|
Середина июля склоняет к резонерству.
14-го французы с обычной помпой отметили штурм пустой Бастилии
парижской чернью, воображение которой было распалено амбициозными
адвокатами. Кони кирасиров пугались низко летевших вертолётов
и сбрасывали под ноги зевак седоков, от унижения страдавших
безмерно. Их, французов, дело хозяйское — в день взятия
Бастилии они на самом деле празднуют свой вариант цареубийства,
совершенного четыре года спустя — 21 января 1793 г.
Как писал Томас
Карлейль, все 57 вопросов, обращенных к Людовику, можно
бы свести в один: "Людовик, бывший
королем, виновен ли ты в том, что до известной степени старался
посредством действий и письменных документов остаться королем?"[1]
Заметим, кстати, что, несмотря на яростный нажим патриотов
и понятную робость жирондистов, приговор был вынесен незначительным
большинством в 53 голоса от общего числа 729 депутатов Конвента.
Если отнять у одной стороны 26 голосов, хотя и произнесших
"смерть", но ходатайствовавших о помиловании, то получится
большинство в один голос.
В ночь с 16 на 17 отмечали последнее
российское цареубийство, если и более гнусное, чем убийство
Павла Первого, то лишь тем, что заодно убили детей, повинных единственно
в том, что они могли бы стать знаменем для монархистов. Большевики
действовали в точном соответствии с представлением о целесообразности,
характерным для их вероучения, истребив в корне отнюдь не миропомазанника,
а политическую опасность. Оставим в стороне предположение, правдоподобное
для всякого, кто знаком с историей: предстань царь перед беспристрастным
судом в июле 1917 г., тот признал бы его (и Александру Федоровну
как соучастницу) виновным в многочисленных преступлениях против
отечества и достойным пожизненного заключения, тогда как правительство,
назначенное Учредительным собранием, приняв во внимание благие
побуждения подсудимого и его искреннее раскаяние, скорее всего,
помиловало бы трогательную семейную пару.
Случилось то, что случилось, и тут начинается обыкновенная для
России путаница, в которой ельцинский режим и РПЦ учинили совершенно
бредовый контрданс. Можно понять политические резоны Бориса Николаевича,
в конечном счёте решившегося прибыть в Петропавловскую крепость
для обряда перезахоронения останков убиенных. Мотивы, по которым
РПЦ отказалась признать этот обряд свершившимся фактом, остались
в тумане сомнений по поводу чудотворной силы мощей. Нет тумана
в другом. На совести церковных иерархов, по меньшей мере, странность
признания святыми в лике страстотерпцев таких персонажей, которых
никак не признаешь мучениками за веру, что, как я понимаю, было
бы единственным основанием канонизации в глазах иерархий других
христианских конфессий.
При всем почтении к делам внутрицерковным следует заметить, что
ни сам сюжет, ни форма его подачи в мир не могут считаться делами
одной лишь церкви. В самом деле, по факту канонизован был отнюдь
не император Николай II, а гражданин
Романов и члены его семьи (не все — ведь великие князья, загубленные
в других местах, в список страстотерпцев не попали). В юридическом
смысле такого лица, как Николай II, не было с момента подписания
им отречения от престола. Тем не менее, канонизация и подавалась,
и воспринимается до сих пор как канонизация именно государя, и
новоявленные святые изображены
на иконах в царских облачениях.
Ну а как же слуги? А доктор Боткин? И слуги, и Боткин имели возможность
остаться в живых, предай они своих подопечных. Право, несправедливо,
что бездарно утерян такой иконографический сюжет. Впрочем, Верховный
суд России отклонил 16 мая 2003 г. кассационную жалобу некой гражданки
В.М.Лебедевой об отмене одного из решений Архиерейского собора
Русской православной церкви 2000 года, так что мы смиренно умолкнем.
В 1756 г. Эдмунд Берке, более известный позднейшими своими "Размышлениями
о революции во Франции", опубликовал "Философическое исследование
наших идей о возвышенном и прекрасном". Энергичный британский
консерватор, среди прочего, записал там: "Гражданское общество
есть партнерство всех наук, всех искусств, всех доблестей и всех
совершенств... партнерство не только между ныне живущими, но и
меж теми, кто жив; теми, кто умер; и теми, кто ещё будет рожден".
Красиво сказано, и возразить нечего, но как жить, сообразуясь
с этой максимой?
Меж тем пароксизм владивостокского
электорального безумия, на первый взгляд, славно разрешился
избранием таинственного господина Николаева в круг российских
градоначальников. Беда тотального краха соскользнула, будто тень
Земли с лунного диска в конце затмения. Надолго ли? Боюсь, что
рекорд удержится недолго: уже почти 40 процентов голосовали "против
всех", так что будь у нас хоть старый, хоть новый вариант закона
об основах местного самоуправления, на власть в ближайшем будущем
падет-таки новая задача: вводить институт внешнего управления
самыми обездоленными муниципиями.
В отличие от, скажем, США, где такое случалось нередко, ни одним
из вариантов нашего закона эта корректировка проштрафившейся демократии
не предусмотрена с необходимой внятностью процедур. Нисколько
не подготовлен институт внешних управляющих, вследствие чего визг
о поруганной демократии поднимется знатный, и власти, как обычно,
могут дрогнуть, предоставив ринг дальним Res Publicae и их Гракхам
в стиле господина Черепкова.
Начался процесс над руководством ЮКОСа, и доводы обвинения, похоже,
сводятся к той же формуле, что сто лет назад была удачно сконструирована
Карлейлем: "Ходорковский, бывший олигархом, виновен ли ты в том,
что до известной степени старался посредством действий и письменных
документов остаться таковым?"
|
