Умирающая Россия спасет себя сама

Глазычев В.Л.: Миграция без ассимиляции — это катастрофа. Ассимиляция, обучение языку, азам культуры — местной, бытовой, поведенческой — это огромный труд, в котором должны быть задействованы тысячи квалифицированных людей. Я за то, чтобы мигранты приезжали. Но они и сами не очень-то хотят ехать. Одно дело — гастарбайтеры, у которых где-то остаются семьи, дом, кладбища. Другое дело — переселенцы. Но число желающих переселиться в Россию не возрастает. Казахстан стремительно догоняет нас по уровню жизни, и уже происходит отчасти обратный отток. Украина — никакого бурного движения не происходит. В Прибалтике у людей возникли другие возможности. Сейчас человек в России — ископаемое № 1, и цена его растет с каждым днём. Но прежде чем привлекать к нам внешних мигрантов, нужно научиться работать с миграцией внутренней. А это вопрос, которым не очень хотят заниматься, хотя бы потому, что это отсутствующее звено в региональной политике.

В ближайшее время у нас не будет иного выхода для спасения страны, кроме «грамотного распределения трудовых ресурсов». Даже если бы идеально заработали все системы поощрения рождаемости, эффект наступит только через 20 лет, не раньше! Придется как-то самостоятельно решать проблему распределения ресурсов. Но эти ресурсы у нас не просчитаны. Нет базы данных по профессиям, локализации трудовых ресурсов. Когда большая фирма ищет людей, она их ищет где угодно, даже в Ташкенте, но только не в соседней области. Она не знает, сколько там непьющих мужиков с нужной специальностью. В советское время были «толкачи» и «снабженцы», теперь появились люди, которые ищут кадры. Недавно «Ижмаш» столкнулся с тем, что под новые заказы нет людей, и его эмиссары кинулись по всей стране набирать людей с квалификацией.

— А как вы оцениваете качество трудовых ресурсов в провинции? Я лично заметил, что пьющих в деревнях стало меньше...

Глазычев В.Л.: Да, есть такой очень жестокий дарвиновский процесс. Он дал свои результаты, при этом часть территорий России просто обезлюдела. Но, строго говоря, обезлюдели именно те зоны, в которых экономически целесообразным сельское производство никогда не было: ни при царях, ни при большевиках. Либо оно искусственно поддерживалось заниженными ценами на горючее. В селе почти никого не осталось. При этом в малых городах России реальная безработица. Это создаёт сильнейшее напряжение в городах средних и крупных. Сегодня нужно снять это напряжение, привести в порядок среду обитания, реформу ЖКХ. Мы не справляемся с этой реформой, несмотря на то, что население сокращается.

Самая неприятная ситуация сложилась в малых городах России, которые в некотором роде являются костяком, на котором держится страна. Сейчас из провинции уезжают две категории людей: уже завершающие свой жизненный цикл — они едут к родственникам в города, чтобы не остаться в одиночестве под старость, либо это наиболее динамичные, мобильные и приспособленные люди, как правило, молодые.

Иной 30-тысячный город может потерять за счёт внутренней миграции 500 человек. Казалось бы, ничего страшного... Но каких людей он потерял? В идеальном случае мы можем констатировать факт, что у нас один из трёх малых городов обречен на деградацию до уровня сельского поселения. В нем просто не будет людей. В самом плохом случае в такое поселение превратится каждый второй городок. И эти города ждет резкий, геометрический спад — вымирание. То есть уехала молодёжь, и кто там останется — старики и убогие? Это ускоряющийся процесс.

— Что же делать? Как реагировать?

Глазычев В.Л.: Сейчас машина управления страной живет циклами — трёхлетним бюджетом или выборами. А вот быстро реагировать мы не можем со времен великих строек коммунизма, которые совершались в очень высоком темпе, несмотря на недостатки. Людские ресурсы перемещали разными способами.

— Комсомольские стройки?

Глазычев В.Л.: Не только. В армии, например, работало что-то типа «сарафанного радио». Никто не изучал это явление, но, по моим предположениям, некоторый объем внутренней миграции осуществлялся по армейским связям. Люди вырывались из своего села после армии и ехали за тридевять земель, чтобы найти себе лучшую долю. Но сейчас это не работает. В итоге с середины 80-х в обществе произошло размагничивание. То есть уже 20 лет у нас нет быстрой реакции на быстрые изменения.

— Как нужно реагировать?

Глазычев В.Л.: На целину, на Север, на крупные стройки в советское время люди ездили, чтобы получить жильё, поднять свой уровень жизни. От безысходности ехали, чтобы не оставаться на прежнем, малоперспективном месте. А сейчас в Угличе после закрытия часового завода остались без работы почти тысяча специалистов. Но нет другого места, где бы их ждали работа, стол, дом. Но процесс перемещения управляемый, значит, нужно создавать специальные зоны, в которые шла бы «внутренняя миграция».

— Кто бы мог этим заняться без рыночной самодеятельности?

Глазычев В.Л.: Нужно знать места, где те же безработные специалисты из Углича могут быть востребованы. В Угличе, например, сейчас на рынке туристических услуг заняты 10% населения. Но часовщики туда не пойдут. Ментально они не настроены на этот тип мобильности, не могут смириться с тем фактом, что они, специалисты высшего класса, никому не нужны. Нам нужны агентства развития территорий — именно агентства, а не департаменты внутри администрации. Именно агентства делали бы экспертные оценки местной ситуации и занимались бы перемещением трудовых ресурсов. Тем более в России уже есть «точки роста», где эти ресурсы востребованы.

Я как эксперт знакомился со всеми стратегиями, которые проходили через Министерство регионального развития. В программах этих мне не понравился всего один пункт, точнее, он отсутствовал: филиализация крупного бизнеса. То есть создание дочерних производств в провинции. Федеральная власть не понимает, что это необходимо для сохранения малых городов России и разгрузки перенаселённых мегаполисов.

Вместо того чтобы видеть в этом инвестиционную деятельность, она продолжает считать её по графе «расходы». Бизнес к такой деятельности нужно толкать или заманивать морковками, потому что советская привычка к концентрации неискоренима: все делать у себя во дворе — от гаек до упаковки.

Эта привычка сидит в менеджменте, и только у самых крупных компаний прослеживается другой подход. Посмотрите, сколько предприятий пришло в малые города Ленинградской области! Всеволожск — «Форд», Тосно — «Эра-Хейнкель», Чудово — «Кэдберри». Начинает работать завод «Тойота» в Шушарах. Начали строить завод фирмы «Судзуки». Такая же картина и в Московской области. Эти предприятия понимают, что открывать филиалы в области, а не в мегаполисе выгодно — дешевая рабочая сила, дешевая аренда и т.д. Во всех остальных губерниях — непонимание.

Есть несколько факторов, из-за которых западные производственники так полюбили болотистую Ленинградчину. Но есть ещё одна немаловажная причина — отношение властей, которые много лет назад поставили себе задачу привлечь в Ленобласть бизнес и целенаправленно её выполняют. В итоге мы вышли в нашем разговоре на привычную и до боли знакомую тему — региональная власть. Умная власть, как выяснилось, может сделать многое. Иногда от нее надо достаточно малого — не мешать. И на карте России появится очередная «точка роста». Или «точка убыли» — в зависимости от поставленной задачи.

У нас и примеры, когда население сознательно сокращается. Например, город Норильск, в котором содержание инфраструктуры стоит безумных денег, а людей проживает в 7 раз больше, чем задействовано на аналогичных производствах в Канаде. Поэтому жителям Норильска градообразующее предприятие «Норильск-Никель» доплачивает рубль к каждому скопленному рублю. Но при условии, что ты уедешь на материк. Пустые пространства Севера меня совсем не пугают. Это средневековая психология — есть земля, земля должна быть заполнена. У Канады плотность населения в два раза ниже, что не мешает ей быть развитой страной.

У нас тоже есть свои положительные примеры правильного хозяйствования и работы с «внутренней миграцией». Например, губернатор Ханты-Мансийска для притока живой крови создал университет с жильём для педагогов. И без малого сотня педагогов приехала в новый университет.

Самый мой любимый пример — наукоград Кольцово под Новосибирском. Когда-то в этом городке было всего 10 тысяч жителей, сейчас 13. Идёт приток населения, строится жильё . Власти Кольцова поставили себе «предел роста» — не более 30 тысяч, иначе потеряется «качество среды обитания». Почему так получилось? Власти сознательно вкладывались в инфраструктуру и создали условия для выращивания технопарка «снизу», а не по госкоманде.

Главное их ядро — Институт вирусологии, который как делал, так и делает препараты и вакцины. На институт наросли: производство банок алюминиевых от «Русала», производство коммерческой косметики — на экспорт. Это редкий симбиоз сильного предприятия, грамотного управления и непрепятствия властей. В мой последний визит туда я попросил губернатора города построить тоннель от очень загруженной трассы на Кузбасс, чтобы облегчить проезд до Кольцова. И губернатор своё слово держит.

— Есть ли ещё в России такие позитивные примеры?

Глазычев В.Л.: Вологда и Череповец выстроили новую систему негосударственной кооперации. В город Шексну, который находится посередке, люди потянутся. Калининградская область — совершенно очевидно ядро роста, куда тянется большой внутримиграционный поток. Ещё одна точка роста — «томское кольцо», состоящее из инновационных фирм вокруг университетско-академической системы. Это кольцо уже в прошлом году дало 8 процентов всего регионального продукта. Кузбасс показывает признаки оживления. После увеличения цены на газ начала оживать угольная промышленность. Большой потенциал сидит в проекте «Полярный Урал», но это отдаленная перспектива.

— Хорошо бы, чтобы вся Россия такими «точками роста» покрылась...

Глазычев В.Л.: Хорошо бы. Для этого при планировании развития не нужно представлять себе регион островом посреди океана. Подразумевая, что людям на этом острове сбежать некуда, и сидят они там как приклеенные.