|
Трудно найти одно определение для ситуации,
в которой обнаружила себя культура Отечества. Поэт может
назвать ее драматической, отсылая к повсеместной дикости
нравов, скудости духовных запросов обывателей или горестям
творческой личности. Уставшие от лживой отчетности работник
городской библиотеки, режиссер городского театра, директор
Дома культуры или музея назовут ситуацию абсурдной, указывая
на общую бедность своего хозяйства, непристойно низкое жалованье
и вяжущие по рукам инструктивные бумаги. Заведующий отделом
культуры исполкома признает сложившуюся ситуацию ненормальной,
ссылаясь прежде всего на действующий по сию пору механизм
"остаточных» инвестиций... Все они правы. И исследователь
будет прав, обозначив ситуацию культуры как прежде всего
неизвестную, ибо доступные ему сведения удручающе неполны,
а их достоверность сомнительна.
СЛОВО «культура» нынче произносится легко, оставляя на
языке оратора приятный вкус, что небезопасно. Самое время
вспомнить Щедрина: «Не успели простодушные
люди наахаться вволю, как «хорошее слово», перейдя через
множество предательских уст и согласованное с целой массой
хищнических аппетитов, уж истрепалось, выпачкалось и провоняло».
О культуре, о культурной политике давно пора говорить без
придыхания, жёстко.
История наша пестра и слоиста. Бурное развитие отечественной
культуры 10-х и 20-х годов сменилось в 30-е не просто замедлением,
но прямо попятным движением, импульс к ускорению в годы
первой «оттепели» уступил затем место новому торможению.
В целом, однако, полезно признать, что эволюция культуры,
включая и пару последних лет, не дала нашей стране необходимой
конкурентоспособности на мировом «рынке» ценностей. Негласное
примирение с собственной вторичностью, ориентация на зарубежные
образцы остаются, пожалуй, неколебимы (неизбывный ура-патриотизм
являет собой то же явление, лишь вывернутое наизнанку).
Пока мы надували щеки в связи с успехами музыкантов-исполнителей,
балетных или шахматных «звёзд», тотальная идеологизация
культуры успела породить и закрепить изрядное невежество
в области истории вообще, истории культуры в особенности.
Аналогов этому в цивилизованном мире нет. Сознательное
игнорирование и прямое подавление национального и местного
в учебных программах, в прессе и эфире привели к невиданному
рвению культурных традиций МЕСТА. Запущенность, привычная
загаженость среды обитания в городах, поселках, селах и
«на природе» аналогов в мире также не имеют. Наиболее тревожным,
однако, является то обстоятельство, что все эти признаки
деградации («притерпелость», по удачному выражению Е. Евтушенко)
успели приобрести культургенетический характер. Они не только
воспроизводятся под давлением неблагоприятных местных обстоятельств
и напором искусственно форсируемой ведомствами миграции,
но и прямо наследуются в семье. Устойчивая отчуждённость
от добротных стереотипов оставляет десятки миллионов людей
без сущностных ориентиров, что ведёт к преувеличенному вниманию
к внешнему: одежде по моде, дискотекам, престижной закупке
книг.
Сказанное не умаляет значения «отклоняющихся» форм культурного
самопроявления интеллигентной части общества, но важно
признать, что, несмотря на уверения в обратном, неравенство
условий приобщения к культуре в последние десятилетия выросло
и, пожалуй, продолжает возрастать. Увеличение неравенства
материального положения семей имело и имеет ещё асимметричный
характер — финансовая ситуация лиц, чья деятельность связана
с миром культуры, непрерывно ухудшалась по отношению ко
всем прочим. При очевидном для всех кризисе казённой системы
так называемых учреждений культуры (и количество, и качество
библиотек, репродукционного фонда, фото-, кино- и звуковоспроизводящей
аппаратуры, находящейся в личной собственности, значительно
выше, чем в фонде общественного потребления) роль семьи
в подготовке и первичном обеспечении самого лишь тяготения
к культурным ценностям возросла непомерно. Будучи неоспоримым
благом в очевидном меньшинстве семей, это же обстоятельство
становится драмой детей и юношества в подавляющем большинстве...
Десятилетия лжи породили и укрепили методическую доктрину,
согласно которой всякий лояльный гражданин выступает в роли
«чистой доски», на которой уполномоченные для того лица
пишут аккуратно сформулированные лозунги. Унаследованная
от классиков гуманизма установка на полное раскрытие творческих
ресурсов личности была последовательно обращаема в фарс.
Сегодняшняя публицистика анализирует этот процесс в прошлом,
но явно недостаточно сказано о том, что ядро ждановской
доктрины всё ещё цело. Оно, как скала, возвышается над горизонтом
культурной жизни страны, что доказывается по-прежнему форсируемым
употреблением слова «воспитание» в отношении взрослеющих
или взрослых людей. Несмотря на активную кампанию в прессе
и, частью, телевидении, идея реального культурного плюрализма
всё ещё остается внутренне неприемлемой не только для чиновничества,
но и для большинства деятелей культуры, не говоря уж об
учительстве. И наблюдаемая действительность, и немалая
часть откликов на культурные события подтверждают это
со всей определённостью.
Время вспомнить Герцена: «Там, где
нет ни воспоминаний, ни традиций, ни своих нравов, ни своих
верований, там, где не просвечивает историческая жизнь,
а только формулярный список, не только легче сделаться злодеем,
но и легче сделаться человеком». Пожалуй, за 125
лет эти строки не так уж и устарели.
Разумеется, несправедливо, неразумно было бы винить аппарат
управления культурной жизнью во главе с Министерством культуры
СССР в том, что к середине 80-х годов сложилась эта, а не
иная ситуация. Будучи второстепенным придатком к системе
идеологического контроля, такой аппарат лишь воплощал в практику
директивы, формировавшиеся вне его и над ним. Однако Министерство
культуры, безусловно, несёт ответственность за иное: за
почти уже четыре года, прошедшие с апрельского Пленума
ЦК КПСС, министерство так и не сподобилось произвести
публично анализ культурной ситуации страны, так и не решилось
на критический анализ собственной деятельности.
Более того, за всё это время министерство не смогло предъявить
обществу если не целостную модель развития отечественной
культуры, то хотя бы программу преодоления наиболее вопиющих
препятствий, высящихся на пути развития культуры. Неудивительно,
так как командно-административный аппарат органически не
способен выработать модель развития, которая ставила бы
под сомнение хотя бы малую толику прав, узурпированных аппаратом.
Отсюда простейшая тактика: ничего не утверждая, легко соглашаясь
с множеством претензий, идя на уступки разрозненным реформаторам
и неформальным группам по частным поводам, не выдвигать
никакой модели и не формулировать культурной политики!
Столь интригующая обстановка понуждает наконец общественность
к тому, чтобы самостоятельно разработать основы культурной
политики на ближайшие десять — пятнадцать лет и самостоятельно
же вынести их на всенародное обсуждение. Десяток лет усилий
неформальных инициативных групп по всей стране, два года
становления Советского фонда культуры, полтора года деятельности
в тех творческих союзах, что нашли в себе силы для
обновления, — это не так уж мало. С этим можно во всяком
случае начинать серьезную работу, ни в коем случае не передоверяя
её аппарату; ибо для аппарата возможна одна лишь бюрократическая
модель культуры, где та представлена через функционирование
учреждений, то есть фактически через отчетность функционеров
о деятельности вверенных им учреждений. Не передоверяя дел
аппарату, не заискивая перед ним и... ни в коем случае не
пытаясь стать аппаратом.
Против этого предупреждал цензор Никитенко полтора века
назад: «Это мечта думать, что, приближаясь
к источнику власти, можно открыть себе путь к полезной деятельности:
самая власть эта до того опутана сетями противоположных
влияний, что решительно не в состоянии ничего делать. Она
может гневаться, грозить, а дела всё-таки пойдут своим порядком.
А порядок этот странный, удивительный, но прочно укоренившийся
у нас. Он состояние злоупотреблений, беспорядков, всяческих
нарушений закона, наконец сплотившихся в систему, которая
достигла такой прочности и своего рода правильности, что
может держаться так, как в других местах держится порядок,
закон и правда».
Не впадая в грех чрезмерного упрощения, наверное, довольно
сосредоточить внимание на трех задачах: идеология перестройки
в культуре, экономика такой перестройки, наконец, её организационная
сторона.
Идеология: взамен традиционной установки на экстенсивный
рост, будь то число посадочных мест, учреждений, единиц
хранения или ещё чего-либо, речь идёт, наконец, об установке
на согласованное развитие культуры как целого. Строительство
подлинно социалистической культуры равных возможностей вхождения
в любой горизонт духовных притязаний осуществимо только
и исключительно НА МЕСТЕ. Поскольку «мест» много и они
разнятся меж собой чрезвычайно, необходимо перейти от идеологии
запретов, команд и рекомендаций к идеологии исключительно
«положительного» стимулирования стихийных процессов. Идея
контролируемого «рынка культуры» предполагает ясность, четкость
отношений между централизованными и местными структурами
культурной политики.
Задачей местной структуры — по крайней мере до конца текущего
столетия — является ПОДДЕРЖАНИЕ КУЛЬТУРЫ на уровне, сколько-нибудь
превосходящем минимально допустимую норму. Вычислить такую
норму пока никому не удается, но в рамках житейского опыта
всякому понятно, о чем идет речь — об удержании на
краю пропасти, в которой клубится, скрывая дно, туман полного
одичания.
Задачей централизованных общественных структур, которые
ещё только предстоит создать, должно стать создание благоприятных
условий для СИЛ РАЗВИТИЯ КУЛЬТУРЫ, будь то «в центре» или
«на местах». Наконец, функцией государственной (скорее всего
на уровне республики) структуры, как бы она ни называлась,
становится регулирование отношений между силами разбития
и средствами поддержания культуры.
Можно ли обойтись без государственного мецената? Возможно,
нельзя в принципе, но во всяком случае нельзя ни сейчас,
ни в ближайшее время. Анализ практики в разных регионах
страны убеждает в том, что при слабости муниципальных традиций
и невысоком, как правило, уровне местной культуры,
длительное время отчуждаемой от собственных корней, силы
развития «на местах» не могут выжить без крепкой поддержки
извне. Они подавляются, отторгаются или выталкиваются прочь
почти повсеместно.
Экономика: взамен одного экономического механизма
культуры, нам необходимы три. Экономика поддержания может
стать вполне посильной для местных Советов при рациональном
перераспределении доходов предприятий и горожан через систему
местного налогообложения. К сожалению, в той версии проекта
Закона о местном самоуправлении и самофинансировании, с
которой автор имел возможность ознакомиться, проблема гарантированного
минимума отчислений на нужды культуры вообще не затронута.
Это тревожно — есть основания опасаться, что, обретя самостоятельность,
местные Советы могут сегодняшний плачевный уровень инвестиций
в культуру счесть достаточным или почти достаточным. Расчеты
по среднеевропейскому стандарту говорят иное: расходы на
поддержание культуры «на местах» необходимо увеличить в
семь — десять раз, отняв средства у «производительных» ведомств.
Что касается экономики развития культуры, то формулы деятельности
государственного и общественного мецената давно отработаны
мировым опытом до мельчайших деталей. Тут изобретать нечего
— система льгот в налогообложении при субсидировании культуры
близка к идеалу, так что остается лишь грамотно применить
лучшее из наличного опыта.
Главное в ином — финансирование любых инициатив (городских,
групповых, индивидуальных) должно осуществляться по конкурсному
принципу, с рассмотрением заявок и проектов общественной
экспертной комиссией. Эта техника давно отработана в мире,
но, как показал опыт советско-американского фонда «Культурная
инициатива», навык «протянутой руки» мешает укреплению навыка
конкуренции идей и замыслов, навыка риска.
Наконец, организация: неизбежен сложный переходный
период. Пока местное хозяйство, подчиненное Советам, не
станет на ноги, ответственность за поддержание культуры
останется на министерствах культуры. Развивать культуру
министерства или комитеты не способны в принципе — для этой
задачи нужна общественная централизованная структура, выработать
которую в кабинетах невозможно. Ни в кабинетах министерств,
ни в кабинетах правлений творческих союзов или фондов.
Необходимо думать вместе, конструировать вместе, пробовать,
ошибаться, спорить — открыто.
Вот почему целесообразно ждать от кандидатов в народные
депутаты СССР принципиальных суждений по культурной политике
страны на ближайшее будущее. Вот почему уже сейчас необходимо
начать подготовку к созыву конгресса деятелей культуры СССР,
предварив его республиканскими съездами. Живое «тело» культуры
было расчленено» в 30-е годы для удобства управления, но
культура всё же едина, потому и обсуждать её проблемы пора
сообща.
|
