Disce aut discede

Проглядывая средненького уровня просветительский фильм Би-би-си о Египте, услышал из уст переводчика: "старая кингдомская поговорка". Сообразил не сразу.

"- Вич воч? — Сикс воч. Сач мач!? — Хум хау..." — мы, старшеклассники первой московской английской спецшколы, пустили в оборот эту насмешку над студентами МИМО, говорившими тогда на англоволапюке.

В невероятно далеком 1962-м я был обменным студентом в Варшаве. Раз в две недели мне было наказано приходить в посольский клуб, где я переводил почтенной публике, языкам не обученной, американские фильмы. За полгода я знал о Польше, о её артистической элите в десять, в сто раз больше, чем атташе по культуре. По молодости лет поражало, что этот симпатичный господин ни на выставках, ни на премьерах почти не бывал, страны не видел, её литературу не знал. Но всякий день он писал нечто объемом в шесть страниц и отправлял в Москву...

В отдаленном 1972 году мне довелось играть роль комиссара выставки арт-дизайна в Праге. 1968 год был в памяти свеж, но чешский конформизм взял верх, и особого дискомфорта от пребывания в Праге я не испытывал. Большемерные слайды я взял в самолёт, тогда как конструкции выставки должны были прибыть трейлером через день.

Через день трейлера не было с утра, не было к вечеру. Я, наивный, отправился в посольство. Довольно быстро меня пропустили к атташе. Я начал было объяснять, что надо бы выяснить, пересек ли грузовик государственную границу, но меня не слышали. Покраснев от волнения, бедолага листал какие-то амбарные книги в поисках записи по поводу злосчастной выставки. Наконец он таковую запись нашел, отер пот, уселся и сообщил, что ничем помочь не может.

Я уже начал импровизировать с кирпичом, стеклом и настольными лампами, когда грузовик всё же появился, — талонов на бензин не выдали, и водителю пришлось ждать до понедельника. Стерев пальцы в кровь, я всё же свинтил хозяйство с помощью славных Швейков, которым купил ящик пива на полные свои суточные. Выставка открылась.

В почти столь же отдаленном 1979-м мы с коллегой открывали схожую выставку в Бухаресте. После официальной церемонии на выставке не появился ни один человек — если кто помнит, у нас тогда с Чаушеску были препоганые отношения. Через несколько дней у нас было полно гостей, даже министр культуры заехал, что повергло атташе посольства в ступор. Я принес цветочков хозяйке арт-салона, с которым наша выставка делила вход, мы отправились в студенческое кафе, посудачили там, пригласили зайти наутро. Студенты зашли, рассказали ассистентам, те — профессорам...

Бизнесмены могут рассказать куда более яркие истории о нынешнем положении дел.

Независимо от того, чем завершится нынешний украинский кавардак, одно не вызывает сомнений: похоже, что российскую внешнюю политику по-прежнему вытесывают каменным топором. Этому не приходится особенно удивляться, так как МИД занимает видное место среди институтов, не претерпевших заметных изменений с советских времен, — прокуратуры, судебной системы, церкви.

Пока за плечами у дипломатов был советский военно-промышленный колосс, под грузным туловом которого не удавалось разглядеть глиняные ножки, а напротив них была гримаса страха (именно за этот страх, от которого стыли жилы, нам теперь мстит Европа при каждом удобном случае), само противостояние исполняло обязанности стратегии. Перед вторжением в Афганистан востоковеды заламывали руки — их аналитические записки, быть может, кто-то и читал, но прислушаться к ним не желал никто. Перед маршем на Грозный никто не хотел прочесть историков или географов. Записки моих коллег о русском исламе кое-кто читал, но выводов не сделал никто. Кавказом вообще занимались или генералы от инфантерии, или генералы от железнодорожных войск — есть остаточная надежда, что юрист окажется более внимательным.

О дальней политике судить не берусь, в ближней разобраться несколько легче. Главное, наверное, в том, что те, кому по должности положено видеть в новых соседях не обломки империи, а суверенные государства, никак не могут перестроить зрение. Это нелегко. Непросто увидеть в Казахстане, во время оно смонтированном из подручного материала и перемонтированном при Хрущёве, не только поле американских интересов, но и субъект лукаво-равноправных отношений. Непросто узреть такой субъект в Молдавии, наскоро сконструированной в 1940 году, в странах Средней Азии. Труднее всего — в Белоруссии и в Украине. Действительно поддерживать пространство русского языка, не наступая на гонор "титульной" этнической группы. Всемерно помогать продвижению российского бизнеса, используя его возможности, а не мешать ему. Устанавливать милые отношения со всеми группами в элитах, но не светиться с публичными восторгами в адрес автора "Рухнамы". Предлагать общие программы, от которых трудно отказаться, но ни в коем случае не прощать долги и тем более ничего не дарить (это унижение не прощают) и т.д. и т.п., да ещё делать все одновременно — для этого, если воспользоваться библейской терминологией, нужна кротость голубя и мудрость змия.

Глубоко сомневаюсь, что в нашем государственном хозяйстве давно имеются детальные заготовки на предмет гипотетического нового тура, в котором украинскую оппозицию (если сохранят закон) вместо Ющенко будет представлять Тимошенко; или на предмет вероятного обращения ряда восточных областей с провокационным по факту прошением о помощи; или на предмет активного подавления русского языка в тех же областях в случае не мытьем, так катаньем достигнутой победы оппозиции.

Говорят, что на Украине сошлись в объятиях нелюбви два Виктора, но при этом напрочь забыли о третьем — ведь так же зовут нашего Чрезвычайного и Полномочного.