именно в их районе!) почти не существует. Оказывается,
как ни странно, больше всего их заботит огромное количество крыс
и мышей (свыше половины жителей). Вот и получается: теснота, неудобства,
неразвитая инфраструктура — это ничего, потерпим, а вот крысы
и мыши житья не дают.
Давайте посмотрим, как жители вообще представляют себе свой город?
Очень интересны а этой связи наблюдения американского исследователя
Кевина Линча. Оказалось, под понятием «город» большинство людей,
населяющих различные районы, имеющих разнообразный образовательный
уровень, достаточно ясно представляет себе лишь нечто в радиусе
700 — 800 метров вокруг собственного жилища и места работы, плюс
некоторая ниточка связи между первым и вторым. Весь город как
целое существует только для ничтожногочисла высокообразованных
горожан, обладающих хорошо развитым пространственным мышлением.
Причем, это утверждение никак независит от места проведения подобного
исследования. Аналогичные данные можно получить, анализируя ситуацию
в любом регионе мира. Вопрос лишь в том, чем для рядоаого горожанина
заполнен этот «фрагмент» радиусом в 800 метров.
До недавнего времени наш «микромир» был невероятно беден впечатлениями.
Возьмем, к примеру, новые «панельные» районы. Не за что глазу
зацепиться! Вот и отсчитываем пальчиком подъезды: первый, второй,
третий... дабы, наконец, найти собственный. В старом городе тоже
едва ли лучше: мало вывесок, однотипные структуры, конторы, приемные
пункты прачечных, магазины «Мясо», где нет мяса, «Рыба», где нет
рыбы... Все это мы хорошо помним. Наша городская ткань была почти
начисто лишена информативности, которая и превращает «жильё» в
город. Разница между поселком городского типа и городом имела
место, но только по номенклатуре начальства.
Сегодня происходит поистине великий процесс повторного насыщения
города информацией. Взять хотя бы тот же Владимир: на его центральной
улице, носившей, конечно же, имя III Интернационала, располагались
одна пирожковая, одна чайная и какие-то «мёртвые» конторы никому
не понятного назначения. Сегодня там уже нет ни одного пустующего
погонного метра, вся улица заполонена вывесками фирм, закусочных
и магазинов, предлагающих разные услуги. Это уже информация, воспринимаемая
населением. Происходит разучивание города наново. Его информационное
поле определяет человека гораздо больше, нежели прочитанная книга.
Ведь книги кто-то читает чаще, кто-то — реже, а кто-то не берет
в руки вовсе, а город «читают» все, поскольку живут в нем.
Эту простую истину долгое время не понимали. В послевоенно-оптимистические
годы, когда во многих странах существовала социалистическая установка:
построить жилья как можно больше и как можно быстрее, буквально
всюду урчащие бульдозеры сносили куски старых городов, и на их
месте возникали похожие на наши «каменные джунгли», правда, не
такие гигантские. Тогдашние планировщики-градостроители смотрели
на город как бы с высоты орлиного полета и бесстрашно передвигали
городские блоки на новые места. Однако оказалось, что перенести
вместе с людьми их жизненный уклад невозможно. Отторгнутый от
привычного, родного места, он разрушается.
Распадались семейно-родственные связи, гибли микромиры дворов,
обладавших своей педагогикой, своей системой контроля над малолетними,
где все знали своего врача, своего столяра, своего участкового.
Город перестал строиться как соседство разных людей. А соседство
— это не просто сосед за стенкой, это — общая территория, которую
можно ограничить: по правую сторону улицы — наша, на противоположной
— чужая.
Такая система обладала очень важной характеристикой — самоупорядоченностью.
Там, где она сохранилась, возникает многоярусность взаимоотношений
человека с городом. Даерь квартиры, подъезд, дверь подъезда, двор,
проходная арка, переулок, улица, площадь. Здесь налицо целая иерархия
значений, где мера своего мягко, как бы ступенчато, ослабевала,
и возникала нейтральная среда — скажем, улица, которая была и
не «наша», и не «ваша». После того, как эта система оказалась
бездумно уничтоженной новым типом планировки по принципу: «омываемые
воздухом, отдельно стоящие здания», исчезла граница. А она в городе
чрезвычайно важна: выходя из двери собственной квартиры, вы сразу
же попадаете в ничьё пространство. Возникает психологический шок,
и неважно, осознается он или нет.
Самый, пожалуй, страшный пример на эту тему — Набережные Челны.
Здесь, в отличие от во многом схожего города-автозавода Тольятти,
где всё-таки есть привычная для городской планировки «решётка»
улиц, образующая какое-то подобие кварталов, стремление к «оригинальности»
привело к тому, что так называемые жилые комплексы оказались разбросанными
на гигантском пространстве и разделены, в буквальном смысле слова,
полями. Когда в Набережных Челнах вводили названия улиц, они никак
не приживались, поскольку, по сути, это не улицы, а дороги и проезды.
Удаленные друг от друга комплексы стали идеальным мастом для формирования
подростковых преступных групп. Такая «крепостная» обособленность
комплексов откровенно взывает к тому, что их юношеское население
находится в состоянии неустанной войны друг с другом.
Фактор обособленности везде одинаково влияет на рост преступности:
и в христианском мире, и в мусульманском, и в буддийском... Принципиальной
разницы здесь нет, меняются только тонкости. Мне довелось работать
в Кеннанском институте, изучая Вашингтон как город. Оказалось,
что там, в старых районах, мощная свмоорганизация жителей. Это
всевозможные самодеятельные ассоциации защитников конкретного
парка, конкретной набережной, конкретного дома и т.п. Плюс комитеты
самоуправления. А вот а районах, подобных нашим новостройкам,
они не складываются. Сверхкрупность домов и необозначенность границ
блокируют способность людей к самоорганизации. Нечто подобное
происходит в любом большом городе: в новых районах, на строительство
которых затрачены огромные средства, имеющих прекрасную инфраструктуру,
очевиден тот же самый результат — преступность, неорганизованность,
отсутствие соседской поддержки.
Полагаю, самый лучший город мира — Торонто. Пятьдесят лет непрерывного,
умного и преемственного руководства — редкий, но поистине счастливый
для его жителей случай. Когда здесь столкнулись с проблемой нехватки
муниципального жилья, сразу же был принят замечательный закон
города, укладывающийся в одну строчку и понятный каждому человеку,
умеющему читать. Он звучит так: «Муниципальное жилище должно иметь
самостоятельный вход с улицы». Во-первых, одной этой фразой была
предопределена этажность— не выше пяти. Во-вторых, люди, получившие
свою дверь на улицу, стали иначе себя вести. Вандализм прекратился
практически полностью, преступность упала на несколько порядков.
Ведь значительное количество преступлений, как мы сегодня знаем,
совершается в подъездах, а их не стало вовсе. И, в-третьих, жители
проявили гораздо больше заботы о домаха целом потому, что они
стали своими.
Практически во всех цивилизованных странах горожане принимают
участие в формировании облика города. От их решения немало зависит.
Как свидетельствуют опросы, треть американцев занята общественной
работой в различных городских социальных институтах. Им, к примеру,
не безразлично, где поставить светофор, дабы их дети имели минимум
шансов угодить под машину, или сколько грузовиков будут привозить
товар в магазин, который планируется открыть рядом. А часы работы
склада, по их твердому убеждению, должны быть скорректированы
так, чтобы разгрузочные работы не заставили жителей вскакивать
поутру с постели. В этом, видимо, и заключается городское чувство
хозяина. Поэтому, когда говорят: «Чувствуй себя хозяином!» — отчасти
лукавят. Сорганизуйся как горожанин, тогда у тебя будет шанс стать
хозяином города.
|
