|
Законы приспосабливаются к обычаям — так говорили римские легисты.
Они ошибались.
Когда Петр вколачивал в придворных правила поведения на ассамблеях
средствами варварскими и по этой причине довольно эффективными,
он вряд ли задумывался о том, что посягнул на главное — ненависть
соотечественников к процедуре. Как русский человек, и я рожден
с неприязнью к процедурам как таковым. Или всё же не врожденная
эта неприязнь, являя собой всего лишь натуральную реакцию на насилие,
исходящее от родимого мироустройства? Извечный плач о воле не
есть ли жажда высвобождения из-под гнета процедур?
Много лет пытаюсь сладить с этим вопросом по той причине, что
от ответа на него, кажется, зависит постоянное возрождение мечтаний
о неком третьем пути, равно как и об особой миссии и прочих соблазнительных
предметах.
И ведь что интересно: отвергаются не все процедуры вообще, а
только те, что навязываются властью, во-первых, непосредственно
каждому, во-вторых, имперсонально, в-третьих, вступая в противоречие
с инстинктом справедливости. В коммуналке моего детства маменька
почиталась человеком равно справедливым и математически оснащённым,
посему ей была доверена миссия расчета оплаты расхода электроэнергии
за так называемые общие места. Тайна её расчетов была обитателям
коммуналки не интересна, и маменькин вердикт не подвергался сомнению
никогда. Высокообразованные соседи имели одной мелкой заботой
меньше, соседи же необразованные были счастливы тем, что их раз
навсегда освободили от непосильного умственного труда.
Еженедельный визит участкового воспринимался как явление природы.
Сугубо формальные вопросы, которые он задавал на предмет нет ли
чего подозрительного, были смягчены тем, что это был персонаж
привычный, служивый человек, отделявшийся от своей служебной функции
в сознании обитателей коммунальной квартиры. Он был, конечно,
машиной, но машиной одухотворенной: пыхтел, присаживаясь в кухне
на табурет "дядивасиной" работы, пил чай, а к празднику не отказывался
и от стопки, занюхивая её корочкой. Это око государево было в
курсе всего: и того, что мать шила на дому без патента, а соседка
строчила тряпичные тапки; и того, что сосед таскал домой сумки
с продуктами из столовой, где работал; что соседский сынок запал
на таблетки. В какой-то момент, быть может, это его знание могло
бы пригодиться высшим инстанциям, но без нужды этим информационным
богатством он не делился ни с кем, тем самым вступая в безмолвный
сговор с обывателями.
Иные процедуры, вроде заполнения несчётных анкет или врачебного
осмотра, исполнялись и исполняются по жёсткой необходимости, но
если такой необходимости нет, то лучше без бумаг, так что отказ
от непременности контрактов в низовой нашей деловой жизни покоится
на давней привычке и производится скорее по согласию сторон, чем
навязан. Процедура голосования на советских выборах относилась
к тому же разряду явлений, так что все более низкая явка вполне
естественна: отказ от нее более не наказуем, тогда как её осмысленность
не дана в ощущениях. Когда нечто в ощущениях дано, дело меняется,
и есть зона обезличенных отношений, где уже довольно давно все
без исключения научились чёткости процедуры: когда подходит срок
или кончается кредит по карте, надо платить за телефон. Платят
вперед, заметьте, оплачивая услугу, сам факт оплаты которой почитают
справедливым.
Не любя всякую власть и из поколения в поколение не ожидая от
нее ничего хорошего, российский обыватель, этой властью поименованный
гражданином, никогда им не был. И даже тогда, когда записывался
добровольцем в ополчение, он это делал не как гражданин, а как
натуральный патриот, реагировавший на всеобщую беду. Сегодня он
не видит всеобщей беды, грозящей извне, так что тотальное уклонение
от военной службы с её реальными и воображаемыми бедствиями выглядит
в его глазах и в глазах всех почти окружающих как дело разумное
и справедливое. Сколько бы не внушалось, что армейская служба
есть долг, это пустое сотрясение воздуха, потому что долг есть
внутреннее дело, а не внешняя норма.
Так называемая серая экономика воспринимается как натуральное
восстановление справедливости, и потеснить её может разве что
постепенное нисхождение с экономического верха через опыт пары
поколений — необходимость легализации при наследовании сделает
своё дело.
Более того, известно из мирового опыта, что самым эффективным
средством укрощения размаха коррупции на низовых ступенях социальной
лестницы является устранение очности из сношений обывателя и государства
с полным переводом этих сношений в письменную форму. Ясно, что
отечественной системе управления это не слишком выгодно и не слишком
комфортно, но ведь есть и другое — почти необорим общий навык
искать человека и человеческое сочувствие в носителе безличной
функции. При всей неприязни к процедурам российский человек лелеет
в сердце своем одну процедуру, восходящую с очевидностью к феодальной
эпохе. Это "приём по личным вопросам" — нечто совершенно непонятное
в упорядоченной по-настоящему бюрократии. Пока есть приём по личным
вопросам, граждан в стране будут единицы. Когда иные из моих коллег
взывают к необходимости внедрения в отечественное бытие великого
принципа субсидиарности, по которому наверх по инстанции передается
лишь то, что не может быть решено на месте, они совершают одну
фундаментальную ошибку. Принцип субсидиарности никогда не "спускают"
сверху, он всегда завоевывается гражданами, осознающими солидарную
ответственность за обустроенность собственной жизни.
Мудрый друг подарил мне правильную книгу. Некто П.Ф.Новиков,
бывший Мировой Посредник, Непременный член и Председатель уездных
по воинской повинности и по крестьянским делам Присутствий, издал
в 1896 году "Руководство для волостных писарей, как делопроизводителей
и докладчиков по волостному правлению и волостному суду". Есть
любопытное обозначение на титульном листе: "неофициальное издание".
Из статей Закона о волостном суде 1889 года составитель "по проступкам
против общественного благоустройства" привел, среди прочего, статью
56: "За своз мусора, нечистот или палого скота не в назначенное
для того место, виновные подвергаются денежному взысканию не свыше
трёх рублей с каждого воза или каждой скотины". Раздел "По нарушениям
уставов строительного и путей сообщения" содержал статьи, на которые
впору бы ссылаться новоявленному нашему ратоборцу, господину Митволю,
в том числе статью 66 из Циркуляра Товарища Министра внутренних
дел от 25 декабря 1891 года: "За нарушение правил о постройках,
предписанных в уставе строительном и в местных обязательных постановлениях
губернского начальства или по земству, виновные подвергаются:
денежному взысканию до тридцати рублей. Сверх взыскания, означенного
в статьях 65 и 66 устава о наказании, налагаемом мировым судьей,
виновный в проступке... обязан исправить или сломать в срок, назначенный
судом, все неправильно построенное, если допущенная неисправность
оказывается вредною для общественной безопасности или для народного
здравия". Наконец, в разделе "По делам об оскорблении чести, угрозах
и насилии" выделим статью 135: "За нанесение обиды действием с
обдуманным заранее намерением или же в публичном месте или многолюдном
собрании, а равно лицу, хотя и не состоящим с обидчиком в родстве
по восходящей линии, но имеющему по особым к нему отношениям право
и на особое уважение, а или же лицу женского пола, виновные подвергаются:
аресту до пятнадцати дней, или денежному взысканию до тридцати
рублей".
Все в этом сборнике читается как песня, однако при попытках обнаружить
следы соответствующего правоприменения в архивных материалах удается
найти редчайшие тому примеры. И это при том, что умудренный опытом
законодатель везде прописывает взимать штрафы до непомерной
по тем временам величины.
Законы-то были, однако же, одно лишь наличие закона означает
не слишком много, и чеховский "Злоумышленник" долго ещё останется актуальным сочинением.
|
