5. Количества и качества
Согласно одному из определений, архитектура есть проектирование
сооружений. Одно из определений строительства гласит, что они
суть оболочки длительного пользования для контролируемых условий
среды — т.е. создание окружения, отвечающего определённым (как
правило человеческим) функциям.
Из этих подходов выросли специализированные области знания. Наука
о среде занята преимущественно количественными описаниями того,
что считать отвечающим физическим потребностям человека: каковы
температурные пределы, в которых мы ощущаем себя комфортно или
сколько света необходимо, чтобы читать или готовить на кухне.
Эти величины ничего не могут сказать о том, что такое приятная
атмосфера для чтения или готовки, но сама приятная атмосфера зависима
от тепла и света и т.д. Но ведь именно сама атмосфера придаёт значение количественным параметрам. Чтобы создать приятную и,
что ещё более важно, осмысленную обстановку, нам необходимо внимание
не столько к количествам, сколько к качественным характеристикам.
Существует множество инструментов для измерения количеств: какова,
скажем, сила звука и его частотные характеристики. У нас есть
множество таблиц, по которым эти количества можно оценивать: звук
силой столько-то децибел нарушает сон или препятствует нормальной
беседе и пр. и пр. Мы используем разные инструменты, чтобы получать
объективную информацию, но все эти инструменты имеют селективный
характер. Показатели анемометра подскажут нам, где лучше разместить
ветряную мельницу, но придётся внести поправку на штормовые ветры
и шквал. Напротив, для размещения зданий нам нужен, прежде всего,
учёт температур и влажности господствующих ветров с поправкой
на те направления, что действительно имеют значение на месте.
Чтобы всё это узнать, нужно несколько инструментов, компьютер
и терпение длиной в несколько лет, или достаточно расспросить
старожилов-соседей. Вне всякого сомнения, инструменты раздвигают
доступную нам границу объективного знания, однако их избирательный
характер означает, что ответы инструмента не всегда в точности
отвечают на наши вопросы. То, что очень часто отбрасывается прочь
как признак человеческой субъективности, представляет собой в
действительности бессознательную способность синтезировать множество
факторов, потому что предпочтения всегда замешаны на бессознательном.
Как надеяться найти объективное основание для оценки качеств?
Конечно, возможно количественно оценить ответы людей по средней
ответов на множество позиций опросных листов, можно также тщательно
фиксировать реакции лабораторных животных. Не исключено, что на
таком пути можно достигать осмысленных результатов, но меня часто
отталкивали, с одной стороны, явная примитивность и очевидность
выводов, которые как правило и так всем известны, а с другой —
то, что я всё же стараюсь сохранить в себе человека, а не клубок
реакций на лабораторные импульсы. Когда мы оказываемся в местах,
где ощущаем себя особенно хорошо (или особенно плохо), вероятность
того, что наши ощущения разделят и другие, достаточно велика.
При этом я имею в виду не те места, которые я считаю достойными
размышления, но именно те, где я просто нечто ощущаю.
Когда мы обнаруживаем признаки болезни зданий, становится ясно,
качества, которые всем или почти всем нравятся или не нравятся,
будь то тепло, свет, звук или что угодно ещё, и в действительность
суть полезные или вредные. Наши субъективные предпочтения могут
обладать изрядным значением как показатели того, хороши или дурны
эти места именно для нас. Для иных научных изысканий человеческое
существо является, строго говоря, наилучшим инструментом. В разработке
систем измерения степени загрязненности интерьера профессор Фангер
обнаружил, что оценки людей оказывались упорно более тонкими,
точными и смысловыми, чем химический анализ[1].
Действительное затруднение лежит в том, что в такой оценке присутствуют
разные слои: персональное, культурное и, наконец, универсальное.
Обычно эти слои переплетены — мы просто реагируем отнюдь не осмысляя
почему. Однако научиться различать их между собой вполне возможно
путем дисциплинированных упражнений в стремлении к бесстрастной
объективности. Если научиться видеть за пределами персонального,
то начинаешь использовать самое себя в качестве объективного инструмента
для оценки качества среды.
Воздушный промежуток между нами и незнакомцами, ощущаемый нами
как комфортный, существенно меняется от культуры к культуре[2].
Количественные характеристики потребностей в пространстве вообще
преимущественно имеют культурный характер — европейцев как правило
поражают размеры американских жилищ, автомобилей и городов. У
нас конечно и персональные предпочтения размерности: одни любят
уютное, другие — величественное. При этом в абсолютных величинах
дистанция предопределяет манеру, в которой мы говорим, двигаемся
или фокусируем взгляд. Дистанция поэтому имеет воздействие на
организм, независимо от наших предпочтений и ожиданий, а это в
свою очередь влияет и на социальные взаимоотношения.
Чувство цвета глубоко персонально. У каждого есть цвета, которые
он любит носить, и те, что он не переносит. Но есть также и мода
на колористику, которая охватывает сообщество, с относительной
свободой от прежних конвенций. Но есть также и универсальные особенности
цвета: красный ускоряет обмен веществ, тогда как синий замедляет
его. Это уже физиологический факт — каждый реагирует на стимул
одинаковым образом. Известно, что разные участки спектра оказывают
стимулирующее воздействие на те или иные железы: жёлтый — на щитовидную,
синий — на гипофиз, красный — на мужские, а фиолетовый — на женские
половые железы[3].
Знание такого рода может использоваться для манипулирования людьми
равно как и в лечебных целях. Так, в доме для трудных детей в
Англии есть плавательный бассейн, освещаемый снизу, так что тела
плещущихся детей кажутся цветными: красный помогает активировать
заторможенных детей и побуждать их к деятельности, а синий способствует
тому, что гиперактивные успокаиваются и приходят в чувство.
Все цвета обладают универсальной силой воздействия. При этом
я имею в виду, разумеется, не пятнышки цвета, но полное погружение
в цвет, будь то цветной свет или цветное окружение, формируемое
цветом стен, пола и потолка. Тяжелые насыщенные цвета чрезмерно
сильны, чтобы создавать комфорт, и поэтому применять их можно
только с чрезвычайной искусностью — старая традиция требует, чтобы
они использовались в виде целой гаммы оттенков и валёров, гармонизируя
через контрапункт. Сильный цвет непременно манипулятивен — он
доминирует над обстановкой и прочими декоративными деталями, а
в чем-то и над самим человеком. Он навязывает настроение помещению.
В окрашивании света цвет напротив легок как дыхание. Окрашенный
свет воздействует совсем иначе, чем кроющая краска — такой свет
может поднять настроение, тогда как цвет стены способен буквально
вдавить настроение в вас. Если нет возможности поставить прямой
эксперимент, постарайтесь вообразить комнату, в которой вы находитесь,
залитой желтым (синим, красным) светом или выкрашенной в эти цвета[4].
За исключением специальных помещений особого использования, цветное
стекло выпадает из окружения, тем более что окна, как правило,
служат всё же тому, чтобы из них выглядывать. Нужны иные способы
воздействия на окрашенность света в комнатах. На помощь приходит
лессировка или живопись тонкими слоями жидкого пигмента по фактурной,
грунтованной белым поверхности, когда отраженный от нее свет проходит
через столь тонкий цветной слой, что он сам едва различим. Прозрачный
свет, проходящий через занавески оказывает тот же оживляющий эффект
на цветность пространства.
Зеленый давно популярен как цвет равновесия, сказывающийся общей
успокоенностью, сбалансированность — в штейнерианских школах он
служит основой окрашенности классных комнат для детей среднего
возраста. Однако нужно немалое искусство, чтобы покрыть стены
матовым зелёным, чтобы не впасть в излишнюю его тяжесть или мертвость,
так как просто зелёный являет собой один из самых безжизненных
цветов в живописи. Хуже того, есть ещё и опасность того, что отраженный
от зеленой поверхности свет окрасит лица в мертвенные тона, создавая
неприятный эффект. Совсем иной эффект у солнечного света, проходящего
сквозь светлую листву — в нем сочетается и жизненная сила и удивительная
успокоенность.
Я широко пользуюсь отражением света от естественных материалов
и фактур. Естественно, что при этом я пользуюсь в основном белыми
стенами и потолком. Там, где желателен особый цветовой климат,
я применяю лессировку. Речь идёт не о капризе и не случайном выборе,
не просто о цвете привлекательном и согревающем, но о сознательном
выборе назначения. Вполне обычны вопросы следующего рода. Какой
цвет будет способствовать превращению кафе из утилитарной забегаловки
в место, где хочется назначить встречу? Какой цвет лучше подготовит
наше вступление под своды церкви? Здесь не может идти речь о жёстких
правилах — скорее дело в выработке чувствительности к тому, как
"говорят" те или иные цвета. Следующим шагом становится
сопричастность цвета световому климату, индивидуальному в каждом
помещении, и только затем — художественная разработка этих ингредиентов.
Работа с количественными элементами архитектурного словаря требует
развития такого рода чувствительности во всех без исключения областях.
Необходимо научиться осознанно испытывать влияние вещей, которые
обычно проскальзывают мимо сознания, а не просто обдумывать их
извне. Для этого требуется пробуждение всех наших чувств, тех
врат, через которые реальность обращается в наши ощущения. Чувства
говорят нам о том, что важно в нашем окружении, которое мы переживаем
по преимуществу с помощью чисто внешних чувств — зрения, осязания,
обоняния, слуха, ощущения тепла. Архитектура, понимаемая как проектирование
среды, имеет в основе воспитание всех этих способностей.
Мы всегда стремимся делать нечто, что заставит место хорошо смотреться.
Если мы даже не смотрим на это прямо, "послевидение"
или остаточное отражение на сетчатке сказывается сочувственной
реакцией. Люди ощущают это визуальное "состояние", они
могут пересказывать, помнить его долгие годы, но если попросить
их как-то нарисовать виденное, окажется, что у них вовсе нет сколько-нибудь
ясной идеи, как это выглядело на самом деле! Многое в этом визуальном
настроении, сформировано цветом, фактурой, масштабностью и качеством
взаимодействия видимых предметов. Огромную роль в этом настроении
играет качество света.
Как бы симпатично не выглядело место, оно оттолкнет, если пахнет
сточной канавой. Запах свежеиспеченого хлеба или молотого кофе
служит лучшей рекламой продовольственной лавки — лучше, чем любая
выкладка или оформление витрины. Поставщики часто смотрят на меня
с подозрением, если я спрашиваю, издает ли ковровое покрытие или
иной материал запах? Они глядят на меня с ещё большей подозрительностью,
когда я начинаю обнюхивать образцы. Но ведь скверно проектировать
место, которое при милом облике будет чудовищно вонять, особенно
если его запах сообщает нечто важное о качестве воздуха, которым
мы будем дышать.
Взрослые не пробуют окружение на вкус — однако маленькие дети
заняты этим постоянно. Погружая зубы в игрушку из дерева или из
пластика, они ощущает совершенно разные вкусовые ощущения. Но
и мы, стоит нам ощутить привкус меди или свинца в питьевой воде,
начинаем подозревать, не отравлена ли вода материалом трубопроводов.
Какое богатство качеств у тепла: жару, которой пышет кузнечный
горн, можно вынести даже жарким летом, но теплый воздух из кондиционера
неприятен и холодной зимой. Точечный источник тепла, вроде очага
или камина, усиленный звуками, запахом и видом огня, привносит
в дом пульсирующее ощущение жизни. Не случайно мы называем этот
элемент дом его сердцем (hearth — a heart). Всякий, кто испытал
наслаждение от грелки или лежа на нагретых солнцем камнях, может
вообразить себе роскошь русской печи, которая ставилась так, чтобы
на ней можно было спать. Что за грандиозное отличие лучащегося
тепла и кондиционирования воздуха!
Большинство из нас не расхаживает по свету, сознательно пробуя
здания рукой, однако, вовсе не задумываясь над этим, мы прикасаемся
к ним ежеминутно. Текстуры, по которым мы шагаем или которых касаемся
пальцами (или только взором), высказывают всю меру различия между
доступными недоступными местами: мало таких, кто предпочтет бетонную
скамью и стальной стол деревянным. Немногие из моих клиентов высказывают
конкретные запросы по поводу материалов, используемых в разных
частях здания, но очень многие требуют деревянных полов — увы,
и в тех случаях, когда невозможно организовать соответствующую
вентиляцию под полом[5].
Совершенно иное ощущение возникает от того, как звучат помещения
— есть ли эхо или реверберация или звук поглощается полностью.
Церковь, гостиная и ресторан должны и звучать по-разному, и взаимодействие
материалов с пространственным решением можно подобрать так, чтобы
достичь в каждом случае нужно эффекта. Мы не чувствуем себя дома,
если в помещения звучит гулкое эхо. В акустически глухом месте
невозможно запеть, тогда как звон и бряканье посуды способны превратить
ресторан в дешевую столовку.
Все это лишь внешние чувства. Они служат нашему контакту с внешней
реальностью, которую на Востоке называют майей — иллюзией — хотя
сквозь нее мы в состоянии вглядываться в невидимую духовную реальность,
спрятанную за ней. У нас есть и более тонкие чувства, посредством
которых мы можем ощущать эту неидимую сущность, а она более чем
реальна. Мы легко видим разницу, заглядывая в один магазин, где
главной целью откровенно является извлечение максимума прибыли,
и в другой, где на первом месте задача оказания общественно необходимой
услуги.
Мы можем культивировать в себе чувство восприимчивости к тому,
что место может поведать. Тогда мы начинаем ощущать невысказанные
прямо ценности, спрятанные под покровом внешних проявлений, проявляющие
то, как это было спроектировано, как построено, как развивалось,
как за ним ухаживают и используют.
Мы способны развить в себе чувствительность к уникальности, индивидуальности
мест — речь идёт не об очевидных различиях, но о различении "духа
места". Многое в нем проступает и на низовом уровне — через
то, как чувственные реакции дополняют или противоречат друг другу.
Но проектировать в опоре на одни такие сугубо внешние признаки,
значит просто играть в косметические игрушки. Места говорят нам
именно через дух места, и все феномены, воспринимаемые внешними
чувствами, сыграны с ним. Микрорайоны массовой застройки, проектируемые
системным методом, реализованные системным способом, навязанные
ландшафту, не станут качественно лучше, если раскрасить их в привлекательные
цвета или если экранировать их шума автострады. Они и в этом случае
останутся вместилищем для статистических единиц, но не для индивидуальности
человека.
Мы снабжены и чувствами, сообщающими нам о нашем же внутреннем
состоянии: чувством равновесия и чувством движения, т.н. кинэстетики.
И, наконец, у нас есть последнее из осознаваемых чувств — ощущение
здоровья. Лишь в исключительных случаях мы действительно ощущаем
себя здоровыми, но всегда ощущаем недомогание, жажду, усталость,
острую потребность в чашке кофе и пр. и пр. Это чувство имеет
прямое отношение к архитектуре, поскольку многие здания способны
заставить нас ощутить себя больными даже при кратком пребывании
в них. Помимо порождения вполне различимых конкретных симптомов,
они воздействуют на всю совокупность чувств, что проявляется в
изнеможении, общем состоянии напряженности или в бессоннице.
В целом и одни внешние чувства неплохо указывают нам на жизнетворность
или губительность окружения для нашего организма и для нашего
душевного состояния. К несчастью, сами эти чувства настолько повреждены
в наши дни, что если не культивировать их специально, их голос
может быть слишком слаб, чтобы различить сообщение.
По вполне достоверным физиологическим причинам люди чувствуют
себя скверно, если они работают весь день при искусственном освещении,
тогда как весенний солнечный свет несет с собой такое ощущение
радости, что и больной выскочит из койки. Недостаточная же освещённость
может вызывать сезонные нарушения равновесия, вызывающие депрессию,
сонливость и тягу к самоубийству. И в то же время слишком много
света в помещении чрезмерно раскрывает его, лишает чувства защищенности,
тогда как мы в конце концов для того и строим здания, чтобы достичь
защищенности и от внешней среды и от общества других людей.
Несколько меньших по размеру окон лучше, чем одно большое — не
только с точки зрения экономии энергии, но и потому, что при тех
же суммарных теплопотерях мы получаем лучшее распределение светового
потока. Ещё важнее, что улучшается и качество света, приобретающего
больше животворной силы вместе с эстетическим богатством светового
климата. К тому же, вместо одного вида из окна мы получаем два
или больше, а это улучшает общую ориентацию — в скольких зданиях
я бывал, где никак не можешь понять, где же ты наконец находишься!
Даже при тех занятиях, которые сугубо теоретически вообще не нуждаются
в естественном свете, окна создают возможность контакта между
искусственным миром интерьера и природными циклами самообновления
снаружи. В больницах давно уже обнаружили, что улучшение вида,
открывающегося из окна, сокращает и послеоперационное время выздоровления
и, что ещё важнее, - необходимость использования болеутоляющих
средств[6].
Неприятный запах всегда служит предупреждением о том, что нам
нечто угрожает. Запах порождается исчезающе малыми объемами вещества,
но даже такие ничтожные объемы могут быть опасны — у легких грандиозная
площадь всасывания, и мы ежедневно вдыхаем сотни кубометров воздуха.
Даже если вы скептически относитесь к гомеопатии или цветочным
лекарствам Баха (хотя роль ничтожных загрязнений для компьютерных
"чипов" теперь уже никого не удивляет), нельзя оспорить,
что ничтожные ядовитые примеси в воздухе оказывают на нас весьма
заметные воздействия. Запах любого материала служит симптомом
того, что с его поверхности нечто испаряется, как происходит,
скажем, с пластмассами, которые — при всем своем долголетии в
качестве мусора — весьма нестабильны. Любой пластик высвобождает
в атмосферу пары пластификаторов, стабилизаторов, пигментов и
свободных мономеров — именно их мы и вдыхаем[7].
Обычно эффекты едва заметны, так что нам необходимо вырабатывать
способность чувств подсказывать, что хорошо и что плохо. Когда
мы касаемся поверхности дерева с полиуретановым внешним покрытием,
то сразу знаем, что что-то не в порядке. Оно ощущается твердым,
слишком гладким и холодным. Оно не дышит, и влага с подушечки
пальцев конденсируется на этой безразличной поверхности. Это выглядит
как дерево, но лжет, а вряд ли хорошо окутывать человеческий дух
в одеяла из лжи. Если хочется, чтобы из детей получились честные
люди, окружение, пропитанное ложью, вряд ли в этом поможет. Опустошенность
чувственного опыта не питательна для развития души.
Говоря о питании души, мы имеем в виду обнаружение в том, что
нас окружает, того, что способно придать равновесие всегдашней
неуравновешенности момента бытия. Конечно же, таких нарушений
равновесия бесконечно много, и душе многое нужно, и лишь немногое
можно выделить как важнейшее. Иногда мы тоскуем по общению и его
стимулирующему воздействию, но иногда его слишком много, и общение
начинает нас угнетать. Иной раз нам необходимо укрыться в глубоко
личном, и мы присаживаемся к камину, уходим во внутренний дворик
или какое-то тайное убежище. Дает ли наше обычное окружение шанс
на осуществление таких устремлений?
Чем жёстче и безжизненнее окружение, тем сильнее мы ощущаем усталость,
тупую напряженность всего естества, тем меньше хочется жить. Чем
оно мягче и насыщеннее жизнью, тем сильнее в нас ощущение свежести,
бодрости и сил: мягкое дуновение свежего воздуха, а не тяга из
вентиляционных каналов[8];
приглушенный звук, а не гулкое эхо, живой и умеренный свет, отраженный
от зеркала воды или проходящий через листву сквозь окна, обращенные
в разные стороны, что придаёт ему богатство полутеней... Живая
зелень и растения приносят с собой мягкость и сезонные ритмы.
Растения в интерьере не только смягчает жёсткость архитектурных
форм, но также (в особенности мхи) восстанавливают ионный баланс
в воздухе. Они выделяют кислород и дезинфицируют воздух, которым
мы дышим. Жители Центральной Европы недоумевают, как выживают
в промышленных городах Британии, лишённых деревьев, но британцы
привыкли полагаться на морские бризы, идущие обычно с запада и
сдувающие загрязнения на восточные окраины городов и на головы
бедноты, которая живет там. В континентальных странах озабочены
введением зелёных "легких" в планировочную ткань городов[9].
При всем их значении для улучшения качества воздуха мы любим
деревья и другие растения за их покойный облик, живую и богатую
тень, шелест листвы и запахи. Они питают душу, а не только легкие.
Вьющиеся растения не только смягчают жёсткость углов, придают
отталкивающей поверхности ощущение свойскости, обогащают фактуру
стен и арочных проемов, но также и поглощают уличные шумы. Конечно,
в связи с озеленением возникают проблемы вандализма, нередко безопасности,
его нарушает сильный ветер, за ним надо ухаживать, но главным
всё же оказывается желание и воля помочь растениям укорениться.
Многие виды растений вообще не требуют ухода, однако немногие
среди клиентов способны всерьёз воспринять совет обрызгать стены
жидким коровьим навозом, чтобы побудить к росту мхи и лишайники.
Встречаются люди, которые не любят деревьев. Для них это лишь
источник скользких листьев на тротуаре или уменьшение светового
потока в окна. Нельзя отказать этим соображениям в резонности,
как бы ни хотелось с ними спорить, но в любом случае они и в малой
степени не перевешивают блага, связанного с живой зеленью. Однако,
сталкиваясь с возражениями такого рода, мы всегда должны внимательно
и честно разобраться, выиграет ли всякое данное место от посадки
деревьев. Я, безусловно, встречал такие места, хотя и не слишком
часто.
Даже и зелень может стать ошибкой, будучи устроена не там, где
надо. Конечно, гораздо легче приобрести растения в питомнике,
чем высаживать дички, тем более что в питомниках растения культивируются
в определённых селективных направлениях — чтобы иметь цветную
листву, чтобы продлить время цветения. Однако многие из таких
растений замечательно смотрятся в центре сада, но совершенно выпадают
из общей картины при высадке в другом месте. Возможен и несомненный
"перебор" зелени. Как бы я не любил кровли-газоны за
их эстетические и экологические свойства и за их способность встроить
здание в ландшафт, и хотя меня часто просили их устроить, лишь
дважды я встретился с ситуацией, где они были совершенно уместны.
Возможны ситуации чрезмерности света и переизбытка тепла, хотя
чаще мы знаем ситуации, где и того и другого недостает. Есть целые
таблицы соответствия светового потока и температуры разным видам
занятий. Но разумеется, всякий раз, когда мы имеем дело с переводом
качественных характеристик на язык чисел, пробуждается подозрительность:
даже при отвлечении от эстетики, сомнительна тождественность градусов
Цельсия при конвекционном или излучающем типе отопления или при
такательном ощущении тепла, весьма сомнительна тождественность
числа люксов для естественного света, ламп накаливания или флюоресцентных
ламп. И всё же в целом таблицы стандартов полезны, так как ими
описаны потребности как таковые, без учета конкретной ситуации.
Чего-то всегда слишком много или слишком мало — в конце концов
вся жизнь на земле местится в очень узкой полосе между материковым
грунтом и космическим пространством. Здоровая жизнь всегда являет
собой хрупкое равновесие между крайностями. Архитектура, способная
поддерживать это состояние здоровья, тоже местится в узком спектре,
содержащем в себе целый мир качеств, отвечающих различным сторонам
бытия. Один лишь шаг в сторону от этой полосы, и мы немедленно
становимся манипуляторами.
Всякой деятельности, всякому поведению отвечают определённые
настроения. Окружение может обладать свойствами, которые отвечали
бы характеру действий, подобно тому, как это делает перенос взгляда
вглубь пейзажа, когда наша работа весьма ответственна, напряженна
и зажата в интерьере. При этом отнюдь не обязательно речь идёт о дальнем виде, открывающемся за водной гладью — довольно и вершин
деревьев, колеблемых ветром, или неба с его переменчивым рисунком
облаков. Напротив, иногда нам нужны замкнутость, тепло и мягкая
фокусировка внимания, и этой потребности лучше всего служит открытый
огонь в камине, рядом с которым нежелательны окна, если только
они не снабжены ставнями или экранами, изолирующими интерьер от
внешнего мира.
Нам остро необходимы качества среды, отвечающие душевному состоянию.
То нам нужны возбуждающие, стимулирующие места, то напротив —
успокаивающие, не насыщенные цветом, купающиеся в цветном свете,
проходящем сквозь листву, лепестки цветов или отраженном от лессирующей
структуры колера стены.
Когда мы испытываем стресс, испытать мир и покой окружения не
менее существенно, чем оказаться в уютном и теплом месте в жёсткий
мороз. Но в другие периоды нам оказывается важным, прежде всего,
окунуться в игру самой жизни, что в особенности важно для молодёжи,
для которой это необходимейшая часть процесса расширения социального
кругозора. Особенность сегодняшнего словно оторванного от корней
прошлого времени заключается в том, что мы явно испытываем потребность
в переживании, которое явным образом укоренено в истории: потому-то
такими устойчивыми всё же оказываются установления далекого прошлого,
вроде супружества, постоянной работы, некоего общественного порядка.
Мы оказались под гнетом страха перед тотальной экономической и
экологической катастрофой, да и опасность ядерного уничтожения
не устранена вполне, так что если уж человек испытывает нужды
в чувстве стабильности, укоренённости, покоя своего окружения,
то в наши дни эта нужда сильнее, чем когда-либо.
Мы нуждаемся также в особых качествах окружения, отвечающих особенностям
современной стадии развития общества. Но не слишком ли это самоуверенно
— говорить о том, что нужно другим людям, чем ты сам? Однако если
не предлагать выбор такого рода качеств, мир по-прежнему будет
руководствоваться трендами, которые вовсе не были сознательно
выбраны за блага или свободы, связанные с ними. Это тенденции,
навязанные индивиду извне, подобно нажиму манипулятивной рекламы
или бихевиористской психологии, равно как тренды из глубин психики,
подобно эгоцентристким желаниям.
Выбор того, что уместно, не есть определение за других или манипулирование,
но предложение структур окружения, способных поддерживать сбалансированное
развитие. Внутренняя свобода также зависит от этого равновесия.
Что, скажем, уместно, подпитывая чувство внутренней свободы, в
окружении подростков? Это очень деликатный вопрос, так как вовлекает
множество факторов: подростки нуждаются в том, чтобы сбросить
с себя доминирование со стороны взрослых, и ориентация на старших
сверстников обычно является основной опорой в этом возрасте. С
другой стороны, сам конформизм в отношении старших сверстников
представляет собой питательную среду для экономической эксплуатации,
особенно в связи с новонайденным опытом знания собственного тела,
сексуальными желаниями, эмоциями ранее неведомой силы. Так легко
прятать нежность нового эмоционального "я" за грубостью
и бесчувственностью поведения. Внутригрупповой конформизм может
так легко превращаться из опоры в препятствие тому подчинению
жизни некоторым идеалам, которое сопровождает переход к зрелости.
Различные качества помещений, будь то школьный класс, кафе или
молодёжный центр, будут поддерживать различные же аспекты сложного
переходного процесса и включаться в разные образы развития человеческого
существа. В зависимости от образа человеческой личности, которым
мы владеем (хотя бы и неполной, ослабленной его версией), мы будем
проектировать совершенно различные типы пространств. Одно из них,
возможно, будет выстроено вокруг резкого освещения, собирающегося
в центре — чем резче, тем лучше, иной раз стробоскопического,
разноцветного или на грани ультрафиолетового. Тогда вокруг, в
густой тени возникнет много ниш с сиденьями и маленькими столиками,
создавая ощущение защищенности. Будет, разумеется, стойка бара
с приглашающей подсветкой. Такое помещение будет создавать ощущение
подземелья (если возможно по ситуации, оно и будет подвальным).
Ему не нужны окна, а вход в него будет идти через узкий коридор.
С пространственной точки зрения это помещение охватывающее, но
без чётко очерченных границ. Предпочтительно, чтобы оно не имело
прямоугольной формы, его потолок будет занижен, цвета будут матовыми,
тёмными и насыщенными — коричневый, чёрный, темно-красный. Все
это слабо охватывается сознанием, так как освещение фокусирует
внимание на движении людей. Это вечернее место, обеспечивающее
приватную полутьму с эффектной самодемонстрацией на ярком свету.
При наличии громкой музыки это все создаёт климат привлекательной
дискотеки или кафе клубного характера.
Танцевальный зал для молодёжи, в большей степени готовой соответствоваться
предпочтениям родителей, чем старших сверстников, будет выглядеть
совершенно иначе: электрические люстры, высокие потолки, прямоугольные,
чётко очерченные формы пространства, широкие подходы. Когда по
утрам солнечный свет врывается в узкую щель пожарного выхода из
дискотеки, это место сразу же выглядит пустым, лишённым шарма,
фальшивым. Это тип окружения, настроенный только на частичку человеческого
существа. Когда солнечный свет врывается в танцевальный зал, такой
драматической перемены не происходит. Это обстановка, отвечающая
иным аспектам существования.
Если нам нужно проектировать помещение другого назначения, если
мы стремимся к тому, чтобы пробудить в подростках живое критическое
отношение к действительности, нам потребуется больше естественного
света. Нужны будут окна, через которые открывается вид на мир,
в котором что-то происходит, возможно, нам будут нужны ниши или
альковы, свободно связанные с главным залом. У архитектурного
решения будет большая чистота линий, хотя следует избегать чрезмерной
упрощенности форм. Естественны мягкие изгибы поверхностей, имеющие
открытый характер, свободные от задачи защищать. Мы здесь будем
стремиться к легким цветам — может, серо-голубоватым с оттенками
зелени. По вечерам мы будем ожидать от этого места некоторой дифференциации
освещённости, тепла и комфортности: круг света над каждым круглым
столом, задвинутым в угол, подушки, разбросанные на полу перед
камином, живая музыка. Такого типа помещение будет облегчать жизнь
группового сообщества, опорой которого являются приятельские отношения,
вовлекающие всего человека.
Естественно, что помещение для пятнадцатилетних будет принципиально
иным, чем для пятилетних. Первые не только выше ростом, так что
уровень горизонта расположен значительно выше, они проявляют гораздо
больше интереса к миру, простирающемуся за пределами ближайшего
окружения, их интеллектуальная активность много сильнее. Пятилетние
нуждаются в большей защищенности, в возможности активно существовать
в мире воображения и подражания. Первое помещение будет выше,
жёстче по очертаниям и формам, более открытым во-вне. Второе —
теплее по цвету, мягче, ниже, уютнее в каждой форме и пространстве
в целом. В детском саду, который я строю в момент работы над этим
текстом, у меня округлые комнаты, имеющие поэтому единственный
центр активности, но они высвобождены из-под детерминизма геометрии
за счёт создания игровых альковов на разных уровнях. Все это дополнено
сочетанием больших окон с маленькими, глубоко посаженными в толщу
стены, дополнительно защищенными миром деревьев снаружи.
Разумеется, различным социальным группам нужны различные же формы
окружения. Дело не только в культурных реакциях, хотя они и существенны:
то, что покажется просторным кому-то из Бомбея, будет нестерпимо
тесным здесь, а то, что для Голландии дикий пейзаж, в Лапландии
покажется чуть ли не городской средой. Есть ещё классические различия
между типом дома, к которому стремятся люди, работающие в городе,
отчужденные и стиснутые толпой незнакомцев, и тем, какого ищут
люди, привыкшие к труду на свежем воздухе и капризам погоды, вроде
фермеров, лесников или моряков. Первые ищут простора, покоя, света,
воздуха и дальних видов, жаждут закрыться в приватном мире пригорода.
Вторые хотят уюта, закрытости, защищенности и стремятся строить
совиные дома с маленькими окнами, спать в маленьких комнатах,
выгородках или постелях с высокими стенками.
Я знаком с валлийскими фермерами, владельцы которых сумели разбогатеть
и выстроили просторные пристройки для кухонь (кухня ведь всюду
комната, в которой живут все), в сухом современном стиле. Дома
кажутся пустыми и недружелюбными: семья жалуется на холод, хотя
теперь там впервые устроено центральное отопление. Отсутствие
тепла создаётся отнюдь не низкой температурой и даже не тем, что
белый колер стен принадлежит к семейству холодных белых, хотя
это играет некоторую роль. Это ощущение рождено тем, что дома
словно остались без сердца. Они утратили тепло души и теперь обладают
неуместными качествами.
Неспособность подпитывать душу переживается как неудача в организации
подходящего физического окружения даже если замеры будут говорить
обратное. Качества окружения оказываются важнее его количественных
характеристик.
Примечания
[1]
Byggforsrning No 3, April 1988, pp.17-19.
[2]
See for instance Edward Hall, The Hidden Dimension, Doubleday
Anchor, 1966.
[3]
Kenneth Bayes, The Therapeutic Effect of Environment jn Emotionally
Disturved and Mentally Subnirmal Children, Gresham Press, 1970,
p.31.
[4]
Эксперименты по исследованию физиологической равно как психологической
реакции на цвет осуществляется гораздо чаще с применением окрашенного
света, чем пигментов. См. выше: Kenneth Bayes — прим.3.
[5]
Существуют апробированные конструкции деревянных полов без вентиляции
снизу, но я не могу вполне им довериться.
[6]
David Wyon, 'Buildings fit for people to live and work in' in
Der Sunda Huset, p.196.
[7]
Katalyse Umweltgruppe und Gruppe fur okologischer Bau- und Umwelt
Plannung: Das okologische Heimwerkerbuch. Rowohlt (Hamburg), 1985),
p.197.
[8]
Заметим, что только от порывов ветра, создаваемых небоскрёбами,
ежегодно погибают до двухсот человек.
[9]
См. напр., Design with Nature, Ian McHarg, Doubleday/Natural History
Press, 1971.
|
