|
Очень информативная штука — региональное телевидение.
На плакатах, которые сжимали крепкой рукой труженики Горьковского
автозавода, выведенные на митинг начальством, было написано: "Купил
"японку" — продал Родину!".
Этот любопытный способ выступления в защиту отечественного товаропроизводителя
выглядел в одно время казённо и жалко. По выражению лиц плакатоносцев
было видно, что они не слишком верят, будто бурление патриотические
чувств способно пробудить жажду приобретения хлама на колесах.
У нас любят отмечать всевозможные юбилеи, круглые и не очень.
Юбилеи привязаны к календарным датам, будь они исторически точны
или крайне сомнительны, и сам этот укорененный навык специфическим
образом искажает зрение: хотя и любят повторять, что большое видится
на расстоянье, самое крупное оказывается незамеченным. Именно
потому, что оно действительно крупное, растянутое во времени и
потому никак не втискивается в некие избранные 24 часа.
Восемьдесят лет назад стартовал закат нэпа.
Годом раньше, на волне успеха, власти, окрыленные положительным
внешнеторговым балансом, перестали слышать тех экспертов,
кто призывал к осторожности планирования, наивно полагая,
что главным является минимизация рисков, и стали слышать
только тех, кто, как приснопамятный Струмилин, уверял, что
морочить себе голову заботой о доверии к червонцу не более
чем буржуазный предрассудок. Сверхоптимистические расчеты,
набранные за рубежом кредиты, нерасторопность, помноженная
на жгучую неприязнь к предпринимателю со стороны всей советской
бюрократии — от политбюро до сельского активиста —
и вот неурожай, срыв экспортных поставок, сокращение импорта,
понятное нежелание крестьян продавать хлеб по сниженным
ценам... Казалось, из этого удалось извлечь жестокий урок,
и ситуацию удалось почти полностью выправить, но нет —
даже тогда, когда прагматики по должности, вроде возглавлявшего
Совнарком Рыкова, признавались в собственных грехах, схематисты
во главе с Бухариным были в своих убеждениях тверды: "В
конце концов развитие рыночных отношений уничтожает самое
себя.., и сам рынок рано или поздно отомрет, ибо все заменится
государственно-кооперативным распределением производимых
продуктов"[1].
С нынешней дистанции мы склонны к неоправданным обобщениям, а
более поздние периоды неизбежно отбрасывают свою тень на периоды
предыдущие. Соответственно, т.н. советская власть кажется неким
монолитом даже тем, кто знает, какие яростные внутрипартийные
дискуссии, втягивавшие в себя тогдашнее экспертное сообщество,
продолжались вплоть до 1931 г. А ведь почти параноидальная раздвоенность
была характерна почти для всей старой большевистской гвардии:
постоянно вибрировал Дзержинский, умом поддерживавший нэп, а сердцем
тянувшийся к тому, чтобы всех этих биржевиков и валютчиков...
Иногда сердце побеждало. Разрывался Рыков, да и Сталин отнюдь
не только играл на стравливании своих сегодняшних товарищей с
вчерашними и завтрашними, но и действительно менял позицию от
месяца к месяцу.
Только одни не хотели и не умели менять позиции — эксперты.
Именно в 1925 году, когда стране решительно ничто не угрожало
извне, низовые партийные функционеры утратили почву под ногами,
поскольку низовые советы все чаще оказывались под контролем крепких
хозяев. Сдавать портфели партийные функционеры не желали и буквально
засыпали ЦК и ЦКК воплями о том, что без поддержки центра классовый
враг их окончательно выдавит. Высшие функционеры тоже ощущали
себя неуютно, поскольку в условиях нэпа им слишком часто приходилось
уступать аргументации экспертов. Об этом часто забывают сегодня,
приписывая отцу народов стальную волю и жёсткую последовательность
интриг — Сталин был вполне чуток к опасности, имевшей сугубо мирную,
эволюционную природу, и в этом был един даже с Троцким и тем более
с Бухариным. Это оппозиция обвиняла руководство партии в недостаточной
борьбе с частным капиталом, и не ответить на этот вызов было невозможно,
тем более что в этом вопросе между Сталиным и оппозицией на самом
деле было полное согласие.
Из этой глубинной коллизии виделся только один выход — заново
взнуздать и вздыбить огромную страну. Для этого следовало расчистить
штабную площадку, и уже в 1925 г. созрел план устранения наркома
финансов Сокольникова и его заместителя профессора Юровского,
поддерживавших, разумеется, идею индустриализации, но решительно
противившихся идеям её форсирования за счёт прямого оскудения
деревни, к чему призывали партийные публицисты во главе с Преображенским
и партийные эксперты во главе с Новожиловым и Струмилиным.
В сегодняшних дискуссиях о якобы невозможности перехода
на мировые цены внутри страны неплохо помнить, что был в нашей
истории момент, когда разница оптовых цен в СССР и США составляла
всего 9% — это февраль 1925 г.
Но уже через год, когда из-за вытеснения частного капитала из
товарооборота и крайне неэффективной системы государственных инвестиций
ситуация стала ухудшаться, а против продолжения интервенций на
золотовалютном рынке выступили Кржижановский, Пятаков, Уншлихт
(от Наркомвоенмора) и Куйбышев, уже ставший не только заместителем
Рыкова, но и председателем Центральной контрольной комиссии, нэпу
был вынесен смертный приговор, что почти никем не было замечено.
Не только НЭПу, коль скоро 4 февраля 1926 г. в постановлении Политбюро
появился невинно звучавший пункт: "Не возражать
против соглашения между тт. Рыковым, Шейнманом и Дзержинским по
вопросу о черной бирже". Вскоре соглашение начало действовать:
за первые четыре месяца ОГПУ было дано разрешение по 81 делу на
251 человека для внесудебного разбирательства — с известным исходом.
Ю.Голанд завершил свою книгу маленькой историей, которая всегда
приходит мне на память при лицезрении прокурорских физиономий
на телеэкране. На апрельском пленуме ЦК с докладом о хлебозаготовительной
кампании выступил Каменев, один из лидеров оппозиции и всё ещё нарком торговли. "Он заявил, что организации хлебного рынка мешает
наличие в руках частных лиц, особенно на Украине, мельниц, которые
были им сданы в долгосрочную аренду в начале нэпа, и предложил
изъять их у частников. Выступивший в прениях председатель Совнаркома
Украины В.Чубарь заметил, что удовлетворить требование Каменева
трудно, так как нельзя разорвать договора без нарушения законодательства.
На это в заключительном слове Каменев ответил, обращаясь к сидящему
в зале генеральному прокурору Украины Н.Скрыпнику: "Я просил
бы т. Скрыпника прикрыть хоть одно недремлющее око прокурора и
разрешить эти мельницы взять в свои руки". Скрыпник его
тут же прервал естественным вопросом: "Может
ли развиваться гражданский оборот при нарушении гражданских законов?"
и получил такой ответ: "По книжкам всяческих
профессоров, и советских, и буржуазных, не может, а по советской
практике может".
|
