|
Мне совсем нетрудно понять архитектора, проектирующего
новый театр: в его практике здание театра — одно из
немногих признанно значимых сооружений, способное обликом
своим придать ощущение "центральности" достаточно
скудному городскому ландшафту. Это сооружение, за которым
закрепилась функция символизации как одна из основных, если
не основная. Не имея, как правило, возможности следовать
традиции зодчих барокко и классицизма, для которых площади
и улицы уже были театром, театром жизни[1],
архитектор видит в здании театра прежде всего шанс ощутить
себя художником и проявить себя как художник. Насколько
эта изначально сомнительная установка реализуется? Об этом
стоит поразмыслить, но прежде несколько слов о том, для
чего (во всяком случае на первый взгляд) возводится театральное
здание, театральная храмина — по выражению петровских
времен.
Опираясь на новейшую информацию, любезно предоставленную мне
коллегой по НИИ культуры П. В. Соколовым, выписываю несколько
характерных чисел. С каждым из бегущих 80-х годов интерес зрителя
к театру падает неспешно и неуклонно. Давка у касс нескольких
почтенных театров не должна вводить в заблуждение. Среднее число
зрителей на спектаклях оперы и балета сократилось на четверть.
Даже музкомедия (оперетта по преимуществу) теряет зрителей на
"своей" территории — 34,7% за период с 1980 по
1983 год, хотя приобрела целых 2,5% на "чужой", в гастрольных
поездках. Областные драматические театры в среднем компенсировали
потери на "своей" территории за счет выигрыша на "чужой";
городские потеряли по 11% и на той и на другой. Лишь кукольные
театры, чуть потеряв "дома", па целых 20,6% выиграли
в гастролях.
О расцвете говорить трудновато, даже если игнорировать количество
"мертвых душ", обращающихся к театральной статистике
(навязанные организациям билеты многочисленнее реальных, хотя
и среднестатистических зрителей). И именно в эти годы под приличествующие
случаю аплодисменты разрезаются ленточки, перегораживающие вход
в очередное повое театральное здание.
Много писалось в журнале "Театр" об отсутствии
собственно "театральной" аудитории, из-за чего
уровень профессионализма в театре отчаянно низок. Не секрет
и несомненная растерянность многочисленных деятелей театра:
"Может быть, философы помогут нам
разобраться в вопросе, что из себя представляет и должен
представлять собой театр — музей или лабораторию, хранителя
культурных ценностей или застрельщика нового"[2].
Никого не удивляют уже сетования: "В наши
дни как бы среднестатистическая правда поразила все театры.
Очень редко можно встретить преисполненного мыслью, чувствами
артиста"[3]...
Легко продолжить, но в этом нет нужды.
Именно в этом климате тройственного кризиса театра — как
вида искусства, как института культуры и хозрасчетного учреждения
— архитекторы увлеченно пытаются решить задачу под названием
"образ современного советского театра". Стоит ли удивляться
тому, что решения задачи по большей части малоубедительны? Любопытно
при этом заметить ради справедливости, что образ театральной храмины
вообще удавался редко. За исключением стиля "второй империи"
во Франции (Опера в Париже и её реминисценции от Одессы до Манауса
на Амазонке), специальное отдельно стоящее здание театра упорно
"не выходит", когда на его облике (экстерьере) сосредоточено
внимание архитектора. Несомненная респектабельность облика Александрийского
театра Карла Ивановича Росси не тождественна, увы, безусловному
художественному достоинству. На чертеже он лучше, чем в натуре,
где слабости здания частично компенсируются сквером, памятником
Екатерине II, улицей, названной именем Росси. Привычная солидность
московского Большого театра Осипа Ивановича Бове все же не идентична
артистической убедительности. За рубежом дело обстояло и обстоит
так же — отдельно стоящие театральные здания равно претенциозны
и не весьма красивы.
Несколько иначе обстояло дело с теми театральными зданиями, где
главным архитектором становился фактически режиссер, создававший
особую театральную "машину". В этой истории много неплохо
известных театров, начиная с того, что именовался просто "Театр"
и был построен в Лондоне мастером-плотником Бербеджем в 1576
году, и кончая тем, что был задуман Мейерхольдом, но силой обстоятельств
превратился в концертный зал им. Чайковского.
Наконец, совсем иначе обстояло и обстоит дело с теми театрами,
где театр-зрелище, театр-машина и театр-образ совпадают с интерьером,
выражены через интерьер, вообще не будучи проявлены в экстерьере.
Начиная со здания первой оперы, которое Джон Вэнбрю блистательно
"вписал" в лондонский квартал Хэймаркет в 1704 году,
следует долгая череда шедевров, среди которых и Эрмитажный театр
Джакомо Кваренги, и шереметевский театр в Останкинской усадьбе,
и очаровательная бонбоньерка театра во дворце Юсуповых на
Мойке (по сей день функционирующая под строгим началом Дома
учителя), и (учитывая скудость средств) Художественный театр,
созданный Фёдором Осиповичем Шехтелем.
Свяжем теперь обе нитки нашего повествования. Пытаясь преодолеть
затянувшийся кризис, театр (в живой своей части) нацелен на выращивание
себя вместе со "своей" публикой, жаждет перехода от монументальной
монозальной структуры к многозальной или, ещё того лучше,
студийной. Плохая приспособленность случайных помещений, разумеется,
нарядно мешает, однако и Театр на Юго-Западе в Москве, и Камерный
музыкальный, ютящийся в помещении кинотеатра "Сокол"
в той же Москве, и аналогичные труппы в иных городах, вопреки
прогнозам скептиков, отнюдь не собираются умирать и обрастают
"своей" публикой.
Театр — не здание, а особая среда. Это столь уже банально,
что и говорить как-то неловко, и создать такую среду и легче
и интереснее в любых или почти любых условиях. Именно это,
на мой взгляд, доказывают лучшие из работ недавних лет: театр
на Таганке (О. Анисимов, Ю. Гнедовский и другие), театр на
ул. Ленина в Вильнюсе (братья Насвитисы). Поистине, вместилищем
для первоклассного театра может стать каменный амбар и кирпичная
фабрика, пассаж и ресторан, жилой квартал с внутренними дворами,
вокзал, пристань... почти всё — и мировая практика это сто
раз подтвердила.
Если же и заказчик, и архитектор, и даже Стройбанк согласны с
тем, что театру надлежит быть монументальным сооружением
(ума не приложу, почему), да ещё царящим над пустынно-пустырным
пространством так называемых площадей, возникает, мне кажется,
нечто непременно дутое, натянутое, искусственное, лишенное внутренней
правды замысла. Широко известная попытка сиднейцев доказать обратное,
нагрузив здание Оперы (Йорн Утцон) на мысу Беналонг-пойнт функцией
символа города и ориентира для пассажиров, входящих в порт судов,
более чем характерна.
Как же быть, однако, в городах, где все пригодное для преобразования
в театр было сметено недрогнувшей рукой градостроителей или оставлено
распадаться в стороне от совсем нового города, выстроенного "в
пусте" или как бы "в пусте". Вот, скажем, новый
центр в городе Брежневе, решительно "убежавший"
от берега Камы, — это гигантское "поле" площади,
в конце которой стоит солидный объем административного здания.
Перед ним прорастает уже из земли коробка Татарского драматического
театра, напоминающая типовой дворец культуры в городе средней
руки. Все вместе огорожено мощными пластинами 16-этажных домов.
Если даже поставить сюда московский Большой или бывший Александрийский,
дело существенно не изменится: мелко! Да и не поставить —
хотя город вот-вот достигнет полумиллионного населения, оперного
театра ему не видать (по СНиПу таковой театр "положен"
700-тысячному городу).
Выходом из ситуации, которая уже есть и с которой надо теперь
жить, было бы формирование мощного, распластанного, разобранного
на павильоны культурного центра с торговым в придачу. Одним из
его элементов был бы наличный театр. Однако в рамках бытующих
сегодня представлений это противоречило бы идее "монументальности"
театра-здания, а в границах сегодняшней системы финансирования
и организации проектных работ простую эту затею воплотить почти
невозможно, разве что наращивать частями лет пятьдесят.
Ах, если бы мои могущественные коллеги, двигающие города и горы,
не покинули б "старый город" с редкостным даром
небес — Мелекесским заливом Камы! Если б захотели они увидеть,
какой зрелищный центр скрыт под неказистыми каменными стенами
складов, какие возможности для театрально-художественного центра
укрыты под оболочкой элеватора, выстроенного в начале века на
высоком берегу Камы! Не захотели... на фасаде театра, что на новой
центральной площади, будет, наверное, укреплено что-нибудь покрупнее
и подороже (скорее всего мозаичный рельеф), и в который уж раз
художники-монументалисты будут пытаться придать зрительную мощь
тому, что не имеет пространственной мощи. Городов много, и новых
театров в них много, но вот архитектуры театральных подмостков,
кажется, все ещё не получилось. И не получится её, по-видимому,
до тех пор, пока архитектор и художник не начнут трудных поисков
помощи театру, переживающему кризис, вместо того чтобы усугублять
этот кризис с упорством, достойным, пожалуй, лучшего применения.
|
