|
По астрологическому календарю полемика началась под знаком Водолея,
что не предвещает ей скорого завершения. Поскольку истина обычно
умирает, замученная спорами, не собираюсь сопоставлять уже высказанные
суждения. Дело в том, что за уколами фраз мимо цели — в тень
без труда просматривается силуэт манекена. Не тот случай, когда
можно сказать: оба правы! Сказать и после водрузить всем на головы
потрепанный временем, но вполне ещё увесистый венок Витрувиевой
триады. Оба, мне кажется, правы в частностях и не правы в том,
что сводят разговор о главном к перепалке по частностям.
Главное давно поря назвать по имени. На самом-то деле речь идёт о том, что наша архитектура, будучи весьма профессиональной в
знании бесчисленных ограничений на пути к осмысленному результату
творчества, носит всё более любительский характер в представлениях
своих о природе и возможностях действий в реально существующих
ограничениях — технических, экономических и прочих, рождаемых
насущными требованиями жизни. Мне во всяком случае кажется, будто
в серьёзное, взрослое дело архитектуры ворвалась ватага недорослей,
решивших во что бы то ни стало и, главное, немедленно создать
по шедевру на брата. Сознаю, что это звучит грубо, но что делать:
когда речь об утрате профессионализма, не до жеманства.
Из моего окна видно, как вдоль проспекта Вернадского одно за
другим, в рядок, выпирают из ржавой глины поначалу кирпичные,
а уж затем белокаменные махины всевозможных учреждений. Все они
отодвинуты от красной линии метров на двести и больше. Между ними
зияют столь гигантские пустыри, что огромные корпуса кажутся детскими
игрушками. Это результат деятельности недорослей, разбазаривающих
десятки гектаров городской земли (с весьма сомнительным художественным
результатом, кстати). Но ведь как мило всё это выглядело на макете
масштабом 1/2000! Не кто-нибудь — архитектор демонстрировал
этот приятный глазу макет для утверждения специалистами, отнюдь
не обязанными знать о "фокусах", которые делает макетирование
с большими пространствами. Эти специалисты доверяют архитектору-профессионалу.
А он на самом деле оказывается — любитель.
Мои ленинградские коллеги опросили жильцов двух башен, фланкирующих
площадь Победы. Многие из тех, кому приходится иной раз полчаса
и больше ждать, когда раскроются двери лифта, добавляли к стандартным
ответам на стандартные вопросы, что архитектора следовало бы лишить
права заниматься делом, от которого зависят другие люди. Автор
скорее всего возразил бы, что он закладывал поначалу минимум четыре
лифта, а ему "срезали". Думаю, что так и было (надеюсь),
но тогда роль недоросля исполнял тот автор, который не мог представить
себе иного решения площади, кроме как с двумя домами-переростками,
которым всё равно до небоскрёбов далековато.
Если писатель замечает, что "эспланады" новых городов
представляют собой нечто вроде модели Великой Степи, а авторы
архитекторы этого не признавали в проекте и не признают сейчас,
то это столкнулись суждения профессионала и любителей. Он, помимо
того, что профессиональный писатель, ещё и горожанин-профессионал,
а они дилетанты от формирования городской среды, хота строить
города умеют быстро.
Летом на центральной площади Ташкента можно жить только под
фонтаном, обслуживающим кондиционеры соседних офисов, зимой —
холодной и слякотной — вообще нельзя. Об атом, глядя на ПДП
центра, мог бы догадаться каждый, у кого есть голова на плечах.
Но ведь это сделали архитекторы, архитекторы представили это на
премию.
Я живу в микрорайоне, получившем три премии, в премированном
доме (хорошем — за счёт "экспериментальности":
можно было вылезти за рамки СНиПа). Но ведь архитектор ориентировал
хорошие по планировке квартир дома так, что в двухкомнатных квартирах
летом нечем дышать, а в трёхкомнатных три окна из четырёх обращены
строго на север, и солнца не бывает совершенно. Архитектор задвинул
в самый центр жилой территории магазин "Польская мода",
в который бредут "всяк сущий в ней язык" шесть дней
в неделю; архитектор вывел одно за другим, с ничтожными разрывами,
три школьных здания с тремя участками. Это архитектор утвердил
расстановку двух зданий АТС в трёхстах метрах друг от друга, и
архитектор же одобрил превращение зелёного (с деревьями)
пустыря в асфальтовое многополосье "бульвара" с десятками
одинаковых скамей, на которые присаживаются только уж совсем отчаянные...
Беда не в том, что архитектор-художник рвется на волю из тисков
СНиПов, а в том, что на волю рвется все чаще "любитель прекрасного
по моде". Не тяга к красоте, а нежность к "рюшечкам"
заметно овладевает сердцами зодчих. Рюшечки и бывают разные: и
облицованные мрамором "картонные" арки на три этажа,
что на новой площади Алма-Аты; и приставные (даже привязные
— в конструктивном смысле) из бетонных блоков, обкладываемые
белым камнем пилястры на здании сундучного стиля, вздымающемся
на задах Арбатской площади в Москве; и гранитом облицованные "гробики"
фонтана, только что воздвигнутого в Киеве у Почтамта".
Мне непонятно, отчего Н.Соколов так осерчал на С.Змеула. Говорят
они о разном, но по поводу одного и того же. Просто второй
из них не может быть равнодушным перед лицом непрофессионализма
техно-экономического, с чем Н. Соколов не спорит, зная, что оппонент
прав, и взывает в пользу профессионализма художественного
(ничуть не сомневаясь, что с ним дело тоже не блестяще обстоит).
Играющие словами, писал два века назад Жан-Поль в "Приготовительной
школе эстетики", должны быть предупреждены об опасности,
которая их подстерегает, — а именно, привыкнув к искушениям
слуха, всегда ограниченного, можно позабыть о зрении с его широтой.
Просветители, даже второго разряда, как Жан-Поль, дело знали:
если оглядеться этаким наивным взором, то некоторая деградация
профессии упорно лезет в глаза.
Выражается она не в том, разумеется, что вдруг исчезли талантливые
люди. Они должны быть уже по одному только закону больших чисел.
Они и есть. И талантливые их постройки тоже есть — из
недавних: Музей Революции в Вильнюсе и Детская библиотека в Киеве,
кинотеатр в Кронштадте и велотрек в Москве, Старый город
в Тбилиси... (приятно, что продолжить и в самом деле можно).
Некоторая же деградация выражается в том, что средний уровень
педагогики при размножении педагогических "точек" выглядит,
как температурный лист у больного в горячке. И в том, что если
лет тридцать назад три — пять неоспоримо талантливых людей
приходились внутри профессионального цеха на тридцать — пятьдесят
профессионалов, среди которых три пять были сознательно подмастерьями,
то теперь те же два — три приходятся на триста, а подмастерьями
не хочет быть никто: все хотят всё и — сразу.
Программа работы Союза архитекторов СССР на годы вперед утверждена,
следовательно подлежит выполнению. Перечислены проблемы творчества,
и я готов согласиться с тем, что все они значимы. Но они значимы
лишь постольку, поскольку проблема профессионализма в полном
его объёме, но будучи названа по имени, будет проступать в обсуждении
каждой из названных.
Разве в том дело, что так называемая адресная архитектура (в студенческие
годы мы это называли грубее и понятнее: "сдирать" с журналов)
становится неписаной нормой? Архитектурное изобретение случается
обычно раз в поколение — у одного. Всё остальное — разработка,
и ничего дурного в подражании нет. На подражании мастеру веками
держалось развитие искусства — было бы подражание осознанным,
грамотным и честным. Разве дело в том, что архитектору случается
погрешить против вкуса? Со всеми бывало — и с Райтом, и с
Ле Корбюзье, и с Мельниковым, и с Леонидовым, но говоря о Жолтовском
или Щусеве. Погрешности против вкуса в отдельных работах оживляют
архитектуру как целое; хуже, если из отсутствия вкуса вырастает
целая школа.
Всё это, наверное, важно, но ещё важнее, что градостроительное
сознание по-прежнему грешит отсутствием добротного критического
реализма и, за некоторыми исключениями (число которых, счастью,
несколько возросло в пару последних лет), всё ещё отдает утопизмом
в жанре то Фурье, то Оссмана, то Нимейера. Разве это профессионально
— взывать к неповторимости массового, на поток поставленного
произведства жилья при застройке миллионами квадратных метров
в год, когда такая задача принципиально неразрешима и нигде никем
не была решена даже частично? Разве не важнее заметить, что лучшим
из наших архитекторов удается всё же негромкий подвиг упорного
улучшения и планировки квартир и организации человеческого жилого
массива?
Думается, что куда лучше честно признать, что теми техническими
средствами, которые реально есть в нашем распоряжении, можно и
дальше сантиметр за сантиметром отвоевывать жилую среду будущего;
честно объяснить, что достойное человека жилище для всех —
это реалистическая задача на ближайшие десятилетия, а вот Малый
Трианон для всех — это утопия. Можно стремиться к правдивому
выражению конструкции, а можно к созданию накладного фасада: оценка
результата в каждом случае возможна лишь "по месту".
Но вот честность профессии по отношению к себе самой, заказчику
и потребителю — это уже проблема всеобщая.
Реставрация поколебленного профессионализма со всеми его техническими
(включая художественные) и этическими компонентами — вот
реальная проблема. По сравнению с её масштабом полемика по частностям
смысла не имеет. Решить же эту проблему отчаянно трудно, потому
что с тех пор, как над архитектурой нашей разразилось просвещение
и в теории стали видеть чуть ли не якорь спасения, профессия стала
перед серьёзной угрозой. Помилуйте, причём же здесь теория? Не
грех повторить: по отношению к практике творческой деятельности
теория — толь ко зеркало, только средство самоанализа. Если
зеркало хорошее, в нем можно увидеть не только сегодня практики,
но и малый краешек её завтра. Всё иное — чистой воды инфантилизм.
Он не выдуман, он есть — и в дипломных проектах, и в конкурсных
работах, и в работах, льстиво принятых критиками. Если так пойдёт
и дальше, то... Впрочем, будем надеяться на лучшее.
|
