|
Официально это именуется «детский сад-ясли на 150 мест». Неофициального
названия ещё нет, потому что дом ещё не обжит, но, надо полагать,
непременно получит, так как всё, что выступает из безликости,
непременно получает имя. Впрочем, флюгера над башнями уже прозваны
окрестным людом — «Чебурашки». Флюгера вращаются с плавным достоинством,
что нигде и ничем не предусмотрено. Но и не запрещено.
 Всё,
вроде, на месте: отдельные входы для разных возрастных групп.
Точно выполнена функциональная программа, в случае детских учреждений,
как известно, составленная особенно дотошно. СНиПы соблюдены...
Как ко всему этому отнестись?
Легко себе представить, какую волну возмущения поднял бы
этот домик в ленинградском переулке Джамбула, не будь он
предназначен для детского сада! Но ведь он для него и предназначен
— будь иначе, архитектор С. П. Шмаков сотворил бы что-то
совсем иное, и темы бы не было. Вернее, тема была бы, но
другая — все, что Шмаковым до сих пор построено и спроектировано,
равнодушным никого не оставляло. Стоит здание АТС в Петродворце,
остались на бумаге прелюбопытные планы расширения Публичной
библиотеки; кажется, вот-вот начнут застройку жилых кварталов
в районе бывшего Комендантского аэродрома. Строится Детская
спортивная школа — пространственная структура покрытия не
скована в прямоугольный контур: крыша мягко свисает над
фасадами гимнастических залов, поднимается, словно выпихнутая
вверх вышкой бассейна, расположенного между залами... А.
Товбин, опубликовавший несколько лет назад умный разбор
сочинений Шмакова[1],
имел все основания констатировать: «Пристрастия автора,
то поддающегося, то сопротивляющегося соблазнам вкусовой
терпимости, трудно втиснуть в какой-нибудь «изм»...
 В
самом дела, трудно. Нет у Шмакова ясно выраженной стилистической
манеры, но есть почерк. Я бы назвал это «нарочитая архитектура»,
всегда сложная, пожалуй, затейливая, и всегда автор ухитряется
сохранить действующие правила, неписаные нормы вкуса времени в
неприкосновенности. Он их учитывает, но не ими мыслит, когда работает
— вот, наверное, в чём дело.
Итак, детский сад (проект-идея замыкала ряд изображений в статье
Товбина) в переулке. Всё мотивировано. «Карман» между вытянутыми
в строчку домами — след войны. Архитектор его не выдумывал, он
его получил как факт. Чтобы обеспечить комнаты детей нормативным
объемом солнечного света, Шмаков отодвигает домик в глубь участка,
где его не затеняют дома напротив. Получается, что и нарушение
ленинградского «правила Красной линии» — дело вынужденное. Автор,
вроде бы, вынужден поступать именно так и не иначе.
 Поскольку
сзади почти вплотную домик прижался к брандмауэру, туда сама собой
перемещается «взрослая» часть, а детские помещения оказываются
сгруппированы с юга, юго-востока и востока.
Погода а Ленинграде скверная чаще, чем хотелось бы, и потому
крытые лоджии, где можно играть во время слабого дождя, просто
необходимы. Без вентиляционной камеры нельзя, и лучше, если их
две (правда, потом делают всё же одну, но зато какая роскошная
получилась «рубка» для старшей группы, — всё равно уж построена)...
Так или примерно так звучала бы «функциональная» мотивировке.
На первый взгляд, она стала бы в тупик перед вопросами всех этих
кругов, секторов, треугольников и прочих "масонских» знаков
на фасадах... Но, чуть запнувшись, функциональная мотивировка
немедленно отослала бы нас к широте сегодняшнего понимания функции,
включая возрастной психологический компонент и прочие разумные
вещи.
Всё это верно и вместе с тем всё это вздор — домик не был бы
архитектурой, не выполни автор утилитарную задачу с достоинством.
Но это тривиальность, и уже потому ничего она не определяет. А
вот оголовье пожарной каланчи, смешно надстроенное над доходным
домом сзади — пожалуй, ведь это оно подсказало «технологический
романтизм» башен венткамер. Разве не от образа зачарованного замка,
возводимого из кубиков или современного пластмассового «конструктора»,
следует отсчитывать характер всего сооружения и его башни в частности?
Разве не желание «переиграть» небогатый каталог изделии ленинградской
стройиндустрии породило забавную систему декора? Рядовые кольца
коллекторов и крышки люков, керамические Фановые трубы, способные
служить и «пушками» и «подзорными трубами», — все пошло в ход.
Стандартные «шайбы» бетонных цветочниц, но из них архитектор
выкладывает невысокую стенку, которая всё же восстанавливает в
правах Красную линию (этого нет на фотографиях, но уже есть в
натуре)... Это и реальное ограждение участка и знак Красной линии.
Бетонный ромб, вписанный в кирпичный треугольник, — это и стандартная
секция проходного коллектора, и уже что-то иное. Все, оказывается,
многозначно, и относительно любого элемента можно задать несколько
вопросов, получив на них разные ответы. Все «верные».
При таком обращении с декором скучная, немасштабная «столярка»
загадочным образом становится вдруг «уместной», — кто знает (включая
автора): может быть, стремление заставить «работать» на целое
те переплёты окон, которые есть, а не те, которые нужны, было
главным движителем всей композиционной игры? Уместны оказались
и стеклоблоки, и стандартные (скверные в общем случае) решётки
ограждений, и даже аварийный выход из подвала соседнего здания,
увенчанный теперь пирамидкой по всем правилам строительного искусства
работы с «кубиками».
Занятно, но попытки «поймать» архитектора с позиций сметно-финансовых
решительно, ничего бы не дали, — всё умаслилось в нормативной
смете. Естественно: все детали типовые, дешевые, а кирпичная кладка
стоит вообще немного и, как известно, в наше время её расценка
игнорирует сложность: выкладывай стенку простую или криволинейную,
хоть спираль или ленту Мебиуса, — всё одно. Но, может, — утешатся
скептики — строители в гневе на архитектора, каким-то образом
уговорившего их начальство заставлять их в общем-то бесплатно
надрываться ради беспочвенных фантазий? Опять не так. Каменщики
устанавливали кружала и состязались я чистоте выкладки циркульной
дуги не за деньги: им было интересно. ИНТЕРЕСНО им было, досточтимые
скептики.
Может, это ключ ко всему? Архитектору было занятно превратить
заурядную маленькую постройку в нечто неординарное, то есть надстроить
над просто грамотной профессиональной задачей ещё и сверхзадачу.
Строителям было интересно делать работу, с результатом
которой можно себя отождествить, в которой можно себя показать
(навыка нет, и потому скругления и дуги выложены лучше, чем плоскости,
они — самое трудное). Обитателям переулка интересно — «их»
место обрело достопримечательность, и переулок враз перестал быть
только отрезком, соединяющим А и В: он теперь и сам кое-что собой
являет. Про детей говорить нечего — они и сейчас здесь бушуют
всякий час, когда уходят строители...
Иными словами, домик в переулке — сооружение, посредством
которого множество людей могут творить самих себя как личность!
По-моему, это высший горизонт творчества в его гуманистическом
содержании.
И так, пожалуй, единственная «вольность», которую позволил себе
архитектор, это монолитные консоли, поддерживающие венчания башен.
Строители, кстати, их тоже делали с особым удовольствием, подложив
в опалубку листы шифера, чтобы добиться чистоты поверхности. Это
и впрямь вольность и, может быть, даже расшатывание краеугольных
камней полносборности. Но кто бросит камень? Эти консоли так убедительно
необходимы, так значимы в единстве композиции, что, может, простят?
Архитектор лукав. Перемычки, образующие пер голу над терраской,
пронзают тонкую стенку и образуют над полукружьем проема что-то
неуловимо напоминающее антикизирующий «модерн». Разные «глаза»
нижних павильонов и «уши» флюгеров неуловимо и прочно связаны
с эстетикой мультфильма. Соединение в одной стенке полукруга,
четверти круга, квадрата, обобщенных пинаклей, металлических решёток
и бетонных «сухариков» отзывается у сколько-нибудь знающего человека
воспоминанием о постановке «Мистерии-Буфф» Всеволодом Мейерхольдом,
о «проунах».
Все элементы порознь знакомы, а вот их совокупность обладает
собственным характером. Принцип пространственного и стилистического
коллажа сегодня почти универсален, но принцип кажется правилом,
только будучи выражен в словах — в образе он проявляется индивидуально.
У домика есть дразнящая, провоцирующая собственная физиономия,
и с этим уже ничего не поделаешь.
Уверен ли я в том, что все придуманное будет вести себя безукоризненно?
Нет. В этом вообще нельзя быть уверенным вполне, пока здание не
обжито как следует. Возможно, будут плохо гореть лампы в лоджиях.
Возможно, что экспериментальный лицевой кирпич («запеченный» с
красителем в эпоксидной смоле) станет шелушиться вопреки заверениям
технологов... да мало ли какие ещё неприятности могут вылезти
на поверхность. Но это ведь относится к любой постройке, а не
именно к этой.
Все ли удалось в отработке формы? Не все, пожалуй. Стандартная
«столярка» так всё же агрессивна, что следовало, быть может, как-то
дополнительно отчеркнуть, обвести оконные проемы. На мой взгляд,
эффект уже не сборности, а составленности композиции из кусочков
был бы большим, введи архитектор несколько штраб, расчленяющих
поверхность стены и, возможно, усиленных цветом керамических осколков...
Но я явно увлекся — автор вправе вводить или отсекать то, что
считает нужным.
Есть вещи, от которых целое беднеет, но архитектора тут винить
невозможно: нет у него в руках несчастных двух сотен цветных стеклоблоков,
которые именно здесь были бы так уместны, невозможно было в рамках
сметы, сроков и квалификации строителей добиться гарантированного
качества эксплуатируемой кровли над первым этажом, и потому старшая
группа, законно вознесенная над прочими, лишена господства в «замке».
Но всё это действительно частности, когда есть главное. Домик
уже создал вокруг себя мощное силовое поле, он уже управляет контекстом.
Его построили, и стало очевидно, что тупо забеленный торец четырёхэтажного
дома слева взывает к тому, чтобы одеться росписью (на месте авторов
я бы попытался убедить местную ЖЭК наложить на торец «тень» от
детского сада в горячих тонах). Напротив, некрашеный, пестрый
от времени брандмауэр позади домика явно следует оставить таким,
как он есть.
Слышу вопрос, как если бы его уже произнесли: ну, а всё-таки,
постмодернизм это или нет? Конечно же, да — в том простом смысле,
что замысел и воплощение решительно противостоят ригоризму «современного
движения» и они «после» него не только во времени, но и логически.
Конечно же, нет — если говорить о направлении формотворчества,
которое одним словом обвязал Чарлз Дженкс: нет «там» хоть в чем-то
похожей игры с каталогом строительных изделий, и самого такого
каталога нет; и детских садов на 160 мест — нет, и такой тяги
рабочего к тому, чтобы делать интересное — тоже нет. Домик в переулке
Джамбула прочно «прописан» в контексте сегодняшней художественной
культуры. Сегодняшней — это значит, что он никому не подражает,
скорее, ему могут подражать.
Часто оказывается, что возможности самопроявления есть, но проявляться
нечему — своего нет. Часто обнаруживается, что труднее, чем ограничения
обстоятельств, преодолеть собственную, невесть откуда взявшуюся
робость и сыграть архитектурный этюд, нимало не потеряв из серьёзного
делового содержания задачи. Думаю, что С. Шмакову
и его соавтору, В. Меляковой, это удалось вполне.
|
