Дела монументальные

Перетрудившийся в стремлении усадить грузного Жукова на цирковую лошадь скульптор Клыков отвел душу на монументе Столыпина в Саратове.

Понятно, что Клыкову хотелось если не перешибить, то хотя бы отчасти уравновесить огромную черную фигуру вождя мирового пролетариата, что стоит напротив губернской администрации. Вождь указует неопределённое направление пальцем, вывернутым, как у проктолога, и ужасно одинок.

Понятно также: Клыков не желал состязаться с теми пирамидальными кучами фигур, что сгрудились в монументы героям двух революций, тогда как расположившиеся по соседству надменный Радищев и многомысленный Чернышевский явно требовали от скульптора проявить т.н. глубину художественного замысла.

Сам Петр Аркадьевич крепко стоит на пьедестале в позе строгой и вместе с тем не без вольности: парадная шинель, фуражка в правой руке, согнутой в локте, левая рука плотно прижата к бедру, однако ноги расставлены на ширину плеч. Так стоят на молебне государственные деятели, сознающие собственное значение. Скорее губернатор, чем премьер-министр. У подножия пьедестала — так низко, что их фигуры, развернутые по отношению к губернатору в косой крест, далеко не дотягивают до губернаторских подошв, — расставлены четыре персонажа. Почему-то воин, более всего напоминающий князя Александра Невского в фильме Эйзенштейна. Кузнец — из того же фильма, но зачем-то в американских ботинках. Почему-то архиерей, скромно названный на открытке священником. Наконец, пахарь, слегка придерживающий соху, — в онучах и лаптях, но в праздничной рубахе. Если бы всю компанию поставить на одну плоскость, то четыре столпа отечества аккурат достали бы до губернаторского пупа.

И что всё это должно означать? Добро бы ничего не должно — как "Сердце Губернии" братьев Щербаковых, каковое если что и напоминает, то пленерные скульптуры подзабытого англичанина Генри Мура. Но ведь явно, натужно должно нечто означать!

Заметим: все очень добротно вылеплено, и с точки зрения ремесла претензий к автору быть не может, разве что "Нам нужна великая Россия" на бронзовой доске никак не клеится в единую композицию с посвящением от потомков на геральдическом щите.

Петра Аркадьевича трясло от самого слова "соха", его переселенцы пахали плугом, а кое-кто из его "фермеров", которым те, что от сохи, все норовили подпустить красного петуха, приглядывался к трактору. Все церковные службы Столыпин натурально стоял, но к церкви был весьма холоден. Продавливал через консервативный Государственный Совет и через не менее упрямую Думу финансирование строительства подводных лодок.

При чем весь этот стиль рюсс в духе 300-летия дома Романовых?

Как тут не вспомнить незабвенного Михаила Евграфовича: "Проходя мимо монумента, надлежит изобразить на лице восторг. Ежели же по причине охлаждения лет или иной какой болезни изобразить восторг никак не представляется возможным, дозволяется ограничиться простою почтительностью". Осмелюсь предположить, что делегация единороссов, недавно проследовавшая мимо вождя, чтобы возложить цветы к подножию Столыпина, являла на лице восторг.

Художник на то и художник, чтобы чуять!

* * *

5 июля на стене саратовской Научной библиотеки заместитель Д.Ф.Аяцкова К.В.Бандорин и президент фонда "Либеральное наследие" А.А.Кара-Мурза открыли памятную доску двум российским людям, которые в разное время работали здесь в ученой архивной комиссии.

Николаю Николаевичу Львову, в роли председателя Саратовской земской управы работавшему рука об руку с губернатором Столыпиным, депутату I, III и IV Государственной Думы. Георгию Петровичу Федотову, историку и публицисту.

Обоим посчастливилось уцелеть. Оба умерли в эмиграции.

Хороший гранит доски, строгий шрифт, никаких художеств.

Стараниями фонда уже три десятка подобных досок укреплены на стены российских городов, так что наконец среди паноптикума большевистских разбойников и палачей, до сих пор явленного в стране в монументах и названиях как единственная память о ХХ веке, среди немногочисленных памятников их жертвам начали появляться и другие имена.

Саратов — город серьёзный, однако же отмеченный каким-то особенным филологическим отношением к действительности. Это здесь крупнейшее интернет-кафе на главной улице именуется "Бешеная мышь". Здесь, проходя по улице Московской, можно уткнуться носом в вывеску магазина: "Народно-оптово-розничный социализм". Клыков Клыковым, но филологическое чувство Саратова начало уже влиять и на монументалистов, так что неподалеку от совершенно слюнявой "Первой учительницы" на сквере уже восседает за вольерной сеткой "Студент" из круто патинированной бронзы. Не шедевр, но во всяком случае способный вызвать улыбку.