Лекция
№11. Торонтский проект и пр.23.03.2000 Глазычев
В.Л.: Я хочу продолжить тему, условно названную “игра
с городом”. Продолжить с несколько неожиданной стороны. Дело в том, что я
оказался вплетен в новую ситуацию, любопытную с теоретической, методической, и
с психологической стороны. Как вы знаете, наконец начала функционировать новая
Государственная Дума. Состав её активно обновился, но механизм законотворения,
естественно, остался неизменным. Носителем такого механизма является по определению
не только унаследованный корпус законов — это очевидно, но и аппарат. Аппарат,
который переносит шаблоны независимо от того, какие появляются депутаты. В принципе
это нормально, так устроена, скажем, civil service — гражданская служба в Англии,
которую многие считают образцом. Там гражданская служба защищена от пертурбаций,
вызываемых выборами, так что меняются лишь министры, через которых определяется
политика, но не техника управления. В наших условиях в этом есть и чрезвычайная
опасность. Вот только что я получил целый пакет предложений к законам, часть из
которых выдвинутая группой депутатов, часть комиссиями — потому что любая комиссия,
любая группа депутатов, фракция, кто угодно могут их выдвигать. И один из этих
сюжетов связан с чрезвычайно тонкой, болезненной, непонятной ситуацией, которая
условно поименована и в Законе об основах местного самоуправления: прописано,
“Территориальное общественное самоуправление”. Звучит это как-то славно. Слова
хорошие. Родилось это из понятной аллергии демократически настроенных депутатов
ещё прежних созывов на всесилие городских администраций и их обычное пренебрежение
к проблемам узколокального порядка. Драма и методологическая трудность заключаются
в прилагательном “территориальный”, — использование прилагательных далеко от невинности,
и поэтому я хочу привлечь к этому ваше внимание. Само по себе прилагательное вполне
нейтрально. Ну вроде как действительно люди населяют некие территории. Это факт
неоспоримый. Но введение этого прилагательного в роли ключевого автоматически
переносит акцент, переносит внимание на территорию, на которой проживают люди,
а не на людей, которые где-то проживают. Этого не сказано, но так получается.
Унаследована прежняя схема, согласно которой общий закон об основах местного самоуправления
обозначил право граждан на организацию по системе территориального общественного
самоуправления. Дальше происходит естественная реакция людей, разбросанных
по градам и весям, людей активных, разумеется, которые давно пытались сформировать
альтернативные казённым самоуправленческие системы. Сталкиваясь с вполне понятным
противодействием муниципальных структур, эти активные граждане атакуют депутатов,
в том числе новой Думы: необходимы нормативные акты, которые расставят все на
свои места. При этом удивительные смешения происходят под номиналом территориальное
общественное самоуправление. Дальше следует расшифровка: сельские поселения, городские
микрорайоны, дома, подъезды, дворы… Названия комитетов по стране, соответственно,
различаются: есть уличкомы в ряде городов, в чем прозрачно прочитывается скорее
традиционное слободское начало. Есть домкомы, есть КТОСы. Это не значит, что это
плохо, это некий факт. А в чем, собственно, трудность, в чем опасность.
И в чем моя трудность: мне предстоит убедить людей, входящих в комитет Госдумы
по местному самоуправлению в необходимости притормозить закон, что ещё легко выполнимо,
а дальше в принципе от него отказаться, что гораздо тяжелее. Почему? Происходит
невероятное смешение понятий, родившихся из российской исторической культурной
традиции, из западной историко-культурной традиции через абстрактное поле под
названием “право”. Легче всего ведь происходит перенос слов, но не понятий в области
правового регулирования жизни, потому что слова — чрезвычайно удобная вещь для
этого. Если вы прочтете любой из законов, которые сейчас бурно изготовляются
нашим парламентом, вы обнаружите там чрезвычайно любопытную вещь: первую статью
составляет тезаурус — словарь ключевых слов, словно заимствованный из технологической
компьютерной процедуры. Анализа текста и гипертекстовых связок. Но слова, которые
там перечисляются, не суть жёсткие понятия. По большей части это обозначения,
ну вроде: территориальное общественное самоуправление — это… Вы понимаете, что
дать словарное определение расплывчатому представлению почти невозможно. Это возможно
постфактум, много позже, когда-нибудь. Сейчас это будет мягкая трактовка — что
хочу, то и записал, записываю самые общие слова. Иллюзия создана. Дальше надо
эти слова впрячь в некоторую машину. И обрастает это механизмами и описанием механизмов:
как он избирается, устав… потом проскакивает такая мелочь: право вести предпринимательскую
деятельность. А почему бы и нет? Нормально… Что за этим стоит на самом
деле? Стоит вдуматься, и вы получите целый букет проблем. Ясно, что вся сюжетика
ТОС в значительной степени заимствована из западного опыта, выросла из представлений
о комьюнити (community), характерных для идеологии ряда международных благотворительных
фондов. Здесь-то и проходит принципиальная граница. Есть историческая городская
общинная структура, восемь веков создававшаяся европейскими налогоплательщиками,
собственниками недвижимости. К нашему времени в большинстве случаев от
такого самоуправляемого сообщества мало что осталось, так как электорат в основном
структурирован по устойчивым политическим партиям. Есть интеллигентская мечта
о самоуправляемых общинах, выступающих в качестве инструмента коллективного спасения
наименее образованных, наименее устроенных обитателей полутрущобных или трущобных
кварталов западных городов. Такого рода сообщества как правило формируются при
непосредственном участии экспертов и непременной поддержке развитой системы благотворительности.
Именно эту вторую схему пытаются привнести в Россию с помощью обильного потока
целевых грантов. В наших российских современных условиях эта схема накладывается
на факт проклятия нищеты значительной части народонаселения в городах, невозможности
этого населения содержать, поддерживать даже элементарную инфраструктуру жизни.
Как целое, городское население всё ещё оказывается не в состоянии попросту содержать
жилой фонд, не говоря уже о школах или патронажных сестрах и прочем. Как целое,
это городское население стремительно расслаивается по имущественному признаку,
тем не менее во всех его слоях всё ещё жива убеждённость в том, что условия жизни
- суть ответственность власти, а вовсе не населения. Записывая возможность
права, уже законом закрепляемое право некоторого числа народу — я нарочно использую
такое невнятное обозначение — создать некие органы территориального общественного
самоуправления, мы создаем — мы как Россия в данном случае — удивительно опасный
прецедент. Согласно законопроекту, уже пятьдесят процентов обитателей могут учредить
КТОС, собравшись вместе. Если такое можно представить себе в небольшом селе (отсюда
и слово “сход” в законопроекте, что восходит к непосредственной демократии старого
деревенского схода или казачьего круга), то остается загадкой, как и где могли
бы собраться 50% от десяти тысяч жителей стандартного городского микрорайона.
Законотворцы, кажется, отдают себе в этом отчёт, и потому появляется разрешение
собрать лишь 25% (где они соберутся, — тоже не праздный вопрос), если вторые двадцать
пять процентов делегировали свои полномочия — ну скажем, поставили свою роспись
в незаверенном списке. Очевидно, что фактически могут собраться несколько
десятков человек, изображая собой представителей прочего населения, представить
списки (у нас почти под всем распишутся, если за подписью не следует прямых личных
обязанностей), составить протокол собрания. Затем они принимают устав, выбирают
из своего состава правление, регистрируют КТОС и получают право коммерческой деятельности
и от имени и по поручению “всех”. При этом сорок девять и девять десятых процента,
а то и три четверти могут вообще быть против создания КТОС, что законным образом
игнорируется. Права меньшинства, а при этом — по факту — и права большинства
при этом игнорируются, что создаёт замечательные возможности для статистически
гигантского объема малых злоупотреблений, создания конструкций для отмывки денег,
и чего угодно. Вы можете записать на КТОС недвижимость, создать или условно её
создать, перенять, получить её от чиновников и далее раскручивать в этой схеме
как угодно. Любопытно — сразу вопрос — кому это выгодно? Драма в том, что у нас
на городской сцене игроков много. В данном случае возник ещё один игрок. Игрок
под названием “активист территориального общественного самоуправления”.
Из зала: То есть чиновник тот же всё равно! Глазычев
В.Л.: Нет. Он не чиновник уже потому, что он, простите, не получает от
казны жалование. Хотя делаются попытки и это сделать в усеченном виде. Я уже приводил
как-то вам ситуацию Вашингтона, где местное самоуправление вводилось четверть
века назад. Вводилось сверху, совершенно по-советски. Но при этом категорически
запрещена коммерческая деятельность выборных территориальных групп. Они, кстати,
не называются там территориальными, они называются Neighborhood Advisory Commissions.
Соседские согласовательные комиссии. Очень важное различение. Вот тут понятийная
строгость задана с самого начала. Соседство — Neighborhood — там это и есть территория
по обжитости её. Не вообще территория, а только та, на которой проживают люди
нескольких кварталов. Advisory — это означает, что все её права сводятся к консультативному
статусу. И комиссия уже по определению не есть орган власти, или управления, или
самоуправления, где понятийная неопределённость, связанная с русским корнем корневым
словом “управление”, создаёт гигантский клубок противоречий. Потому что как бы
оно ни называлось: само-, местное или прочее, слово “управление” является в нем
задающим тональность. Те, кто подхватывает этот флаг, по определению стремятся
расширить объем управления, управленческого компонента внутри него. Дайте этому
органу прикоснуться к недвижимости — и управленческие поползновения немедленно
проступят на поверхность. Из-за понятийной неразберихи, общей незрелости
социальных отношений, совершенно понятной в России, пару лет назад ни что иное,
как Конституционный суд Российской Федерации — высший орган судебной власти —
определил товарищество собственников жилья как общественную организацию. Отсутствие
хозяйственно-экономического вектора в правоустановлении, отсутствие интереса экономистов
и менеджеров к реалии совместного проживания людей аукается немедленно. С чистой
совестью это было принято Конституционным судом, что в частности поставило в невероятно
трудные условия попытки формирования товариществ собственников жилья — первый
настоящий элемент самоорганизации собственников. Те самоорганизуются не
по принципу случайного нахождения на территории, а по принципу корпоративного
владения, участия в корпорации владельцев. Подлинный настоящий элемент городского
протокапитализма, да? Так сказать, грубо говоря, это примерно четырнадцатый век,
который наконец был введен некой практикой, но из другого поля, да? Не из поля
политиков, а из поля ну скажем так хозяйственно мыслящих субъектов, одним манием
руки конституционных судей был — ну, не уничтожен, конечно, но заторможен невероятно.
Из зала: Какую форму надо было этому придать? Это
прежде всего хозяйствующий субъект. По функции. Если это хозяйствующий субъект,
относить его к категории “общественная организация” является чудовищным абсурдом.
Абсурд состоялся. Из зала: Некоммерческая организация? Некоммерческая
организация вполне может быть хозяйствующим субъектом, но я говорю о состоявшемся
факте. Решение такое было принято. Значит поскольку законодатель заимствовал ещё одно слово — “кондоминиум”, то есть земельно-имущественный комплекс, и определил
ТСЖ как организационную форму реализации членами кондоминиума своих имущественных
прав, и чиновники, и горожане оказались в понятийном хаосе. Функция такого хаоса
— в том, чтобы как-то обойти решение Конституционного суда, добиться от которого
пересмотра решения почти невозможно. Завязки проблемных узлов вокруг такой
прозаической, казалось бы, элементарной вещи, как отношения между людьми на пятне
застроенной земли, создаёт сегодня одну из самых тяжелых ситуаций. Практика —
нынешняя практика Москвы — чудовищна в одном ещё аспекте. Именно Москвы, потому
что страна пока что строит много меньше. Мы с вами это говорили, только сейчас
высветим с другой стороны. При размещении людей с принципиально разными, на порядки
разными доходами в одну пространственную конструкцию — ну скажем в новом жилом
доме — мы не только усложняем функционирование и психический климат в нем, но
мы на самом деле сразу парализуем возможности формирования корпораций типа ТСЖ.
Номинальная корпорация, объединяющая людей с официальным по крайней мере месячным
доходом в тысячу рублей на душу, и людей с доходом более десяти тысяч на душу,
органически не может стать конструктивной. Часть чиновников это тоже понимает.
Однако технология реконструкции, технология заселения, выгодная для строительного
комплекса, то есть работающая в его логике, не пересекается с социальными технологиями. Нет
публичного пространства, где бы эти логики пересекались. В результате, логика
строительного комплекса, опираясь на исключительный статус в Москве, просто выдавливает
все остальные логики, являясь как бы единственно возможной. Вот в связи с этим
я сразу обозначу: через пару недель я хочу предложить — а пока это просто вам
на осмысление, кому это покажется интересным, — я буду раскручивать на конкретном
московском материале альтернативный проект. Есть конкретный муниципальный район
- Левобережный. В этом Левобережном масса пятиэтажных домов. Значительная часть
из них — старые ЖСК: жилищно-строительные кооперативы, объединенные в некую ассоциацию
с общим юридическим лицом. Есть, таким образом, корпоративный субъект. Городом
как чиновничьей структурой выстроен обычный, стандартный проект. Что означает:
все снести, и расставить в некоторой архитектурной логике дома, удобные для строительного
комплекса с его инвестиционной приставкой. Восемнадцати — двадцати пятиэтажные
дома. Как вы прекрасно понимаете, в этом случае фактор под названием “ценность
сложившегося сообщества” игнорируется. В очередной раз району грозит выкоренение.
То есть, уничтожение всего того, что худо-бедно сорок лет поддерживает обжитой
район. Из зала: А чем планируется застройка сама? Глазычев
В.Л.: Ну как водится, семнадцати — двадцати пяти этажными домами, некоторая
эстетическая привлекательность планировки имеется, но она выстроена в уже другой
логике. Более того, поскольку это пятиэтажки, а нынче уже двухтысячный год, совершенно
очевидно, что по имущественному статусу это относительно ровная публика. Все,
кто мог оттуда выскочить, уже выскочили. Естественно, там не покупали люди с большими
экономическими возможностями. Значит, как бы вам уже дана удобная — за цинизм
простите так сказать — по факту среда, в которой возможна реализация того субъекта,
который уже есть. Задача заключается в том, чтобы этому субъекту, ассоциации ЖСК
на этой территории, помочь выстроить альтернативный проект реконструкции, который
включил бы в себя сохранение всех желающих на территории, на этой территории,
обеспечение хозяйствующих субъектов некоторыми средствами самоподдержания, то
есть реализация действительной модели жилищно-коммунальной реформы. Не на словах,
а на деле. Сразу оговоримся: шансов у реализации этого нет почти никаких.
Более того: люди, с которыми я тут взаимодействую, это осознают, они достаточно
опытные люди. Важно задать хотя бы прецедент выдвижения сущностно альтернативного
проекта, привлечь к нему внимания и тем самым заставить обсуждать проблему не
на уровне жалоб, а на уровне конструкции. Из зала: Я хочу
спросить: а эти дома находятся в собственности ЖСК или это муниципальные? Глазычев
В.Л.: Речь идёт о выровненной ситуации, это только ЖСК. Мы нарочно выбираем
модельную ситуацию. Она упрощенна, и это хорошо. На ней что-то можно сделать.
Ситуация мыслительно проста. Очень сложна во всём остальном. Хорошо. Вот теперь
мы вернёмся…. Да, это кстати классическая эвристическая задача. У нас с вами нет
прецедентов такого рода. Не мы одни сталкиваемся с проблемой социального
жилья. Весь мир ощущает остроту этой проблемы в большей или меньшей степени. Процент
разный, такого, как у нас, естественно, не найдёшь, — там где капитальное жильё,
мы же не говорим о Намибии. Но проблема везде есть. Везде к ней подходят и подходили
различным образом. Вспомните схему, которую я рисовал в позапрошлый раз. Пирамиду?
Мы говорили о целостном средовом подходе, связывающем воедино естественно-научную
или естественно-техническую компоненту, социотехническую компоненту и социокультурную
компоненту, наконец, и общеметедологический фон, на который эти три проецируются.
Есть на мой взгляд идеальное решение. Не утопическое, я опять напоминаю
различение утопического и идеального. Утопическое — это то, что сочинено на белом
листе и стремится вытеснить действительность, идеальное — то, что доводит ресурсы
действительности до максимальной реализации потенциала. В рамках узкого социотехнического
подхода делалось огромное количество работ по решению проблемы социального жилища.
Издавна существует, условно говоря социал-демократическая модель. В чем она заключается?
Изъять социальное жилище из сферы спекулятивного рынка, сделать её государственной
— или муниципальной, это не имеет в данном случае существенного значения, если
у муниципии есть ресурсы. Выбрать оптимальный вариант конструкции. Под конструкцией
понимаем здесь все: и тип жилья, и его площади, и используемые материалы. Назначим
подрядчика или устроим тендер подрядчиков — это уже не имеет в этом случае никакого
значения, потому что вы задали тип. Вы можете выбирать вариант стоимости его реализации
и это дело внедрять. Вал подобных схем прокатывался по Европе и Соединенным
Штатам в течение нескольких десятилетий, и уже в прошлый раз я говорил о том,
что везде привел к отрицательным результатам. Там, где у людей есть выбор, при
минимальном улучшении конъюнктуры наблюдалось и наблюдается бегство жителей из
так созданного социального жилья с последующим прихождением его в полнейший упадок.
Там, где у людей выбора нет, происходит неизбежная поступательная трущобизация
такого рода жилья, превращение его в полутрущобы. В рамках узкой социокультурной
парадигмы такая же задача ставилась очень давно. Уж по крайней мере с середины
девятнадцатого века — как задачи широко понимаемой благотворительной деятельности.
Огромная, уважаемая, очень существенная работа, которая не могла стратегически
менять — и не может — ситуацию в целом, но в каждом конкретном локальном случае
с помощью волонтеров в первую очередь осуществлялась и осуществляется помощь:
этой семье, этим бесхозным детям, этому общественному проекту,
вроде сквера на месте свалки. Замечательная деятельность, исходно ограниченная
по возможностям, не могущая решать проблему крупномасштабно. Она не может скажем
выдвинуть альтернативный проект и своими средствами его реализовать от начала
до конца на конкурентной основе с могучими бюрократическими машинами. Трудно.
И не только потому, что мало денег — любая бюрократическая машина будет бешено
сопротивляться попытке обойтись без нее. [Торонтский
проект]На пересечении этого типа рассуждений возник знаменитый Торонтский
проект. Торонто вообще любопытный город. Огромный город — четыре с лишним миллиона
человек, не шутка. Чуть меньше Петербурга. Из крупных городов мира Торонто устойчиво
занимает первое место по решению социальных проблем. В сфере решения проблем социального
жилища — ну, они его назвали муниципальным, потому что там другого социального
нет. Решение проблемы обозначилось конечно же не изнутри бюрократии — так не бывает.
Решение было достигнуто за счёт сильной и очень квалифицированной игры
альтернативного субъекта, каковым выступают профессиональные консультативные группы,
опирающиеся на третий сектор экономики. На гранты различного рода. Именно такой
субъект выдвинул проект закона, который после восьми лет борьбы был принят в Торонто.
Я называю это идеалом по ряду обстоятельств. Во-первых, в отличие от модальности
законотворчества в России, где принято писать невероятно длинные тексты, называемые
законами, — страницы, страницы и страницы. Человеку с улицы такой закон в принципе
не поддается пониманию, нужно его очень долго истолковывать, что ж там на этих
страницах сказано. Закон города Торонто о муниципальном, в смысле социальном жильё состоит из одной фразы. Эта фраза — я её воспроизвожу буквально. Каждое муниципальное
жилище (housing unit) в Торонто должно иметь самостоятельный вход с улицы. Что
это означает? Вот давайте теперь шаг за шагом разберем. Одна единственная фраза.
И эта фраза запрещает устройство многоквартирных подъездов. Если каждая жилая
единица должна иметь вход с улицы (в законе door и фигурирует, вход как дверь),
то, ничего не запрещая словами, только утверждая, эта фраза многое запрещает.
Запрещает многоквартирные подъезды. В принципе. В муниципальном строительстве,
а в частном, если вам нравится, — делайте все что хотите. За этим следует ограничение
по высоте. Потому что в такой схеме, опираясь на классический англо-саксонский
опыт многоэтажного жилья, можно поставить двухэтажную квартиру на трёхэтажную,
или наоборот. Предел, который у вас есть. Что дальше. Непонятно? Из
зала: Нет. Глазычев В.Л.: Ну хорошо. Даже нарисуем
с вами этот домик по фасаду. Он разрезан на вот такие кусочки, есть дверь, и есть
так дверь, но только к ней вы поднимаетесь по независимой лестнице. И квартира
сама у вас или двухуровневая, или трёхуровневая. Из зала:
А это можно как-нибудь выкупить? Глазычев В.Л.: А это как
хотите. Из зала: Это неважно? Глазычев В.Л.:
Это законом не предопределено. Однако общая политика Торонто направлена на то,
чтобы как можно облегчить выкуп такого муниципального жилья за символическую цену
с тем чтобы передать его в ответственную собственность. Тем самым этот закон
в этой формулировке одновременно сыграл роль такой универсальной затычки, вот
которая сразу закрыла множество социальных дыр, или, если хотите, . ключа, сразу
открывающего много замков. Поскольку уже накоплено почти пятнадцать лет опыта
применения этого закона уже можно говорить о тьме следствий. Опыт, естественно,
изучался очень серьёзно. Смотрите, какие из этого пошли следствия. Следствие
номер один: резкое уменьшение затрат на сооружение. Ну раз вы запретили выше в
общей сложности пяти этажей, а на самом-то деле задали всего два уровня, ведь
по другим вы перемещаетесь внутри собственной квартиры, у вас нет лифтов. Гигантская
экономия не только на их установку, но на их эксплуатацию, расход электроэнергии,
специализированный ремонт. Вторая экономия —внутриквартирные лестницы могут быть
легкими. Единственное, что при этом понадобилось, и это быстренько рынок обеспечил,
это простейшая схема загрузки мебели снаружи. Ну, чем таскать по легкой и тонкой
лестнице, гораздо проще внести в окно. Это давно отработанная схема, и такие телескопические
краны на легком автомобиле давно используются. Далее. Исчез общий подъезд.
Соответственно, на семьдесят процентов сократилась криминальность этой территории.
Потому что именно подъезд чаще всего является во всём мире местом, где совершается
наибольшее число хулиганств, бандитских нападений, изнасилований и тому подобных
малоприятных вещей. Соответственно сократились расходы на полицию. Следующая плоскость.
Соответственно резко сократились расходы города на возмещение результатов вандализма.
Ну некому выкручивать или разбивать лампочку, потому что нет этой общей лампочки.
Из зала: Но ведь сильно дороже стала земля, на которой эти
дома стоят, ну то есть раньше там пять, десять этажей стояло на кусочке земли,
а там, где нехватка земли, это существенно. Глазычев В.Л.:
Мы с вами говорим о муниципальном строительстве, в рамках которого городское сообщество
осмысленно идёт на сокращение налоговых поступлений с выделенных территорий. Во всём мире есть ясно выраженные льготы, в том числе по землепользованию. Это же
социальная задача решается, а не коммерческая; она исходно по определению не выгодна.
На это идёт общество, которое не считает себя в состоянии сказать, что плевал
я на ваши беды. Из зала: А в принципе это возможно у нас? Глазычев
В.Л.: Конечно, возможно. Из зала: Вопрос второй,
в каких городах, в каких местностях это возможно. Инфраструктура, подъезды… Глазычев
В.Л.: Как вы прекрасно понимаете, речь в данном случае идёт о городе,
в котором есть развитая городская инфраструктура, так что, конечно же, есть подключение
к городским инженерным сетям. Я ведь называю вам это прежде всего как эталон решения
интеллектуальной задачи. Из зала: Но схема эта немножко другая.
Все Американские города — они совсем не похожи на наши… Глазычев
В.Л.: Средний американский город действительно непохож на средний российский
город. Но, во-первых, под словом “американский город” мы обычно понимаем
город в США, а это Канада — совершенно другая социальная действительность, совершенно
другая модальность решения социальных проблем. Во-вторых, заметьте: это закон
Торонто, а не закон Канады. Субъект права принимает закон, действующий в рамках
этого субъекта. Следующее следствие, более тонкое. Значит, мы зафиксировали
естественное существенное снижение вандализма. Но этого мало. Что происходит,
когда эта крыша есть ваша крыша? У нее, грубо говоря, шестьдесят квадратных
метров. Эти шестьдесят квадратных метров можно починить множеством способов. Вы
можете это сделать сами — шестьдесят метров ваши. Потом, не сразу все шестьдесят.
Вы можете это сделать с помощью знакомых. С помощью знакомых на половину стоимости,
потому что левый труд. Вы можете обменять это на другую услугу. Наконец, вы можете
обратиться в специализированную фирму и заплатить по стоимости. То же самое будет
относиться и к фасадам. Следовательно этот тип жилья в значительно большей степени,
чем социал-демократические модели, которые у нас по сей день реализуются, поддается
тому, чтобы как можно скорее, при первой возможности, продать это жильё за один
канадский доллар тем, кто в него поселяется, для того, чтобы они стали ответственными
собственниками. Домовладельцами. Снять с города нагрузку. Значит социальное жильё
в идеале, отработанном в современной западной демократической модели — это жильё,
которое как можно быстрее, но не быстрее, чем возможно, вышло из графы “социальное
жильё”, то есть дотируемое, да? Перейдя в категорию жилья, поступающего на рынок.
Из зала: То есть она такая продажа и она позволяет и крышу
переоборудовать… Глазычев В.Л.: Но вы уже это берете на себя,
вы, который за доллар это получили в собственность при соблюдении множества обязательств,
разумеется, вы уже и взяли на себя ответственность. В том числе и ответственность
за соблюдение норм и правил, распространяющихся на этот район города. Важно, что
эта модель позволяет взять на себя ответственность, упрощает и облегчает реальное
соблюдение ответственности. Из зала: Пока же вы не выкупили,
как бы это государственный дом и нельзя там на крыше ничего делать… Глазычев
В.Л.: Не государственный — муниципальный, и вы в нем — квартиросъемщик,
со своими правами и обязанностями. Над нашим сознанием тяготеет изначально
классическая социалистическая схема: вы — очередник, я — город, я строю это жильё
для вас, потому что вы в очереди стоите. Вот и все. Значит за этим следует ещё
одна плоскость, в которой достигается результат. Вообще-то любой психолог давным-давно
мог бы подсказать, что собственная дверь — это не просто предмет. Собственный
вход, собственная дверь — это гигантская психологическая операция социального
“апгрейдинга”. Вот ведь когда при великой Хрущёвской реформе, при всей её безумствах,
когда стали строиться пятиэтажки, возникли многокомнатные отдельные квартиры,
то возникло и первое поколение детей, вырастающее с дверью в собственную комнату.
С этого момента были заложены события конца восьмидесятых годов. Через
много шагов. Пока этой собственной двери не было, почти не могли вырасти люди,
осознающие себя личностью. Особо талантливые гениальные одиночки могут прорасти
и в коммуналке, так бывало, конечно, но статистически весомо вы имеете в этом
отношении гигантский социальный прогресс. Перенос на следующий уровень, появление
понятия собственного дома, даже пока он ещё не в вашей собственности, означало
ну грандиозную внутреннюю перестройку, и спустя много лет можно было это проследить.
Торонтская модель пришла на смену “хрущёвской” (на самом деле — из парижских пригородов,
откуда были заимствованы первые домостроительные комбинаты), покрывший гектары
западных городов к началу 60-х годов. Отслежено, что в новых районах Торонто,
в этих домах резко поднялся процент людей доучивающихся, повышающих квалификацию,
выходящих на рынок труда. То есть процент безработицы резко упал. Не вдруг. Не
за день. Процессуально. Психологическая компонента начала действовать гораздо
мощнее. Плюс возникает то, что давным-давно является мощным импульсом скажем на
классическом американском рынке жилья. Вот той самой одноэтажной Америки (она
редко одноэтажная, чаще двухэтажная). Состязательное начало. Ручка двери, палисадник,
горшок цветов в окне — все эти элементы, которые выявляет наружу некое корпоративно-семейное
Я, получили гораздо большую возможность самореализации. Из зала:
Я хочу спросить: неужели все эти следствия закладывались в основе этого проекта,
либо они обнаружились уже после его реализации?.. Глазычев В.Л.:
В данном случае со всей ответственностью могу сказать: закладывались — уж на восемьдесят
процентов точно. Я знаю авторов этого проекта лично, я их очень тщательно интервьюировал,
задавая тьму вопросов. По одной простой причине: сам субъект, выдвигавший этот
альтернативный проект, был корпорацией, выстроенной на задачу. Корпорацией, которая
включила в себя мультидисциплинарный подход через лиц, в этом участвовавших, от
священников до инженеров. От архитекторов до юристов, от полицейских в отставке
до сотрудников некоммерческих управляющих компаний. Из зала:
Ну, если накладывать эту модель на российскую ситуацию, а ведь такая проблема
за границей — и вы нам об этом говорили — гораздо меньше, если учесть все наши
российские масштабы этой проблемы, то хватит ли городам территории для того, чтобы
построить такие дома? Глазычев В.Л.: Это модель! Смею вас
заверить, что дело не в наличии земли, которой почему-то в Голландии хватает для
малоэтажного строительства, а в том, что такого типа модель невыгодна московскому
строительному комплексу, который заинтересован перемалывать как можно больше денег,
а не меньше. Из зала: А как тогда в Торонто это было реализовано?.. Глазычев
В.Л.: Реализовано как раз в частности потому, что там, как вы догадываетесь,
нет единого строительного комплекса. Срабатывает антимонопольное законодательство
— раз, и второе — натуральная эффективность. В каждом деле, в каждом виде деятельности
есть предельные размеры, за которыми идёт резкий спад эффективности. Это вроде
бы азбука. В строительстве как рынке, как области деятельности это тоже есть.
В разных странах по-разному отстраивается, но скажем в Соединенных Штатах строительные
компании, которые возводят больше пятисот жилых единиц в год (квартир или односемейных
домов), считаются чрезвычайно крупными исключениями из правила. Как правило меньше.
Минимальный стандарт — компании, которые строят тридцать — пятьдесят единиц в
год. При такого типа расчлененности строительного комплекса вы — как город, сознательно
играющий на это, — имеете возможность проводить тендер всерьёз. Число желающих
получить гарантированный муниципальный заказ будет таким, что вы сможете выбирать.
Если же вы работаете в схеме, когда у вас главным является четыре домостроительных
комбината, то это игра в тендер, это ситуация сговоров. Установление цены, даже
если номинально игра в конкурс проводится. Значит этот предохранитель встроен
в другой сфере законодательства. По совокупности характеристик я и отношу торонтский
закон к числу идеальных. И по абсолютной лаконичности, и по понятности любому
человеку с любым образованием, — что такое своя дверь, понимает всякий… и по гигантскому
вееру следствий, которые выстраиваются на одной единой фразе. Из
зала: Неужели нет недостатков? Глазычев В.Л.: На сегодня
не обнаружено. Более того, понимаете, в чем его великое достоинство: он ведь на
самом деле в своей предметно-конструктивной проектной компоненте ничего не изобретал.
Это всего-навсего перевод в другое осмысление классической британской модели отдельного
дома, в котором нижняя часть предназначается испокон века а) для взрослых детей,
чтобы они могли жить, не тревожа родителей и не попадаясь им на глаза лишний раз,
и б) под найм. Под мастерскую маленькую, маленькую фирму — так они и работают
по сей день. Торонто вытащил эту, на самом деле идеальную модель и поднял её в
переосмысление социальной политики, а не просто воспроизведение классического
коммерческого опыта. Из зала: А как же с муниципальным жильём,
которое раньше было выстроено — оно же не двухэтажное и не пятиэтажное? Что с
этим делать, с тем, что раньше было построено? Глазычев В.Л.:
Здесь много ответов. Всё сразу сделать нигде невозможно, но если мы говорим о
достаточно богатой Канаде, то поступательная реконструкция городов идёт уже три
десятка лет. В США крупный микрорайон Прют-Айгоу в Сейнт-Луисе был, как известно,
взорван динамитом, а в Нью-Йорке столь же крупный район тихо снесли, когда из
него выселили последних семнадцать жителей. В парижских пригородах пятиэтажки
Хрущёвского типа аккуратно реконструированы в пристойное жильё… В целом постепенно
решается задача вытеснения. По мере старения вы не реконструируете, не восстанавливаете
то, что было, а замещаете этого рода моделью. Торонтский закон обратной силы не
имеет, поэтому его принятие не запретило ранее построенное муниципальное. Речь идёт о новоучреждаемом жильё . Из зала: Фактически этот проект
перевел муниципальное жильё в частную собственность… Глазычев В.Л.:
Ещё не перевёл. Это длинный процесс, потому что он добровольный, но нчало положено.
Если вы помните, я в прошлый раз говорил о том, что когда пришло к власти правительство
Тэтчер в Великобритании, был положен конец прежним социал-демократическим моделям.
То есть перестали строить, так сказать, советское жильё и всё тут. Форма муниципальной
поддержки была переведена в прямые адресные субсидии для выхода на свободный рынок.
Плюс очевиден. Бюрократия экономила колоссальные деньги. Минус тоже очевиден,
потому что заставить рынок обеспечить соответствующий тип конструкций трудно.
И тем самым вы перекладываете проблему поиска жилья на людей, получающих ссуду.
Торонтская модель гораздо более патерналистская и гуманная одновременно, поскольку
она вам даёт то, что вас не может не устроить. Вас, нормального человека, оказавшегося
в ущемленной позиции и стоящего в очереди. Значит в техническом смысле модель
абсолютно применима в Российских условиях. Из зала: По площади
вот есть проблема, в пределах какого-то района… Глазычев В.Л.:
Вот тут мы выходим в чрезвычайно важную точку. Москва — я вам уже это называл
— сегодня по плотности из мегаполисов мира уступает только Гонконгу. Совершенно
сознательно очертив город линией, в отличие от всех других мегаполисов мира, развивающихся
центробежно, Москва стала развиваться центростремительно. Стягивая, повышая плотность.
Под предлогом устарелых давно рациональностей инженерной инфраструктуры. Дело
в том, что за счёт чего в Москве это якобы выгодно: вы тянете магистральные трубы
на меньшее расстояние, уменьшая площади застройки. Но весь вопрос в том, что такого
рода теплоснабжение мир давно отверг. Как нерациональное. Ну, это же естественно
— если вы гоните тепло километры, то вы прежде всего отапливаете небо господа
бога. Через почву. Суммарные потери грандиозны. Пока горючее не стоило в советской
системе ценообразования почти ничего, это можно было игнорировать. При нормальной,
даже субсидируемой, цене газа или мазута, это невозможно игнорировать, это просто
недопустимо дорого. Более того, скажем, в Берлине, который упоминал кто-то из
вас, на километр трубопровода приходится в год три с половиной аварии. Ну, есть
такая гнусная статистика, никуда не денешься. В Москве их количество превышает
тридцать. Старение металла, закопанного в землю — отложенная трагедия. Значит
алгоритм, по которому пошел мир за исключением особых ситуаций близости крупной
атомной станции или тепловой станции, то грех не воспользоваться, иной. Строить
огромные ТЭЦ абсурдно, и никто этого не делает. Наиболее естественная схема —
полная атомизация отопления и горячего водоснабжения. Из зала:
Газовое отопление? Глазычев В.Л.: Газовая колонка, грубо говоря.
Она делается на квартиру, на этаж, на секцию, на дом — в зависимости уже от ситуации,
условий выбирается множество типов. Плюс каждый со счетчиком — по одной простой
причине централизованные системы предельно невыгодны. Даже в Эмиратах, где топливо
стоит ерунду. Значит отпадает этот аргумент. Второй аргумент: мы очень расширяем
территорию городов. Ну и что. В Голландии находится место — в России не находится.
Странно, да? Из зала: Дороги! Глазычев В.Л.:
Вы имеете в виду дороги и улицы. Вот тут мы сразу опрокидываемся в следующую проблему.
Что мы с вами получаем на сгущении многоэтажных домов в новой застройке Москвы?
Чудовищную проблему парковки. Устройство гаражей в многоэтажных многоквартирных
жилых домах вещь дорогая и сложная. Особые правила вентиляции, пожарной безопасности,
- вы вылетаете в чудовищные деньги, это так сказать элитарные штучки. В малоэтажной
схеме вы получаете возможность иметь гараж в каждом доме. За минимальную стоимость.
У вас просто минус часть жилого пространства плюс гараж. Более того, это может
быть гараж, это может быть сдаваемый в аренду гараж — ну у вас нет автомобиля:
по дряхлости, по бедности, по нежеланию — мало ли. Вы можете использовать это
как мастерскую и её использовать сами, сдавать в аренду, что создаёт условия для
развития малого бизнеса. Значит вопрос о выборе в этом отношении технологического
решения, уверяю вас, — не вопрос, он легко разрешим. Из зала:
Дороги… Российские… Глазычев В.Л.: Москву корректно сопоставлять
с Торонто. Четыре с половиной миллиона или восемь с половиной — разница уже не
на порядок. Из зала: Скажите, а по площади они как? Глазычев
В.Л.: Торонто несколько больше Москвы. Уж если мы заговорили о Торонто,
с тридцать четвёртого года там была создана структура под названием Metropolitan
Unit. Это корпорация городов и посёлков и города Торонто, занимающаяся общими
вопросами программы развития, гармонизацией отношений, размещения свалок, ну и
миллионом других вещей. Из зала: Союз Москвы и московской
области? Глазычев В.Л.: Это не союз, это именно корпоративные
отношения: договорные, со своей конституцией. Не ущемляющие права субъектов, не
позволяющие самому большому давить самые малые и не позволяющие блокировать самому
малому самого большого — это уже высшая алгебра. Из зала:
Я хотел ещё спросить: сколько выполнение этого закона пропихивается? Глазычев
В.Л.: С зарождения идеи ушло восемь лет на то, чтобы этот закон наконец
был принят. Слишком много игроков было заинтересовано в том, чтобы все оставалось
как есть. Из зала: Кто был в против, если этот проект оказался
такой положительный? Глазычев В.Л.: У вас всегда обнаруживаются
игроки, которым кажется, что это то ли будет хорошо, то ли нет, зачем менять?
Мощный консервативный слой, в принципе правильный и необходимый, позволяющий отточить
проект, довести аргументацию до идеала. Без оппозиции хорошего проекта не бывает.
Другая группа обращала внимание на снижение нормы налога на землю, на выведение
из коммерческого оборота участков земли, то есть снижение доходов города. Уверяю
вас, сложнейшая система. Тем не менее, в результате этих восьми лет принят он
был где-то в районе восьмидесятого года. Значит это уже двадцать лет. [Закон
города Нью-Иорка]Глазычев В.Л.: Кстати об идеалах, и
не только к очевидным социальным проблемам они Вот смотрите. В гораздо менее заботящемся
о недостаточных гражданах, чем Торонто, Нью-Йорке после долгой борьбы тоже —не
восемь, но лет шесть на это ушло, — был принят совершенно замечательный закон,
кстати, тоже в одной фразе. Достичь такого мастерства быстро невозможно, но хотя
бы понятно, к чему стремиться. Город, непрерывно реконструируемый, создаёт
для своих жителей бесконечное количество неудобств. Это понятно. Главное из этих
неудобств — перегораживание тротуаров. Людям надо переходить на другую сторону,
опасные ситуации для транспорта возникают из-за этого, и так далее. Нью-Йорк принял
закон, который сводится к одной фразе: “габариты строительной площадки на территории
города Нью-Йорк не может превышать габариты возводимого сооружения”. Одна фраза.
Ничего не говорится о кранах, о подъездных путях, однако применение наружных башенных
кранов этим законом запрещено. Устройство складов на строительной площадке этим
законом запрещено. Из зала: А как это технически исполнимо? Глазычев
В.Л.: Технически исполнимо за счёт того, что кран вы монтируете на самих
конструкциях здания — есть много способов, как это делается: ползучий, подъёмный.
Это не вопрос. Всегда есть техники, которые это сделают. А раз нет склада — значит
весь монтаж должен вестись с колес. Можете себе представить, каково было сопротивление
всего строительного лобби, которому надо было всего-навсего полностью изменить
технологию ведения строительных работ. Тем не менее они это сделали, ибо этот
закон абсолютен, и такой схемы, как забор, перегораживающий тротуар, быть больше
не может. Любопытно, кстати, основание, на котором удалось доказать правоту юристам,
которые проталкивали эту норму. Они вывели её из Конституции непосредственно,
из права свободного прохода. Антифеодальная норма, которая в своё время отменила
блокировку путей на публичном пространстве. Не смогли — а вы догадываетесь, что
строительное лобби могло нанимать довольно мощных юристов, отстаивающих его интересы.
Но это тоже заняло много лет. Поскольку всякого рода настоящий закон есть
следствие длительной борьбы. Драматизм нашего сегодняшнего законодательства —
это на самом деле отсутствие серьёзной борьбы вокруг него. Потому что борьба внутри
самой думы, внутри парламента, — это не социальная борьба. Она решается на тысяче
договоренностей: Бог с тобой, я тебе в этом уступаю, а ты уже мне это отдашь.
Нормальная клановая договоренность внутри депутатских корпусов, где угодно, на
любой широте, не любой долготе. Только в рамках публичной борьбы, гласной, вовлекающей
гигантское число людей — людей с мозгами — в процесс, можно получать такого рода
результат. Но я хочу вернуться на три шага назад. Торонто — не единственная
модель, разумеется. Более того, новое строительство вообще-то в старых, сложившихся
городах — это всегда небольшая часть от реконструктивных работ. В Англии
была разработана модель, автор которой мне лично хорошо известен, такой Род Хакни.
Вы знаете, что крах британской тяжелой индустрии в пятидесятые годы создал огромную
проблему не только безработицы как таковой, но и, естественно, вытекающие из этого
социальные проблемы городов. Шахты позакрывались, металлургические заводы позакрывались…
Огромные зоны малоэтажной застройки, достаточно капитальной в общем-то — обычная
двухэтажная рабочая двухэтажная Англия. Зона Манчестера, Лидса — классический
старый индустриальный район. Рядом с Манчестером есть такой городок Маклсфилд.
Оттоду родом этот самый Род Хакни, окончивший в своё время не самый дорогой университет
в Манчестере, и отправившийся подработать немножко в Ливию — обычная ситуация.
Немножко поднакопил денег, вернулся, чтобы открыть свою практику. Купил
двухэтажную секцию (town-house), чтобы иметь там квартирку и офис. И обнаружил,
что его коварно обманули, потому что весь квартал совершенно социалистическим
образом был уже предназначен под снос. Каждый ведет себя в такой ситуации по-своему.
Род — человек чрезвычайно упрямый, и из большого минуса сумел вырастить очень
мощный плюс. Значит для того, чтобы не лишиться своей собственности, цена которой
уже была куда ниже, чем то за что он приобрел, он произвел следующую систему цепочку
операций. Первое. Он обошел всех жителей этой улицы. Вместе с каждым из них он
сделал проект реконструкции жилища. Бесплатно, разумеется. С максимальным использованием
всего, что там есть. Кирпича, здорового дерева — все имеет цену. И для этих людей
всё это имело огромную цену — люди в основном жили на пособия. Дальше последовало
объединение всего этого в проектной конструкции, нахождение политического лоббиста
— депутата в парламенте от оппозиции, который быстро понял, что это важный и выгодный
от этого округа проект. Затем PR — кампания, которая втягивала в предпарламентскую
борьбу туземное население Блэк Роуд, и наконец практическая реконструкция, осуществленная
за наименьшую из возможных сумм за счёт огромного использования собственного труда
этих людей. В тех сферах, в которых можно использовать нелицензированный труд.
Значит, все, кроме сантехники и электрики… Средства? Что-то было собрано, что-то
добыто у благотворительных фондов и всего прочего. Кончилось это между прочим
забавным образом. Проект получил первую премию на международном конкурсе. Род
Хакни был избран — с моим участием — президентом международного союза архитекторов.
Из зала: А по профессии он кто? Глазычев В.Л.:
Он был архитектором по профессии, но стал действовать изначально скорее как девелопер,
чем как архитектор. Далее. Принц Чарльз, являющийся покровителем архитектуры и
старых городов, вытащил этот проект как один из главных козырей. На сегодняшний
день господин Хакни — очень крупный предприниматель-девелопер, жесточайшим образом
эксплуатирующий порядка тридцати пяти выпускников университетов, обращаясь с ними
без демократических штучек. Разыгрывает при этом все варианты реконструкций, вплоть
до выкупа старых кварталов, их полной реконструкции и коммерческой продажи. Социальная
компонента была для Хакни лишь инструментом карьерной самореализации, а не целью.
Но как инструмент она сыграла очень важную роль, задав образец. Минимизации
расходов, использования собственного труда заинтересованных персонажей, и мощная
опора на общественное мнение как технологический инструмент. Из зала:
Как быть всё-таки? Как можно с каждым поговорить и добиться понимания и содействия?
По-моему, сколько людей, столько стилей жизни и вообще: кто-то откажется, кто-то
не будет помогать, кто-то ещё что-то. Так организовать — это по-моему фантастика... Глазычев
В.Л.: Это огромный, чудовищный труд. Огромное вложение энергии и интеллекта.
Ничего другого здесь не было. Хакни начинал один. Это сегодня у него отработанные
по школьной методике группы, которые кидаются на работу, потому что у них есть
работа. Начинал один. Это очень тяжело. Из зала: Ради того,
чтобы спасти свою Блэк Роуд? Глазычев В.Л.: Ну, началось с
этого. Дальше возникает спортивный интерес, а дальше забрезжила и возможность…
Когда Хакни уловил отзвук в профессиональном и непрофессиональном сообществах,
достаточно чётко увидел и карьерный ресурс, который в этом содержался, поэтому
это был капиталовложения личной энергетики. Ну, плюс психологический дар и все
остальное, как он мне объяснял… Я все тоже “давил” на него, как он к этому шел.
Без психологической подготовки, без всего… Он сказал: да ладно, я вырос в семье
владельца маленькой гостиницы. Где главное было — все время проверять, не украли
ли ложечки. Здесь так сказать психологический университет был задан на дому с
детства. Работа с внешней и прочей наёмной рабочей силой. Из зала:
А вот PR- компанию он сам оплачивал? Или… Глазычев В.Л.: Нет,
нет, это конечно не оплачено. А сами посудите: что такое ресурсы? Если вы встраиваете
свой проект в политическую компанию Икса, уже Икс мобилизует ресурсы, потому что
для него выгодно работать на ваш проект. Он его делает отчасти своим. Кроме того,
не все продаётся. Не все покупается. Есть просто интерес. К свежинке, к новинке,
ко всему прочему. Уверяю вас, что БиБиСи приезжала снимать эту Black Road как
именно некоммерческая организация. Потому что есть некая новизна. Новизна всегда
в конечном счёте оплачивается. Поэтому не все надо продавать. Перебрасываем
в нашу ситуацию. Город Качканар Свердловской области. Пятьдесят тысяч жителей
примерно. Самые лучшие территории — очень красивые холмы, спускающиеся к большому
промышленному пруду обстроены после войны брусовыми домамами полубарачного типа.
Из зала: Дерево, что ли? Глазычев В.Л.:
Ну конечно. Деревянный брус с засыпкой шлаком между стенками для тепла. Естественно,
за пятьдесят лет это все пришло в соответствующее состояни разрухие. Правда по-разному.
Был очень любопытный парень, мэр этого Качканара, который ко мне обратился за
помощью. Ну что делать? Девяносто пятый год. Денег нет. Я решил попробовать, нельзя
ли перенести модель Хакни в эту ситуацию. Но я понимал, что у меня ни времени,
ни сил на длинный проект нет — я же жил в Качканаре. Значит надо было найти способ
развязать этот узел в какой-то точке локальной. Создать образец. Дальше, если
образец удачный, он так или иначе поддается репродуцированию. Домики, которые
стоят вот так, обычно — с разрывам между собой. Скучно, одинаково, рабочий посёлок — чего от него взять. Глазычев В.Л.: Как-то эти дома расчленены
уже на отдельные квартиры. Структура жителей неоднородна. Кто-то зарабатывал,
и довольно пристойно, кто-то ничего не зарабатывал, или официально по крайней
мере ничего не зарабатывал, правда все живы, с голоду вроде никто не падает. Ситуация,
которую я предложил, сводилась к предельно простой вещи. Я задал один вопрос мэру:
может ли он отмобилизовать десять квартир. Десять может. Из зала:
Отмобилизовать — это что значит? Глазычев В.Л.: Вырезать из
муниципального фонда, чтобы использовать их для переселенцев как транзитный, пересадочный,
временный фонд. Вот это было всё-таки в его ресурсных возможностях. Вы же понимаете:
во всяком городе есть маленький, но ресурс. Дальше был сделан проект, который
реконструкцию жилья начинал с заполнения промежутков между домами Глазычев
В.Л.: Минимальная реконструкция, при которой сооружение двухэтажной квартиры
в промежутке между соседними домами позволяло перейти к реконструкции самого дома
волнообразно, по цепочке — с максимальным использованием труда людей, материала
старых построек. Одно дело вы это даете казённой строительной организации. Что
она делает? Вызывает бульдозер, и все оказывается на свалке. Кроме того, что кто-то,
урча, уволочет по соседству. Если это ваш материал, дело другое… Значит прежде
всего надо было решить задачу с выявлением контингента, готового на приватизацию
реконструированного жилья. При разборке немедленно выяснилось, что вообще-то семьдесят
процентов деревянного бруса великолепно годится для использования. Семьдесят.
Если с ним начинают работать штучно. Ну как в русской деревне когда-то, да? Венцы
заменяли, а не всю избу переставляли, если подгнили нижние венцы. Значит деньги
заменяются здесь трудом. Трудовым участием. Вещь рассчитываемая в человеко-часах.
Оставалось только ввести локальные деньги. Условные деньги, которые замеряли бы
в часах труд и позволяли бы вести накопления. Из зала: Случайно
не количество квадратных метров? Глазычев В.Л.: С переводом
их в квадратные метры. Вот здесь очень важная тонкость: вы либо используете только
натуральные элементы — вот руки — понятно, метры — понятно. Или вы используете ещё посредника. В виде абстрактного носителя значений. Вот эти субституты денег…
Для меня было просто интересно ввести и второй эксперимент по обучению вести хозяйство
в денежном расчете. Это же по факту не город, а всего лишь рабочий посёлок, где
отродясь вообще ничего не платили. Комбинат все оплачивал, и все. По сути дела
это было общежитие. Хотя формально люди жили уже поврозь. Значит все работы были
пересчитаны -чистая социальная педагогика, так сказать приучения к расчету. Плюс
это же, между прочим, не обитатели американских трущоб, которым некогда было читать
научиться. В этой полугородской структуре можно всегда найти и строителей, и электриков,
и сантехников, и кого угодно. Значит реорганизовать их в строительно-монтажные
бригады для своего жилья — это уже задача из класса выполнимых. Несколько домов
успели сделать. Потом мэр проиграл выборы ставленникам комбината. Уже ничего не
сделаешь. Это уже риск долгоиграющих проектов в наших условиях. Тем не менее мне-то
как внешнему профессионалу ведь важно было здесь отработать модель —рассмотреть,
работает она или не работает. Из зала: Скажите, а почему
этот процесс не пошел дальше? После мэра. Ну, как бы вот дали сверху толчок. Почему
процесс не пошел изнутри? Глазычев В.Л.: Это драма, которую
может быть мне теперь удастсятся преодолеть. Дело в том, что в течение многих
лет я раскручивал и начинал такого характера проекты, и все они проседали, и все
они завершались в лучшем случае на четверть. По одной простой причине: я там —
что-то идёт, я ухожу — все проваливается. Проблема в том, что нужен местный носитель
проекта. Сформировать его мне тогда не удавалось. Сегодня, когда есть возможность
опереться на какую-то квазипартийную структуру, ради чего я и ввязывался во всю
авантюру с выборами и тому подобное, есть шанс создать носителей проекта на месте.
Не может быть здесь внешнего носителя. Род Хакни жил на улице Блэк Роуд.
Это повседневная тяжелая работа нон-стоп. Не случайно я вам говорил, что мне для
начала были нужны десять квартир. В качестве приманки. В качестве премии для тех,
кто мог играть роль носителей достаточно длинное время. Они-то зарабатывали себе
то, этого они ещё не знали, что получится. Там, где было по сути, по психике общежитие,
ведомственное жильё, тем самым формировался кооператив через процесс его корпоративного
создания. Многоярусная схема. Значит при утрате агента развития, роль которого
я играл, такая схема всегда провисает. Агент должен быть локализован. А это означает:
либо вы так имеете безумную возможность опереться на этакий “корпус мира”, направляемый
на места на несколько лет, либо вы должны найти, обучить, подготовить людей на
месте. Как ни забавно, эта технология чрезвычайно широко сейчас представлена в
мире, особенно в странах Азии и Африки. В своё время это начали делать
голландцы и немцы — я говорю о профессионалах, о волонтерах. В Замбии, где вообще
задача была только в одном: создать примитивную инженерную инфраструктуру, сточные
канавы, правильно спроектированные, чтобы стекало, а не застаивалось, да? Площадки,
подать воду и дать в руки азбучные инструменты по сборке “конструктора”. Вместо
картонных коробок. Колоссальная разница. Прежде всего нужны были люди, которые
должны были этим заниматься конкретно, учить людей словарю сборки “конструктора”,
сделать этот словарь, и осуществить всю систему операций, из которых постепенно
вырастала потом потребительская кооперация, которой там никогда не было. Ну вы
понимаете, что любой социальный проект в принципе как луковица, или как капуста
может обертываться и обертываться множеством нагрузочных смыслов. Из
зала: Сильно ли при этом снижается качество исполнения. Глазычев
В.Л.: Нет, не очень сильно, просто у вас минимизация издержек в номинальном
денежном выражении перекрывается максимизацией вклада труда. Если делают дом для
себя, не для чужого, — совершенно не обязательно снижение. В конце концов дачные
домики наши сограждане строят. А на огородиках делают чудеса. Значит нормальное
эгоистическое начало становится здесь конструктивной силой. У нас это гораздо
труднее, чем в других странах. Потому что если говорить о так сказать странах
третьего мира, в них достаточно мощна ещё традиционная клановая этика соседской
помощи. Она там жива. Если мы говорим о бедных районах, но европейских городов,
на её место приходит достаточная мощь церковно-приходской системы благотворительности.
Не умершая, существующая, укорененная логика, в которой нормальным местом собрания
является церковь. Собрания по любому гражданскому поводу. То, что скажем в православной
традиции абсолютно невозможно. Как это так — ведь это же дом молитвы. В той культуре
дом молитвы является прежде всего домом собраний. Собраний верующих, но собраний.
Значит это нет проблемы места, где собрать людей, у нас есть эта проблема. Плюс
навык, при котором священник, католический или протестантский — не имеет значения
в данном случае, после Реформации и контрреформации они играют примерно одинаково,
где священник является мощным агентом социальной организации. У священника есть
личностный контакт с очень большой частью прихожан. Не со всеми, конечно, но с
большой частью. Вот в США Бронкс какой-нибудь в значительной степени реконструируется
в опоре на церковные приходы — сегодня, в той самой целлулоидно-миккимаусовой
Америке. Тем не менее структура реконструкции оказывается приходской. Из
зала: Скажите, а у нас это как бы было бы возможно, если бы в начале века
не было бы революции, предположим. У нас же тоже как бы были священники, приходы…
(смех) Глазычев В.Л.: Общественной трактовки церкви не было.
Более того, всячески она не поощрялась. Поэтому… ну, во-первых категории “что
было бы” — это уж слишком большая теоретическая игра, но достаточно констатировать
факт: и сегодня этого не удается сделать. В тех редких случаях, когда это удавалось,
как правило, бедные священники получали большой нагоняй. От своего начальства.
Смотрите на чем я все время акцентировал ваше внимание. На чрезвычайной
связности социально-проектной компоненты с технически-проектной компонентой. Более
того, достаточно часто социальная компонента оказывается ведущей. Техническая
к ней подбирается как способ реализации, а не наоборот. Мы с вами оказались в
очень странной ситуации. Формально наименее технически развитая среди развитых
стран — с наиболее развитым технократическим сознанием. Как решается проблема…
Как решалась проблема в эпоху Никиты Сергеевича Хрущёва? Как осмыслялась? Была
поставлена огромная социальная задача: не всем, но большинству людей обеспечить
отдельные квартиры, а ведь люди об этом и мечтать не смели. Потому что категория
“отдельная квартира” в советской, как бы эгалитарной, системе была сугубо элитарной.
Просто это вежливо называлось “дома специалистов”. При немедленном перебросе социальной
проблемы на чисто технический язык, при передаче её для исполнения инженерам-строителям,
мы получили то, что получили. Знаменитые пятиэтажки, которые сейчас приходится
растаскивать. Но дело не только в этом. В конце концов даже это в эпоху тотального
оптимизма можно было бы счесть разумной ценой вопроса. Да, на двадцать пять —
тридцать лет. Но к тому времени-то мы будем такими богатыми и мощными, что можем
себе позволить все заново. Я не сказал бы, что это слабая логика. Берем поправку
- мы же не из сегодняшнего дня сегодня смотрим, а из тогдашнего. Из
зала: Двадцать лет — и коммунизм! Глазычев В.Л.: Ну,
это уже позднее было заявлено, но общая оптимистическая доминанта была очевидной
и общераспространенной. Ну, не завтра — так послезавтра, но это чувство было очень
мощным. Сложность в другом. Был ведь всякий проект в его технической компоненте
и тогда нуждался в его экономическом обосновании. Экономические, вернее квазиэкономические
— тем не менее обоснования выстраивались. Была решена нерешаемая задача под названием:
как доказать, что нечто самое дорогое на самом деле самое дешевое. Ведь сборное
железобетонное домостроение — самый дорогой вид строительства. Французы
играли с этой идеей в пятидесятые, шестидесятые годы, Англичане играли в это в
шестидесятые годы тоже, от нее очень быстро отказались. Не только потому, что
это недолговечные конструкции, но ещё и потому, что они чрезвычайно дороги, если
взять во внимание всю техническую инфраструктуру. Домостроительный комбинат. Огромный
завод, занимающий огромную территорию, территория имеет стоимость. Там, где она
имеет стоимость. Колоссальные вложения в так называемую оснастку, все те железные
формы, в которые нужно эту гадость отливать. Вибраторы, которые утрясают бетон,
пропарочные камеры. Это могучее производство, цена которого была проигнорирована
в определении стоимости жилья. Эта система монтажа: тяжелые элементы, тяжелые
краны. Строительный кран работает несколько десятков минут в сутки. Металл в него
заморожен. Огромный объем металла. Поскольку это ускорение и торможение разрозненных
процедур, оно форсированно мощными электродвигателями. Ну как иначе поднять тяжелую
панель. Под краны подводили пути. Путь надо сделать, рельсы надо уложить. Дальше.
Панелевоз везет четыре или две панели. Сжигая горючее на прогон, обратный прогон
пустой. Из зала: И сейчас так же… Глазычев В.Л.:
Тогда это было совершено понятно: у нас централизованным образом Госплан выделял
это в натуре — в металле, или в цементе, и в деньгах на зарплату… Это графа такая
была, и довольно успешно исполнялась. Все остальное не исполнялось. То, что было
над квадратными метрами — магазины, кинотеатры, всё это опаздывало на годы и иногда
на десять лет. Но отчитывались квадратными метрами. Всё очень просто. Значит технология
расчета могла себе позволить быть таинственно абстрактной. Все изменилось, а психологический
синдром сохранился. Вам по-прежнему твердят, что это выгодно. Почему? В
любом городе мира вы должны разложить вопрос стоимости на вопрос “какого жилья”.
Если это коммерческое жильё достаточно высокой стоимости, которое у нас назвали
почему-то элитным, один способ расчета и один способ определения выгодности типа.
Здесь мировой опыт дал ответ: в крупных городах наиболее эффективным, наибольший
спрос имеющим является высотный кондоминимум, в котором минимизировано число входов
— легче охранять, дешевле охранять, и это оказывается абсолютно себя оправдывающей
моделью. Низкий — не выгодно, высокий — выгодно. Есть достаточный контингент людей,
заинтересованный в том, чтобы жить в крупном городе, крупногородским образом,
и эти дома не простаивают. Количество незанятых квартир там очень невелико. Из
зала: А способ постройки это из тех же панельных плит? Глазычев
В.Л.: Панели ни один нормальный человек собирать не будет, кроме временных
сооружений, индустриальных или складских. Потому что у вас всегда есть стык, и
этот стык рано или поздно потечет. И начнет ржаветь. И нет способа, который бы
это предотвратил. Этого никто не делает. Это невыгодно, вот и все. Из
зала: Вопрос: что делают? Конкретно технологии? Глазычев
В.Л.: Не заставляйте меня говорить на языке технологических решений. Монолитные
есть и и сборные, но только они тогда набираются из легких высокоэффективных элементов,
… Ну, решаемая это задача, давно решена на множество вариантов. Значит это один
тип. Если мы с вами переходим к наиболее распространенному типу — вы сами его
прекрасно знаете — субурбия, пригород. Главный тип жилья всюду, где в действительности
десятки типов, рассчитанных на разный карман. Между этими полюсами у вас расположено
несколько градаций коммерческого, под найм, жилья — в нем своя логика. За какой
срок вы получите максимизацию эффекта на вложения, вы заинтересованы снизить расходы
и через двадцать пять лет перестроить этот дом. А не строить его на века. Поэтому
нет общего вопроса, поэтому нет и общего ответа. Выходим в сферу социального
жилья — там мы получаем ответ, здесь я вам уже пару моделей крайних назвал. Есть,
разумеется, и промежуточные варианты. Значит самое-то главное — это введение социальной
компоненты как расчётной. Как ведущего вектора. Или её тотальное игнорирование,
которое аукается всегда вновь и вновь. И вот здесь мы замыкаем: значит в такой
схеме, как вот Торонтская, или в пригородной, или хуторской, у вас несложно достичь
некоторой самоорганизации жителей, связанных соседскими отношениями. В деревне
они собственники этого дома и двора. Уж какой он — другой разговор. В низкоэтажной
застройке старых русских городов жители — собственники или могли бы, могут стать
собственниками, если передать им все, что записано в муниципальном фонде. Я такую
задачу во Владимире решал. Довольно успешно. Значит в случае такого типа нового
жилья проблема тоже решаема, потому что каждый отвечает за себя, но здесь есть
очевидно общее пространство, и это очевидно общее на двоих делится, (алисадник
на двоих, можно договориться), а на двадцать пять договориться нельзя. Либо
кто-то из двадцати пяти осуществляет захват, и остальным безразлично — так бывает;
или кто-то осуществляет захват, и остальные этот захват топчут всеми силами. Устранить
это невозможно по определению. Вот сейчас я в гуще такого рода несчастья, потому
что ко всему прочему я ещё муж председателя ЖСК. Моя бедная жена, спасая нас от
затоплений, в своё время сделала вывод, что надо стать председателем ЖСК и добиться
ремонта, иначе мы не вылезем из этого никогда. Сейчас разыгрывается классическая
ситуация так сказать защиты подъездов. Свинство неизбежное, бомжатник на транзите,
никуда не денешься. Сорок пять квартир в нашей конечной секции. В средних подъездах
больше. Добиться при разнохарактерном составе населения, чтобы сорок пять домохозяйств,
находящихся в одной вертикали, все приняли на себя один тип обязательств — невероятно
трудно. Почти невозможно. Вы вряд ли станете специально создавать экстремальные
ситуации, чтобы решить эту проблему. Значит ситуация превращается в тему: социальные
работы. Индивидуального уговаривания в раз, и в два, и в три, в пять и во сколько
угодно. По одной простой причине: мы живем в обществе, в котором ещё очень мощен
такой вот совковый тип психики: у вас всегда есть люди, независимо от того, располагают
они на самом деле каким-то минимумом средств или нет, которые скажут так: пусть
платят богатые. Условно богатые скажут: какого черта. Это обычная ситуация. Я
сейчас говорю о житейской, конкретной, но уверяю вас, она не единственная. Создано
это усложнение тем, что это сорок пять единиц на одной точке. Если их пять, в
той же Москве проблема решается. В центре, где реконструированы старые дома, товарищества
собственников жилья гораздо легче. Только поэтому: число участников игры меньше.
Значит великий принцип минимизации проблемы срабатывает, когда мы говорим о реконструкции
городов и в таком количественном измерителе. Члените до тех пор, пока вы не получаете
охватную структуру для эффективности социально-психологического действия. Поэтому
возникает в мире то, о чем я в прошлый раз говорил, скажем нон-профит управляющие
компании. Выработали эмпирические показатели. Вот двести семьдесят пять домохозяйств
— предел, выше которого расти не имеет смысла. Затраты, в том числе психической
энергии — не только же денежные, ну они как-то измеряются в денежном коэффициенте,
- скачком вырастают в запредельный результат. Но в моем доме аккурат двести семьдесят
пять. Казалось бы, хорошо. Но эти двести семьдесят пять, собранные в пучки по
сорок пять и шестьдесят четыре, делают задачу почти неразрешимой. Они же, рассредоточенные
в системе квартала, делают задачу трудной, но реализуемой. Вот эта сторона оценки
климата при принятии решений, климата для эвристической работы, потому что каждый
раз надо что-то изобретать или умело применить изобретенное в другом месте. Создание
нового не является здесь целевой установкой. Целевой установкой является решение
задач. А нужно для этого изобретать новое по необходимости, или, к счастью, можно
использовать инструменты — это вопрос второй. |
