Занятие №2. Изобретение календаря
14.11.2000 Глазычев
В.Л.: Итак, господа, мы продолжим наши развлечения. Если в прошлый
раз мы отталкивались, в первую очередь, от интересности темы, и поэтому исходным
героем нашего повествования была обыкновенная кровать, то сегодня мне хочется
разыграть с вами ту же тему, но вырвавшись из прямой телесности в чуть более абстрактную
сферу. Мы с вами прописаны телом в некотором ближнем пространстве, а ежели речь идёт о душе или разуме, — ещё и во времени. Этот сюжет достаточно любопытен. Например,
детский вопрос: «Почему стрелки часов двигаются сверху вниз и слева направо?» —
По ходу солнца. — Есть солнечные часы… Глазычев
В.Л.: Вы смотрели на солнце? Вы видели это движение солнца слева направо?
Это совсем непростая задача. — В природе, на самом деле, большинство
вещей имеет направление слева направо. Глазычев В.Л.: Давайте
на секунду представим себя в ситуации, когда нет ни Линнея с его классификацией
растений по тычинкам и пестикам и прочим вещам, ни огромных томов Брэма «Жизнь
животных». Есть некоторое существование человека на земле и под небом — это факт.
Движение солнца, о котором вы только что говорили, требует специальной фиксации.
Оно не очевидно каждую секунду. — Может быть, это движение слева направо
закрепилась благодаря письменности? — Ведь ничего не мешало писать
справа налево. Глазычев В.Л.: Прекрасно. На арабском вы
пишете справа налево, на иврите вы пишете справа налево. По-японски можно писать
и сверху вниз, и слева направо, и справа налево (на старом японском). Греки писали
подобно тому, как пашет бык: слева направо, затем справа налево, и снова слева
направо. С письменностью номер не проходит. Я вам нарисую одну простенькую
картинку, вы ее, пожалуйста, попробуйте опознать… Для кого-нибудь это что-то говорит? —
Стоунхендж. Глазычев В.Л.: Да. Замечательное сооружение,
более или менее уцелевшее до нашего времени, правда, реконструированное. Никто
точно не может показать его возраст, хотя существуют самые разные предположения.
Считается специалистами, что последний, дошедший до нас, воспроизведенный в этой
форме Стоунхендж — это примерно середина XVI века до н.э. Это время критских дворцов,
Нового царства в Египте. Старейший Стоунхендж (он перестраивался несколько раз)
грубо совпадает с временем строительства пирамид — около XXVII века до н.э. Кто
это делал, мы не знаем, эти народы имен не имеют. Ясно только одно: последний
Стоунхендж, очень богатая композиция в пространстве, и, судя по всему, его строили
критяне. На одном из столбов есть след изображения двойного топора, обнаруженный
по медному окислу на камне. Чужое оружие, вообще-то, не изображают. Другой, правда,
логики за этим нет, но этой трудно что-либо противопоставить. Оружие — слишком
важная вещь, чтобы изображать чужое. Но не в этом дело. Это было давно! Как
фиксировалось направление «север — юг» в этом «давно»? Кто знает? — Полярная
звезда. — Да, по звездам. Глазычев В.Л.: Как
взять точное направление на север? Точное. Например, пирамида ориентирована строго
«север — юг». — Тень от солнца. Глазычев В.Л.: Вы
— относительно интеллигентные молодые люди, я ставлю вам задачу. У вас нет никакого
компаса, но представление о том, что есть север, юг, запад и восток, у вас есть.
Я вам говорю: мне нужна линия на север. — Палочку воткну в землю и под
солнцем подожду, когда рост тени начнет уменьшаться. Глазычев
В.Л.: Вы когда-нибудь пробовали смотреть на солнце, чтобы точно зафиксировать?
Это сложно. — Я не фиксировала, я смотрела. Глазычев
В.Л.: Через задымленное стекло. — А почему нельзя вот это, когда
направление тени сменится? Глазычев В.Л.: Да нет, можно,
только ошибка у вас будет при таком способе ориентировки на пару градусов, как
минимум. А пирамида имеет ошибку — одну минуту. Одна минута — шестидесятая часть
градуса — это полагает очень высокую точность. Оптических приборов, как мы знаем,
не было. Важный момент. Во-первых, совсем необязательно мерить один раз.
— Может быть, от Полярной звезды перпендикуляр к горизонту.
Глазычев
В.Л.: Перпендикуляр вам надо ещё провести, да к тому же от звёзды. А здесь
такая технология, давно известная так же и на Дальнем Востоке. Допустим, у меня
есть стенка, могу ведь стенку поставить, да? Из-за этой стенки появляется звезда,
проходит определённый путь и исчезает. Кстати, какая, мы можем точно сказать,
это была вовсе не Полярная звезда. Ведь последняя относительно неподвижна. А какой
звездой пользовались уважаемые египтяне? — Сириус. Глазычев
В.Л.: Правильно. Это повторность движения слева направо было очень важно.
Многократно наблюдаемое движение. Засечка точек появления и исчезновения
звёзды и разбивка полученного отрезка пополам — это технология, с которой вы можете
добиться минутной или даже полуминутной точности. Если у вас хватит терпения. —
А как они могли определить, что нужен именно Сириус? Глазычев
В.Л.: Этого я не знаю, но Сириус был священной звездой, яркой звездой. —
Я хотел спросить, как они сопоставляли то, что это — Сириус и то, что середина
— обязательно на север? Может быть, у них другая была установка, что это — самая
яркая точка орбиты Сириуса? Глазычев В.Л.: Вы же не засечете
эту точку орбиты без угломерных инструментов. А засечь точку восхода и захода
вы можете. Давайте так, не забывать правило бритвы Оккама. Не умножайте сущности.
Если есть простое решение, незачем выдумывать сложные. Никто же не знает точно,
эти вещи никто «не держал в руках». Но другого более точного способа никто не
сумел предложить. И движение слева направо здесь задано гораздо заметнее, чем
при бытовых наблюдениях дневного светила, которое светит на восходе так, что в
градусах не разберешься. Хорошо. Второй очень важный вопрос: а зачем календарь?
Зачем мне, человеческому телу или нам, сообществу человеческих, тел нужен календарь? —
Календарь помогает людям ориентироваться, когда сажать, когда сеять, когда
собирать урожай, когда отмечать праздники сбора урожая и т.д. — Определение
разливов Нила. — Когда собирать налоги. Глазычев
В.Л.: Да. Сезоны, имеющие гигантское значение для сельскохозяйственной
цивилизации, не важно уж там: разлив или таяние снегов, или что иное, важно другое
— очень рано 4 точки были зафиксированы. Летнее и зимнее солнцестояние, весеннее
и осеннее равноденствия. По крайней мере, эти 4 румба задали многократно наблюдаемую
систему сезонных изменений. Кстати, важна астрономическая реконструкция
- как вы знаете, за счёт колебания оси Земли, ориентация по странам света — вещь
непостоянная. На эпоху сооружения Стоунхенджа солнце вставало точно в створе главной
оси. Главный портал, нечто вроде жертвенника, камень и солнце на рассвете 22 июня
выстраиваются на одной линии. В этом отношении жреческий народ ориентировался
недурно, и тому есть бесконечно количество подтверждений. Добро бы это был единичный
случай, но в Ирландии есть достаточно длинные, крытые плитами туннели (они рылись
как траншеи, потом накрывались и засыпались) где опять-таки в нужный день солнце
пробивает всю толщу тоннеля и падает на барельефы, которые не видны иначе, разве
что с факелом. Точно та же игра в Египте: храм, который поднят ЮНЕСКО при затоплении
Асуанского водохранилища, — Абу-Симбел. 4 статуи фараона, туннельная схема последовательных
помещений, солнце бьет в статую фараона (это 70 метров вглубь скалы), раньше по
крайней мере, так происходило. Это — чрезвычайно точный расчёт за счёт многих
наблюдений. Я напоминаю эти элементарные вещи для того, чтобы мы с вами
вспомнили, что игра со временем — вещь длинная, сложная и чрезвычайно занятная.
По одной простой причине. Когда мы с вами говорим «календарь», античный человек,
тем более доантичный человек, строивший Стоунхендж и все прочее, имел в виду этот
повторяющийся цикл без начала и финала. Как в Екклесиасте: «восходит солнце
и заходит солнце». Вдруг возникают календари, имеющие точки отсчета. Это
принципиальный сдвиг сознания. Одно дело — жизнь в повторяющейся, замкнутой реальности…
Кстати, довольно мило доказано астрономами, хотя они — народ не очень надёжный,
но тут с ними спорить трудновато, что по схеме лунок, окружавших камни Стоунхенджа,
системой простого перекладывания камушков из ямки в ямку можно было достаточно
точно предсказывать и солнечные, и лунные затмения. Но ведь и затмения цикличны,
и эта схема не имеет начала. А когда мы говорим сегодня с вами «календарь», мы
явно имеем в виду что-то иное. Сейчас аккурат у нас с вами 2000 год от рождества
Христова. Замечательно. Правда, все зависело от точности расчетов в 534 г. Поэтому
дело темное. Традиция — достаточно милое основание, чтобы ставить её под сомнение.
В конце концов, не суть важно. Важно другое: греки, о которых мы с вами
говорили много раз, имели дело исключительно с циклическим календарем. У них не
было начала. Более того, астроном Метон, тот самый, над которым хихикал Аристофан,
сделал перекладной календарь, в котором бронзовые таблички переставлялись, чтобы
вписаться в систему лунных и солнечных затмений. При этом в Афинах был свой календарь,
а в Коринфе (67 км к западу от Афин) был свой календарь. Ясно, все своё должно
быть. Полис — как отдельный мир. У каждого свой календарь. Нет единого календаря. Так,
а кто вводит единый календарь? — Цезарь какой-нибудь? Глазычев
В.Л.: Какой-нибудь — это точно. Календарь ведь называется юлианским. В
честь Цезаря это было сделано, когда утвердилась империя. Было гигантское пространство,
охваченное единой цивилизационной системой. Здесь одна очень любопытная
деталь. Календарь и часы. Вещи ведь связанные, имеют общую субстанцию, которую
никто в руках не держал. Да, конечно, было понятно, отсчитывали годы по веснам.
«Тебе сколько весен?» Русский язык сохранил эту очаровательную традицию, в своей
архаической форме. Весны — начало года, как начало цикла или завершение цикла.
Очень мило и трогательно. Кстати, конец года и начало года — когда? —
В конце лета. Глазычев В.Л.: Сентябрь. То есть, опять
же: сбор урожая, осеннее равноденствие и есть фиксация года, совершенно понятная.
В отличие от первого января, у которого нет решительно никаких астрономических
оснований. В сентябре — есть. Год в марте мог начинаться, как это в Риме и происходило.
С весеннего равноденствия. Утверждение первого января — это фантастическое торжество
абстракции над жизнью. Конвенция: «Назначим януарь первым месяцем.» Опять хорошо,
а часы? Как установить связку того и другого? Первые, документально известные
часы какие? — Песочные. — Солнечные, наверное. Глазычев
В.Л.: Песочные-то у вас на какие промежутки времени работают? На маленькие
— сложновато. — Смотря, кто пользуется. Если это фараон, он мог себе
и большие позволить. Глазычев В.Л.: Это замечательно.
Специально выписал бы вас из XX века, чтобы выдуть такую колбу, способную обеспечить
суточный цикл. Итак, солнечные — один вариант. Кстати, а что такое солнечные часы?
Не те, которые в Коломенском парке стоят, и на них ничего толком не увидишь. А
настоящие? У греков они назывались очень интересным словом «кон арахнэ» — «с паутиною».
Любопытные часики. Каменный фрагмент гиперболического параболоида, на котором
нанесена координатная сетка. И проложена линия, которую принято называть эклиптикой,
или следом движения солнца по небесной сфере. Завязка неба, космоса и земли оказывалась
обеспечена этим не очень крупным предметом. Они найдены, их довольно много. Размер
— где-то полметра, иногда чуть побольше. Довольно сложно отшлифовать эту конструкцию.
Она давала действительно точное измерение, в отличие от плоских столиков, которые
лишь сильно приближенно изображают солнечные часы. Хорошо, а ещё какие были
часы? — Водяные. Глазычев В.Л.: Так. Регулирование
капель, или сообщающиеся сосуды, или капель, которая наполняет сосуд. Вот если
из гномона — солнечных часов ещё никому не удавалось сделать машину — там небесная
механика, то водяные часы немедленно порождают весь корпус механики. Сообщающиеся
сосуды, всплывающие поплавки… Сам Бог велел начать накручивать на это фигурки
со стрелками, или открывающиеся и закрывающиеся крышки, короче говоря — автоматы.
Время в клепсидре (водяных часах) видно, в отличие от гномона. Во гномоне
оно не фиксируется, надо напряженно вглядываться, чтобы уловить оптическое движение
времени. Кстати, кто помнит вход на Акрополь? Не все уцелело, но, тем не менее,
даже сейчас, если набраться терпения и посидеть внизу часок или полтора, то можно
увидеть, что Пропилеи — это солнечные часы. И одно из назначений этих ворот было
служить городскими часами. Потому, что центральный портик Пропилеи (верха сейчас
нет, он обвалился) состоит из колонн с каннелюрами. При желании можно смотреть
и считать, как солнце двигается по ребрам между каннелюр. Это — часы, исправно
работающие по сей день. Но это всё-таки требует философского склада ума: сидеть
и глядеть. Водяные часы, за счёт механической достройки могли сделать время
видимым. Поднимается поплавок, поднимается фигурка по градуированной шкале — их
миллион вариантов. Каждый сегодня, шутя, изобретет бесконечное количество возможных
способов. Можно использовать простую зубчатую передачу из прямоугольной зубчатой
линейки и шестерни, а дальше — только в меру испорченности фантазии. Это уже не
вопрос. Римляне путешествовали, путешествовали на большие расстояния. Эти
большие расстояния не просто в милях или в чем-то. Мы не раз говорили на лекциях,
что такое шкала измерений. Греки мерили маленькой мерой, а персы мерили сухопутной
милей в 7 км величиной — парсангом. Римский легион вполне мог, как и силы быстрого
реагирования сегодня, быть переброшен из Абиссинии в Британию. По необходимости
это делалось достаточно эффективно. Найдены часы в Германии, под Кельном. Очень
забавные солнечные часы: кольцо, в котором есть отверстие для солнечного луча,
падающего на внутреннюю шкалу.У этого кольца была подвижная задняя крышечка,
градуированная, на которую нанесены римские цифры (римские, конечно, куда же им
деваться) — это широты провинций от Абиссинии до Шотландии. — До Малайзии. Глазычев
В.Л.: Туда заплывали иногда, реально освоенный мир простирался и так достаточно.
Там номерами обозначены провинции, ведь это для пользователя, а не для астронома.
Я переехал в провинцию Далмация, я нахожу на часах провинцию Далмация и настраиваю
их, чтобы подобрать нужный угол наклона солнечного луча. Удивительно интересно,
эти цифры идут в разбег. Номера провинций были известны всякому нормальному римскому
чиновнику. Это — каретные подвесные часы, они на веревочке вешались, у них есть
специальное ушко для этого. Едешь и смотришь: «В какой я широте?» — Переключаю,
как сейчас перевожу часы. Пространство в этом отношении с одной стороны — абсолютно
абстрактное, с другой — уже одомашненное. А календарь-то какой, от чего
отсчитывался календарь юлианский, кто знает? Нулевая точка была что? — Основание
Рима. Глазычев В.Л.: От основания Рима. Не менее и не
более точная дата, чем рождение Христа. Уже есть начальная точка. Не так важно,
где она расположена, важно, что она есть. От нее идёт абстрактный отсчет. В этом
отношении произошло удивительное столкновение, когда римский мир втянул в себя
через завоевание мир египетский. Когда схема отсчета от основания Рима должна
была наложиться на схему отсчета по династиям. В Египте не существовало календаря
в том смысле, в котором мы его знаем. Он, разумеется, был, но циклический. Единой
точки отсчета не существовало. Существовали династии. Потрясающая работа проводилась
где-то в III веке н.э., когда пытались вычислить, когда же от основания Рима правил
фараон Хефрен, например. Нешуточная задача, я вам доложу. Сегодня мы лихо вычитываем
в учебниках «XXVII век…» — это все глубоко сомнительное дело потому, что если
на Севере у нас есть с вами точная система хронологии по дереву… Знаете, есть
понятие всемирного дерева: умирающее дерево — останавливаются часы С14
радиоактивного углерода. Поэтому примерно за полвека работы в уходящем столетии
удалось построить всемирное дерево. В Америке, Европе, Китае, где угодно — огромный
труд — соотнесение возраста бревен или остатков угля по всему миру. В результате
по органике удается довольно точно определить возраст, но если органика есть.
Попробуйте разыграть это для раннего Египта: органики нет, камушки есть, а по
камню датировать ещё не умеют. Хотя теоретически возможно, но практически ещё никто не научился. По керамике умеют. Это ведь тоже способ видеть время. Очень
важно, кому нужен календарь. Вот у меня календарь. У вас есть календари,
если не такие, то наверняка есть в органайзере, в компьютере, в сотне других мест,
однако каждый стремится хоть какой-нибудь календарь иметь. Если вам его дарят,
вы его не выкидываете, он куда-нибудь кладется. Видеть время — невероятно мощная
и важная функция. Здесь такой вопрос. Существовала великая, древняя традиция
башенных часов. В чем-то она есть и сегодня: Биг-Бен, Спасская башня с курантами,
вокзальные часы, но в целом этого недостаточно. В каком-нибудь Нижнем Новгороде
можно увидеть замечательную картинку: банк, из стены которого торчат часы с термометром
в придачу. Банк тем самым приватизирует время в некотором смысле слова. Поскольку
это он показывает точное время. Конечно, на уровне подсознания, но сделано это
сознательно, а вовсе не случайно. Чтобы вы сделали, если бы я вам сказал:
«Это все надоело, башенные часы, они есть, всё равно мы другие не поставим. Но
не хватает часов, которые бы показали время предметно, артистично и выразительно.
Чтобы было видно, как идёт время, чтобы этот процесс зрительно доставлял удовольствие.
Итак, какие есть идеи? — Можно сделать не так, чтобы часы показывали
ход времени, а так, чтобы они были достаточно пассивны, но были поставлены в достаточно
активной обстановке, и эта пасивность бы ощущалась. Глазычев В.Л.:
Очень мило, но очень абстрактно. — Вячеслав Леонидович, а ведь
есть же в Москве, по-моему, в Кукольном театре часы, где каждый час сопровождается
каким-нибудь движением. Глазычев В.Л.: Это — классическое
продолжение средневековых часов, где есть рыцари с турнирами, смерть, которая
гонится за прекрасной дамой и т.п. На самом деле, это просто трагикомическое воспроизведение
старой модели. Я говорю о некотором качественно ином, что можно было бы если не
патентовать, то, по крайней мере, утверждать: «Мы это делаем». Не памятник времени,
а живое время. Ведь то о чем вы говорите, пожалуйста: летом садовники испокон
веков делали часы из цветов, зная когда какие распускаются, когда какие отцветают,
в общем, это — часть ландшафтной архитектуры, часть садового искусства. Я говорю
о чем-то другом, об артефакте, который можно было бы поставить в городе, на площади,
в большом интерьере, где угодно. Как бы вы в принципе сделали видимым время? —
Это совершенно не ново, но, по-моему, самые настоящие водные часы — это же
и есть, видимое время. Например, я где-то видела такие часы: фонтанчик падает
и параллельно поднимается вода. Глазычев В.Л.: Резонно,
действительно такие конструкции есть. Есть такие монументальные часы в «Европа-центре»
в Берлине, где как раз система очень изящных стеклянных сосудов и подсвеченных
жидкостей. Но это уже есть. — Чтобы показать время, мы можем запечатлять
некоторые моменты, например, поставить в ряд 5 телевизоров и показывать на них
последовательность кадров того, что было 5, 10, 15, 20, 25 секунд назад. Глазычев
В.Л.: Но вам придётся подписывать: как вы иначе догадаетесь, что было
до, что было после. А здесь я говорю о видимом процессе, аналог того, что нам
с вами задают классические башенные часы с движением стрелки и неукротимым подходом
к бою курантов. — В любом случае, видимость происходит через движение. Глазычев
В.Л.: Наверное. — Можем ли мы как-то по-другому сделать время
видимым? Глазычев В.Л.: Может быть. Как? — Можно
взять некоторый объект, который как-нибудь менял бы свой цвет. Методом перелива
цвета он бы мог показать время. Глазычев В.Л.: Вам придётся
изобретать шкалу и заставить вычислять, что есть что. Этому надо обучить. А как
только есть «обучить», вы сразу же снимаете то непосредственное потребительское
опознание, в котором тут весь цирк. Водные часы, о которых мы говорили — там ведь
народ, шевеля губами, считает кольца из этих составленных стеклянных колб и испытывает
наслаждение: «А, понял!» Ведь в этом весь смысл. Это ещё и удовлетворение лёгкости
разгадки. То о чем вы говорите — совсем не лёгкая разгадка, при цветовой безграмотности,
неприученности видеть кодировку в цвете. — И ещё дальтоники есть. Глазычев
В.Л.: Дальтоников, к счастью, не так много, в отличие от левшей, но тем
не менее. А всё же с чем у вас ассоциируется, кроме воды, движение времени? —
Жизнь человека, он стареет… Глазычев В.Л.: Конечно,
но это всё-таки довольно медленно происходит. Это тяжело видеть, это видно, когда
не встречался лет пять, но в непрерывности незаметно. А мы говорим об артефакте,
который должен это демонстрировать. — Движение солнца и движение земли… Глазычев
В.Л.: Это — маятник Фуко, это уже есть, знаменитая машина, которая есть
и в Париже, и в Санкт-Петербурге, и в Вашингтоне. Все испытывают удовольствие,
видя, как маятник последовательно сбивает спички, воткнутые в пластилин. Вот оно
— движение Земли. Гениальная вещь, но она уже сделана 200 лет назад. Ещё раз,
с чем ассоциируется? — Вращение колеса. Глазычев В.Л.:
Вращение колеса, прекрасно, но как вы на этом будете конкурировать с обычными
часами? — Можно сделать при помощи звуков. — Да, специальную
гамму ввести. Глазычев В.Л.: Правильно, но у вас уже есть
«тик-так». Конкурировать с этим «тик-так» довольно тяжело. В нем такая гигантская
традиция впечатана. Пускай, вы заменили тон звука, но тяжело спорить с движением
маятника и ударами анкера по колесу, лежащими в основе этого «тик-так». —
А если проигрываются ноты, семь нот? Глазычев В.Л.: А
потом мы говорим о видимом, а ноты — это уже акустическое. — Но можно
ведь сделать стенки стеклянными, и будет видно, как колесики движутся, там ведь
постоянное видимое движение. Глазычев В.Л.: Это не только
есть, это уже дешево. — Когда страница долго грузится… Глазычев
В.Л.: Кстати, обратите внимание, ведь до Windows в программах не было
времени. — Было. Почему? — В Нортоне было. Глазычев
В.Л.: Нет, ну там же ведь просто часы. — В компьютере часы были
всегда. Глазычев В.Л.: Я понимаю. Видимого времени, пока
были там Word 3, Word 5, Word Perfect и все прочее, не было. Вы имели чёрный экран,
чисто информационное поле и эти абстрактные кодировочные схемы. Я должен был мучительно
запоминать, что значит F1 и все прочее. Выход Windows, сначала Макинтошем сделанный,
был, конечно, гениальным броском потому, что он сделал видимыми массу процессов.
Вы говорили о загрузке страниц, у вас же видимой является перекачка файла, если
файл достаточно большой. Это движение синеньких квадратиков внизу, или полет страничек
из папки в папку успокаивает, это единственное, что примиряет с действительностью.
Оно создаёт ощущение происходящего на самом деле процесса. Как помогает даже то,
что моргает красная или желтая лампочка винчестера; если она не моргает, не дай
Бог, появляется чувство страшной тревоги. — В Windows проблемы
с измерением времени какие-то, он может показать 59 минут, а потом через какое-то
время — 30 секунд. Глазычев В.Л.: Это бывает, это свои
у них проблемы, но я говорю не об этом. А о важнейшей функции сохранения психического
спокойствия при напряженных, важных операциях. Кстати, насчет этой психологии,
у меня был очень интересный казус. Очень давно я иллюстрировал журнал «Знание
— Сила» и писал статьи для него, у меня была какая-то статья о дизайне. Отклики
бывают в таких журналах редко. Но вдруг меня кто-то разыскал, я с этим человеком
потом встретился. Он прочел мою статью в Ливии, на нашей неофициальной морской
базе, найдя журнал заткнутым за радиатор. Этот человек жаждал поделиться тем типом
опыта, который в моей статье не был описан. Он был журналистом, подавшимся в замполиты
на подводную лодку, причём, не атомную, а дизельную. В ней со временем людей выдавливали
машины. Приборов становилось все больше, а места оставалось ровно столько же.
Поэтому люди начинали спать между торпедами, садиться между силовым кабелем и
высоковольтным. Очень важная вещь, потом я это проверял не только на подводных
лодках: механики не могут спать в тишине. Им необходим равномерный звук, если
его нет — для них это знак тревоги, они немедленно просыпаются. Эти несчастные,
приехавши домой, несколько месяцев спят при пылесосе. Это правда, и это не смешно.
Настройка психики на определённый тип здесь безумно важна. Компьютер догнал психику,
когда была сделана визуализация типа Windows, когда стали видимыми пиктограммы,
нажатие кнопки. «Там» нажатие, на экране, не только здесь — на клавиатуре. Мало
того, что я нажал, я вижу, что я действительно нажал. Наша зависимость от визуального
восприятия именно на дисплее видна с удивительной яркостью. Скажите, пожалуйста,
что вам говорят слова «perpetuum mobile»? — Вечный двигатель. Глазычев
В.Л.: «Вечный» и «двигатель» — замечательная связь этих двух слов, совершенно
независимо от физической невозможности его сделать. Когда я говорю о видимости
времени, это по сути дела — сделать вечный двигатель. Вы сделаете «вечный двигатель»,
подав на него электроэнергию, даже классические варианты вечных двигателей, описанные
многократно в популярных книжках. Вы можете получить совершенно восхитительный
эффект. Помните главный из вечных двигателей? Шары, которые друг друга поднимают.
Потом скатываются, потом энергией катящихся якобы поднимают упавшие шары. Вы же
можете это сделать, подав энергию. Почему я зацепил этот сюжет? — потому
что мы, как и в прошлый раз, начав с предмета, постепенно выходим в коммуникационное
пространство. Мы начали с абстрактного предмета, постепенно выдвигаясь в очень
важный мир коммуникации по поводу календаря и времени. Тут есть забавные
сюжеты. Как сделать календарь, который можно было бы продать в семи миллионах
экземпляров. Я не знаю большего количества пока. Один такой был сделан «Плейбоем».
Но это были не просто милые обнажённые девушки, и даже вовсе не обнажённые, а
совершенно конкретный идол 70-х годов. Точный расчет, поскольку календарь есть
повод, поскольку есть такая графа — календари. В больших книжных магазинах есть
раздел — «Календари». Когда их люди покупают: а) под наступающий Новый год и б)
когда, как правило, хотят кому-то сделать презент. Подарить время.
Они об этом не думают. Но именно в графе «сувенирная продукция» давно выступает
видимое время. Так же как и водные часы в Берлине, о которых мы говорили — это
сувенирная продукция, рекламный элемент. Подарить людям удовольствие видеть время.
Как бы бесплатно. Как хорошо! Примерно то же самое происходит с календарем, превращающимся
в этом отношении в очень важный коммуникационный агент. Вообще-то, существует
целое племя собирателей календарей. Есть собиратели всего, следовательно, есть
и собиратели календарей. Календарь был естественным и, пожалуй, первым наряду
с листовкой (лубком) предметом печатной коммуникации. Достоверно известно. Печатать
книгу гуттенберговским способом — подставляя каждую литеру, набирая страницу —
процесс долгий и дорогой по определению. Набрать один лист как лубок, как лубочную
гравюру, естественно, на порядок проще,. Следовательно, в этом направлении и шла
логика работы печатных изданий, не являющихся дискурсами, повествованиями с длинным
развитием того или иного сюжета. Календарь, на самом деле, первый массовый
продукт потому, например, что читать не умеет — картинку увидит. Смысловая
нагрузка на время впервые в печатном календаре обретает дополнительные функции.
В языке техническом это, как правило, были функции пропагандистские. Направленная
агитация. Календари Великой французской революции, так же, как и тарелки, но тарелки
дороже, являются одним из первых документов в этом отношении. Календари петровской
эпохи, переход Нового года на первое января. Представляете, какой мощный культурный
слом, наравне с рубкой бород. «Как это так, Новый год вот он, в сентябре» — «Ничего
подобного, он первого генваря начинается». Как это закрепить? Необходима была
дополнительная система утверждения нового отсчета в быту. Время надо было вручить.
Календарь в этом отношении есть вручение времени. Шифр времени. Чрезвычайно
любопытно, что календарь может быть и книгой для бедных. Вы уже, наверное, не
видели отрывных календарей? — Видели. Глазычев В.Л.:
Они возобновились. Было лет десять, когда вообще не было отрывных календарей.
Я говорю о центральной московской печати. Отрывной календарь был по-своему гениальным
изобретением. С одной стороны, вот оно видимое время — я утром срываю своей рукой
листок. В этом отношении я как бы владею временем. Хотя я знаю, что его
нужно сорвать. Но факт физического действия здесь ключевой. Дальше. Этот самый
листок имел синодик на себе. На каждую дату календаря приходились значимые, с
точки зрения издателя, события и упоминания о событиях. Что в календаре, то и
главное. А что не в календаре, то, соответственно, не главное. Великая советская
иерархическая конструкция, в которой была градация: заметный, видный, известный,
знаменитый, и вершало все — гениальный. Эта ценностная градация, кто есть
кто, -фиксировалась прежде всего в календаре. Толстой — гениальный писатель, а
Салтыков-Щедрин — только великий писатель-сатирик: где это проще всего было сделать
в гигантских тиражах? Отрывной календарь. Более того, вы отрывали этот листок,
переворачивали его и имели на нем текст. Большой ли текст уложишь на вот такое
пространство? — Небольшой. Тем значимее становится этот текст, не случайно редакция,
редактирование текстов для календарей была одна из самых главных редакций, наряду
с Большой советской энциклопедией. Каждое слово, если есть всего абзац, обретает
совершенно особое значение. Сейчас возобновилось это, очевидно потому, что ностальгии
по физике срывания листочка оказалась в теле сегодняшних коммерческих издателей
больше, чем можно было предположить лет 15-20 назад. Но не отрывные календари
всё-таки сегодня играют главную роль. Какие календари основные у нас с вами? —
Настенные. — Перекидные. Глазычев В.Л.: Перекидные
почти исчезли, хотя перекидной календарь был просто инвариантом отрывного, настенного.
При этом он обладал очень существенным достоинством: в отсутствие органайзеров,
по сути дела, он играл их вакантную роль. Вы записывали на 15 мая что-то такое,
потом переворачивали: вот оно, запись есть. В отрывном календаре такую вещь и
не сделаешь, и неудобно физически. Но функционально они тождественны. Есть карманный
календарь. Выстроенный в логике помещения в портмоне, габарит его задан этим.
Причем, портмоне не сегодняшний, как большой бумажник, а портмоне, приближающийся
к классическому габариту. Кстати, как вы думаете, каковы физические размеры такого
календарика? — Карман. Глазычев В.Л.: Нет. —
13*8. — А4. Глазычев В.Л.: Не надо гадать,
заметьте, графический мир весь структурирован, здесь чудес не бывает. —
5 на 7. Глазычев В.Л.: Так, это не точный А-4. А какому
размеру это будет соответствовать, у вас в компьютере что стоит кроме А-4? С очень
близкими габаритами? — «Letter». Есть чрезвычайная жёсткость в мире, который возник
через китайцев, через Гуттенберга, и до нашего времени сохраняет невероятно устойчивые
габариты. Ведь этот формат А-4 — четверка от чего? От типографского листа товарища
Гуттенберга. Существовали книжки «в осьмушку», в четверку, в пол-листа — это уже
огромный альбом. До сих пор все эти градации сохранены, поэтому в миллиметрах
получается, Бог знает что. Если, заметьте, во всём инженерном мире замещение натуральных
величин абстрактными сантиметрами прошло довольно гладко, то всё-таки остались
две области, которые удержались в натуральных величинах. Одна область — это печатный
лист. Какая вторая? — Наверное, трубы. Глазычев В.Л.:
Точно. Труба. Хоть ты тресни, трубы полудюймовые, дюймовые, в ¾
дюйма. Энергия мнемонического процесса оказалась столь грандиозной, что никто
не дерзнул изменить здесь давно устаревший стандарт. Вернулись к календарю.
Маленький календарь — особенно не разгуляешься. У него есть только «реверс». Обратная
сторона, на которой можно напечатать свою визитную карточку. Неважно чью: страны,
фирмы, личную — в наше время что угодно из этого можно сделать. Мал габарит. Это
заставляет выходить на промежуточные шкалы. Вплоть до полного листа, каковым является
лист крупного настенного календаря. Эти стандарты имеют свою очаровательную историю.
Один немецкого происхождения, другой английского происхождения, третий — французского
происхождения. Единственное, что сохраняется — в 1/8, ¼,
1/16, 1/32 долю листа. Модуль, способ
сложения сохраняется, а не физический габарит — это принципиально важно. И этот
принцип переходит на изображение времени. Календарь, который натурально (мы об
этом даже не думаем) членит год не на недели, а на месяцы. Спрашивается, почему?
В Риме это произошло давно, мы с вами это знаем. Но там было 10 месяцев, а не
12. Потом добавились одиннадцатый и двенадцатый. Какие добавились? — Август. Глазычев
В.Л.: Июль и август. Как раз Юлий Цезарь и Октавиан Август — его наследник.
Счет ранее был на 10 месяцев и на десятки дней — календы. А в русском календаре
месяцев не было до петровского календаря. Отсчет в седмицах происходил, то бишь
в неделях. Величайшая попытка настоящей культурной революции происходила в Советскую
эпоху, когда решили отменить недели. Были введены пятидневки — на манер римских
календ. Пятилетки появились позднее. Это был совершенно принципиальный, сознательный
акт: попытка убрать воскресения, как дни теоретически свободные от труда. Но эти
5 дней создавали совершенно другую реальность. Этого не выдержал даже советский
строй. Он сломался и всё-таки вернулся к неделям. — А если пятидневки,
как же там выходные? Глазычев В.Л.: У вас получалось,
что каждый шестой день — выходной. Главное — сбить ритм, сломать великую традицию.
Кто это делал раньше? Французская революция. Она не только ломала меры, она вводила
другие наименования месяцев, правда, не трогая сами месяцы. Поэтому август мог
называться «фрюктидором», но от этого он не переставал быть августом, так что
можно отсчитать обратно от термидора, покончившего с Робеспьером, и понять, когда
дело происходило. Кстати, первые два года революции в России предпринималась
упорная попытка ввести и новое летоисчисление. Считать 3-й год, 10-й год, а все
эти рождества Христовы выкинуть. Если бы могла страна жить в изоляции, так бы
оно, наверное, и было. Но необходимость общения с внешним миром создавала слишком
большие трудности. Это вовсе не сегодняшний вопрос — открытость или закрытость. У
нас есть с вами крупномасштабный календарь. Зачем? Функционально ведь в нем никакого
смысла нет. — Дырку на обоях закрывает. Глазычев В.Л.:
Закрывает неказистые обои, интерьер украшает недорогим способом, заменяя
живопись. — Сейф закрывает. Глазычев В.Л.: Сейф
можно закрывать. Этот тип продукта осознается как часть интерьера, а это происходит,
кстати, достаточно поздно, как вы догадываетесь. Крупномасштабный календарь возникает
когда? — Когда появляется полноцветная полиграфия. Глазычев
В.Л.: Не только появляется, а когда она становится недорогой. Грубо говоря,
только офсетная многотиражная полиграфия на рулонной, а не на плоскопечатной технике
позволяет это делать. Плоскопечатная — плакатная, она по определению достаточно
дорогая. Вы же должны гравировать каждую доску и процесс штамповки достаточно
медленный. Рулонный прокат, пока не была введена новая техника на компьютерной
базе, был просто невозможен в экономически осмысленном плане. Поэтому это совсем
недавнее изобретение. И что немедленно оказывается — это поле становится важнейшим
элементом соединения культурной пропагандистской деятельности с рекламно-пропагандистской
деятельностью. Когда у вас «Фольксваген» выпускает календари с автомобилями —
это как бы уже дурной тон. Так уже давно «не носят». Сегодня «Фольксваген» скорее
выпустит календари с коллекцией новозеландских татуировок. Или что-нибудь в этом
духе — потому, что, всё равно, являет себя в этом случае, его логотип пойман,
но в иной роли, ином качестве. Тем самым как бы умножает представление о себе.
Все равно, известно, что такое «Фольксваген», и напоминание его склеивается, ассоциируется
с другим содержанием — общекультурным. Календарь становится в этом отношении принципиальным
носителем вторых функциональных смыслов. Есть промежуточные габариты
календарей. У нас они уже стали появляться, а мир давно с ними работает. Обычно
это классика — А3 и производные от него. Достаточно крупные, но, что называется,
вешаются на гвоздик. В отличие от листового календаря, который предполагает достаточно
большую свободную поверхность стены, эта вещь вкладывается, встраивается куда-то:
между книжных полок, например. Он работает в совершенно другой категории и пользуется
колоссальным спросом. Что главное идёт в таких календарях? Как вы думаете, какая
функция оказывается здесь нагрузочной в наибольшей степени? — Кумиры,
может быть. Глазычев В.Л.: Тут любой ответ будет справедлив.
Потому, что этот тип продукта, тип продажи времени жесточайшим образом отстраивается
по стратификации потребителей. Каждому своё, каждый да опознает «свое» время!
В одних случаях это детские рисунки и календарь ооновской организации защиты детей.
Покупая этот календарь, вы ещё осуществляете акт милосердия, и собой довольны.
Это точно пойманный аспект спроса. Такие календари или открытки — дорогие. Вы
подает милостыню. Но подаете её самым элегантным способом. Другой слой календарей
будет работать на любителей регби, бокса, Бог знает чего. Полная гамма спортивных
календарей. Календари для любителей живописи… Правда, если живописи, то для самых
банальных вкусов, по определению. Соответственно, это будет календарь с тремя-четырьмя
импрессионистами, которых разучили американцы: Дега, Ренуар, ещё кто-нибудь. Если
календарь выпускает клуб, например, «Metropolitan Museum», он создаёт систему
клуба: вы являетесь членом клуба «Metropolitan Museum», если хотите, конечно.
Вы тем самым вносите определённую денежку, а вас уведомляют, вам сообщают, вы
получаете определённый билетик, знак принадлежности к своего рода масонской ложе.
Календарь является здесь самым легким и самым простым элементом установления такого
контакта. Ведь время делят все. Потрясающая универсальность времени
как категории взаимопонимания сделала календарь таким важным носителем любой нагрузочной
информации. Вы можете на календаре сделать все, что угодно. Поразительно, но только
исключительно из-за недальновидности наших партийных структур ни одна из них в
современной России не использует всерьёзкалендари. Такие маленькие календарики,
конечно, печатают. Дело дурацкое и дешевое. Никто не использует настенный календарь
в качестве средства общения со своим потенциальным клубом. Там, где это
осознается, это прочно закрепилось в практике. Поэтому, повторяю, на календарях
среднего габарита вы можете найти все. Какую группу пользователей вы не
обозначите, она себя найдёт. И это позволяет сделать ежегодный календарный бизнес
по грандиозности своей сопоставимым с бизнесом елочных украшений. Как это ни парадоксально.
Тоже как бы ненужные вещи. Тем более они, как правило, в семье есть. Елочная распродажа,
рождественская на Западе, теперь, вроде как, и у нас рождественская, вообще концов
не разберешь. С 24 декабря начинаем и 13 января заканчиваем. Важно одно — это
время, это опять же торговля временем. Она привязана к этому сугубо символическому
акту. В каждой цивилизационной культуре свой вариант Рождества — это вопрос другой,
смысл от этого не меняется. Ведь именно время является здесь могучим стимулом:
умри, но сделай. Как не может американская семья обойтись без индейки, а постсоветская
без бутылки шампанского — хорошего, плохого, поддельного, какого угодно, но оно
должно быть. Без него неправильно. 90% шампанского бизнеса в России держится
на Новом годе. У нас нет навыка пить шампанское в обычной жизни. Время ещё и индивидуально. Благодаря календарю каждый прописан во времени и имеет свой день
рождения или — в церковной логике — день именин. Там рождение было просто записью.
Уже Советская эпоха поменяла знаки, и день рождения стал главным. В наше время
добавилась мода опять на именины. У нас просто, как всегда, удвоили. — Лишь
бы повод был. Глазычев В.Л.: Так вот, этот индивидуальный
повод прописывания во времени создаёт чрезвычайно мощную подпитку массовой культуры,
поскольку избавиться от этого ига избавится трудно, окружение не позволяет, или
надо уж совсем в пещеру забиться. Сотни знакомых людей своими днями рождения стохастически
заполняют большую часть года. Мы сейчас говорим о культурно прописанной,
зафиксированной традиции, о жёсткой вещи, на которую настроена огромная индустрия,
что называется, относительно нужных вещей. Великая индустрия даров и подарков
у нас недооценена, в Штатах она давным-давно просчитана. Известно, что Америка
тратит на отдых больше, чем на оружие — но об этом забывают. Речь идёт о гигантских
суммах. Мы куда беднее, на отдых тратят не все, а вот день рождения бывает почти
везде. Я был на свалке в подмосковной экспедиции, изучал организацию жизни,
там сообщество бомжей, которые, в принципе, уже и не бомжи — у них есть постоянное
место жительства, они там живут. Это — форма жизни, они прекрасно отмечают дни
рождений. В этом отношении они вновь произвели социальную ячейку. Поэтому там
есть социальная организация, а не просто случайное сожительство. Вот, что меня
интересовало. Время оказывается здесь удивительной вещью — в рамках минимальной
ячейки — семейной или близко дружеской — это непрерывное взрывание плавного течения
событиями. «Господи, ему, ей… завтра, на следующей неделе, опять забыл…» Собственный
календарь у нормального взрослого человека прежде всего забит отмечанием дней,
когда у кого-то день рождения. Я уж не говорю про такую культурную традицию, не
Бог весть откуда взявшуюся, но достаточно прочную — выдумывание юбилеев. Когда
кратность чему-то выступает значимым элементом. Строго говоря, почему? А Бог его
знает. В нашей официальной культуре от советских времен не изменившейся ни на
йоту, например, 50 лет — это юбилей, 75 — это юбилей, а 60 — нет. Кратность 25
вроде ни с чем не соотносится ярко выраженным образом. Никакой культурной традиции
измерения времени за этим не стоит. Но в культурном пространстве время искривилось. —
Деньги такие были 25 рублей. Глазычев В.Л.: Это правда.
Возможно, что это сработало. — Четверть года. Глазычев
В.Л.: Четверти — это не временная характеристика, я это хочу сказать.
На время (ведь измерение жизни происходит во времени) оказалась наложена иная
система отсчета. — Четверть года — это сезон. Глазычев
В.Л.: Сезон — хорошо, — это три месяца. Но четверть столетия не является
сезоном. — Это как посмотреть. — Осень моей жизни, весна
моей жизни. Глазычев В.Л.: Вы собираетесь жить сто лет? —
Как минимум. Глазычев В.Л.: Хорошо. Я просто хочу зафиксировать
одно — способы социального отсчета индивидуального времени как бы
искривляют его натуральное течение, в котором просто за 30-м годом идёт 31-й.
Эта событийность порождает невероятную дискретность. Причем, за стохастической
массой годам к тридцати — сорока человек обрастает, грубо говоря, примерно 2-мя
сотнями знакомых. Потом, как правило, это число убывает. Так или иначе, вписывание
себя в измерения двухсот судеб, их событийных рядов превращает монохромное течение
времени в нечто совершенно другое: в узлы, промежутки, сгущения. Я уж не
говорю об общих праздниках, это слишком тривиально для обсуждения. Священность
каникулярного времени на Западе, которое нарушается у нас сколько угодно. Здесь
нормально можно работать в выходные дни. Запад блюдет «режим» в этом отношении
жёстко. Найти человека, который бы работал в Штатах в воскресенье — тяжелая вещь.
Я не говорю о специальных работах, я говорю о нормальном ритме жизни, что чему
отводится. Это всё-таки могучая христианская традиция, уходящая корнями ещё в
язычество, когда воскресенье — день молитвы. Нельзя работать не потому, что работа
— грех, а потому, что не молится в этот день — грех. Ведь тем самым вы ломаете
миропорядок. Напряженную религиозность найти сейчас на Западе довольно сложно,
но отпечаток, дискретность времени в этом ключе задает нормальный ритм жизни.
Рабочие дни — нерабочие дни. Торговля прекрасно знает, что такое рабочие и нерабочие.
Англия совершила культурную революцию в прошлом году. После трёх десятилетий социальных
сражений, наконец, время работы пабов было продлено. Вот вам культурная инерционность.
До этого в одиннадцать часов все безжалостно запиралось, и все посетители выкидывались,
теперь ограничение снято. Что это означает для экономики? — Дополнительные миллиарды
фунтов стерлингов в обороте. Это и было главным стимулом к отмене ограничения. —
У них там был закон, что нельзя продавать спиртное после 23-00. Глазычев
В.Л.: Какая разница?! Кто же в паб пойдет, если там нельзя купить спиртное.
Важно одно. Время и работа со временем вырастают в политическое действие. Это
ведь политический был вопрос, сражались ведущие партии, где оппозиция и правящая
партия попеременно боролись за отмену 23 часов. В Австралии до сих пор работает
закон 17-ти часов. Он означает, что в пятницу между 16.30, когда кончается рабочий
день и 17.00, когда прекращают продавать пиво в пабах, человек должен успеть заглотать
все, что он способен заглотать. Поэтому вся торговля пивом приходится на эти 30
минут. Пускай не вся, но 80%. Сжатие и растягивание времени в этом отношении является
вполне реальным коммуникативным пространством. Мы с вами не зацепили здесь ещё и одной десятой мира Времени. Существует память — законсервированное время,
которое используется так же мощно, как время актуальное. Припоминание некоего
события. Адресование к некоторому герою из другого времени, это ведь один из ведущих,
если не самый главный инструмент коммуникации. Была эпоха, когда Америка столкнулась
всерьёзс экспортом европейских автомобилей. В 60-е годы «Фольксваген Жучок» стал
пользоваться колоссальной популярностью на американских улицах в средней интеллигентской
среде. Удобный, вёрткий, недорогой. У американцев, как вы знаете, ничего похожего
не было. В ту эпоху у них — только гигантские «Лэнд-круизеры». Враг неожиданно
нанес удар в солнечное сплетение. Печатная компания борьбы с немецким импортом
проходила в основном в следующей форме. Непременно использовались фигуры кайзеровского
офицера в шлеме с шишаком, а то и эсесовские формы. Это — настоящая война плакатов.
Был очень любопытный судебный процесс по поводу определения этичности в рекламной
войне. Был лозунг: «Покупай американское, не покупай…» и дальше (слово было бы
подсудно) возникали фигуры условной памяти. То есть, консервы времени.
Конечно, кайзеровский шлем ничего бы не означал в 60-е годы, если бы через систему
кинематографа не был бы достаточно сильно явлен в фильмах о первой мировой войне,
которые целое поколение ещё помнило. Поскольку было следующее поколение, то надо
было добавлять элементы второй мировой войны, также посредством опознаваемых образов
— консервов времени. Это никуда не ушло, на самом деле. Ещё более тонкими стали
способы рекламной игры в этом отношении. Проходят автосалоны. Если не считать
пока ещё футуристические модели водородных и электрических автомобилей, на чем
все остальные воюют? Экологический контроль выхлопов, это принято, это черта нашего
времени. Второе — на безопасности. «Вот, как мы расшибаемся о стенку и хоть бы
что». Дальше — на разговоре о комфорте и внешнем виде. Понятно, учитываются ценовые
коридоры. По-моему, я уже приводил в прошлом году пример, но приведу ещё раз,
он классический. У «Форда» была гигантская проблема с автомобилями, они не шли.
Появился дизайнер Джордж Нельсон, который стилизовал обычное «семейное» средство
передвижения под машину Джеймса Бонда. Из этого и возник знаменитый «мустанг». Образы
памяти, консервы во времени являются инструментом реального дизайна и реальной
политики продаж, вытянувшим компанию из серьёзной дыры. Подобная стилизация доходила
до анекдота: потрясающие «Жигули» в Тбилиси, оформленные под «Мерседес». Это замечательная
вещь. Это на самом деле правильно. Потому, что логика работы не только в пространстве,
но и во времени заключается в том, что вы оперируете символами, расставленными
в разных временных эпохах, вы одновременно пребываете в разных мирах. Что
сегодня происходит с публичным дизайном кафе и тому подобных вещей? За редчайшим
исключением принципиальных «хай-тековских» клубов, в основном мы имеем дело с
эксплуатацией памяти. Это колоссальное консервирование чего угодно: голландских
мельниц, Дикого Запада, казино «Луксор» в Лас-Вегасе. Время оказывается главной
движущей силой — это спасение от немощи придумать новое. Это ещё и бегство от
настоящего. Замечательный выход из положения потому, что каталог консервов, накопленный
в библиотеках физических, а сейчас часто и виртуальных так велик, что спастись
от него нет возможности. Что-нибудь да возьмешь оттуда, что-нибудь да и сделаешь
«в стиле». Всегда есть шанс, что это понравится, а нет — можно сменить маску.
По сути дела, машина времени, путешествие во времени — в этом смысле стала основой
массовой коммерции. В ту же игру играет мебель, о которой мы говорили прошлый
раз. Псевдо-Луи XVI, изготовленный в Румынии и проданный через Каир, оказывается
в этом отношении важным знаком — он прописывает пространство элементарного воображения
в привычной системе координат. Представление об эпохе Людовиков сформировано ведь
экранизациями романов Дюма, а то и телесериалом об Анжелике. Ведь именно это задает
представление об эпохе, а не специализированная литература. Всегда так и было.
Всегда был небольшой слой или группа, заинтересованная во вхождении во время:
историк как любитель, историк как профессионал и тот, и другой, и та, и другая
входят во время — насколько сил хватит. А есть огромное множество иных
людей, они ничуть не хуже, они другие, и они стремятся касаться времени,
чтобы, тем самым, прилипать к системе временных координат. Поэтому покупка
столовой посуды, ассоциирующейся неважно с чем, лишь бы постарее, выступает формой
прописывания в социальном слое для сегодняшнего времени: «Мы можем себе это позволить».
Это очень любопытная игра, в которую давным-давно активно играет мир, ориентированный
на массовый рынок. Недавно был забавный эпизод: я иногда поздно ночью включаю
телевизор, шел какой-то фильм, который я застал ровно на второй трети. Там как
раз был замечательный момент — некто бегал и всем предлагал свои явно гениальные
идеи. Главная его идея была: коврик под дверью, если так повернуть, то он будет
осенний, а если так повернуть, то он будет зимний. Совершенно гениально. Точно
пойманная вещь. На самом деле почти вся система рыночно ориентированного производства
сегодня играет в эту игру: «Как бы повернуть коврик таким образом, чтобы…» Не
ощутив это, чрезвычайно трудно иногда понять характер принципиальной растянутости
стилевой гаммы. Вы говорили, скажем, о раскладке колористических рядов — это тоже
есть. Но это вы найдёте исключительно в дизайнерских магазинах, для людей, которые
хотят покупать оттенки, и которые хотят, чтобы знали, что они покупают в таком
магазине. Позиционированный слой с культурными претензиями и большими деньгами. 90%
людей путаются в оттенках цветов. Это сфера наибольшей безграмотности, какая вообще
существует. Есть знаменитый цвет морской волны, который половина назовет синим,
а другая половина адресует к зеленому. Они не знают о существовании промежуточного
цвета. А раз не знают, то и не видят. Мы это проверяли на художниках. Очень любопытно.
Более того, когда мой сын делал русификацию Windows, он пристал ко мне с проблемой:
там существует зашитая цветовая гамма, и надо было всего-навсего найти русские
эквиваленты этой цветовой гамме. Но это была работа на целый день. Потому, что
сфера называния цветов — одна из наименее развитых. Конечно, можно пользоваться
дворянскими архаизмами, но их уже почти никто не знает. Если вы, например, скажете
«прюнелевый» — это цвет седоватой сливы. Нехватает слов. Международная цветовая
кодировка, она существует — 240 цветов. Это французская система, доработанная
японцами и затем снова переработанная французами. Неслучайно эти 240 цветов кодированы
просто, например, «R-14». 240 цветов— нет слов для того, чтобы их обозначить.
Различить вы можете, а назвать не хватает слов. Есть слой, опознающий себя
по таким предметам. И в то же время вы обнаружите систему в той же ценовой категории
(поэтому не все сводится к цене) когда принципиальна, скажем, покупка реального
или поддельного американского антиквариата. Он безумно дорог. Вот ведь какие-то
жалкие ящики, не о чем разговаривать! Они невероятно дороги пропорционально к
другим вещам. Это знаковая дороговизна. Это ориентировано на особый слой достаточно
высокой ценовой категории. Дальше у вас начинается слой подделок, в котором
тоже идут градации по вкусовым предпочтениям. Более того, что такое подделка?
Это все более трудно определить. Когда идёт безумие современных аукционов, где
продаётся картинка Пикассо среднего качества за приличное число миллионов долларов
— это особая игра рынка. Когда в хорошем магазине вы можете купить первоклассную
репродукцию, практически мало отличающуюся от оригинала, и эта репродукция хорошего
качества, скажем, стоит около $300-400. В натуральную величину и с полным соблюдением
не только цвета, но и трещинок, и всего остального. И есть как бы эта же репродукция,
но за $30. Они попадут в разные категории не только по цене, но и по логике. И
есть третья категория, где идёт работа пусть с бедным, но с оригиналом. Вот эта
дифференциация так далеко продвинулась, так сегодня размельчена, что, строго говоря,
именно время как пространство для коммуникации, любые абстрактные привязки ко
времени оказываются якорем спасения, объединяющим нас в некоторое человечество.
Иначе у нас просто нет ничего общего. Маленький разговор о календаре, пожалуй,
на этом можно пока закончить. В следующий раз
мы перейдем с вами к гораздо более сложной вещи — проектированию своего собственного
дома. |
