|
Классическая физика — штука устарелая, но законы её работают,
как работали всегда.
В самом деле, любопытное зрелище — одновременное торжество в
стане французских коммунистов и в стане сторонников Ле Пена в
ночь с 29 на 30 мая. Резоны разные, но в кои-то веки противник
у них оказался общий. Всеконечно, столь странные созвучия будут
набирать силу, и чем более ревностно интеграторы будут загонять
европейцев в коммунальный дом, тем сильнее будут протестные акции
в его квартирах.
Вполне возможно, что, поднапрягшись, брюссельские труженики найдут
способ протащить единую конституцию Европы через ухабы, первым
из которых стали результаты голосования во Франции. Вторым, скорее всего,
станет Бельгия. Да и британцы особого доверия к этим континентальным
штучкам не испытывали никогда.
Найдут они способ. И всё же затея, от которой за версту тянет
гибридом Наполеона с Марксом, захромала. Разумеется, понятно,
что евроинтеграция даёт одним и обещает другим существенные выгоды
не столько даже экономического, сколько управленческого порядка.
Ничего дурного не содержит идея общеевропейских политических партий,
хотя трения и даже конфликты между национальными секциями предотвратить,
разумеется, невозможно. Но вот культурный аспект европроблемы
порождает глубокое смущение.
Когда одна за другой все страны Евросоюза, кроме, заметим, Великобритании,
в едином порыве начали оперировать евро, прагматические соображения
удобства при пересечении границ, конечно же, перевесили даже вполне
ощутимое подорожание всего и вся. Но что означало отречение от
собственной валюты в сугубо ценностном смысле? Да, деньги всего
лишь инструмент обмена, если ограничиться взглядом практическим,
но ведь есть и другой взгляд. Перебирал как-то мелочь, вывезенную
из поездок: античные герои на греческих лирах и драхмах, Марианна
на франках, рыбы и птички на хорватских монетах (хорватов пока
что не пускают в Европу), суховатые германские марки и более кудрявые
австрийские... Миниатюрные памятники Парижа или Рима на реверсе
евроцентов служат слабой компенсацией для потери исторической
идентичности.
Есть всё же качественное различие между Шенгенским соглашением,
чрезвычайно упростившим перемещение по субконтиненту, и надстройкой
над национальными конституциями свода общих установлений, начинающих,
скажем, регулировать политику иммиграции. Уступку части (пока
только части) суверенитета в пользу несколько мистического единства
Европы можно, вне всякого сомнения, обосновывать долго и красноречиво,
но ведь суверенитет — это не только политическая, но и культурная
норма, на основе которой европейская жизнь развивалась веками.
Стоит ли овчинка выделки?
Не знаю, что именно даёт надпись made in Europe
на товарах, но хорошо понимаю, что она отнимает, вытирая из памяти
пусть и ненадёжные, но столь существенные стереотипы — немецкой
или голландской надёжности, итальянской элегантности, французского
сомнительного шика.
В политическом смысле, разумеется, пространство для мелкой Эстонии
или немалой по размерам и численности Польши расширилось, а в
культурном? Оно расширилось для тех молодых людей, которые предпочтут
один из "старших" языков своему, и оно психологически сжалось
для всех прочих, кому поздно или жаль отказываться от своего.
"Европа регионов" — соблазнительная идея не только для басков,
корсиканцев или каталонцев, но и для тех, кто действительно ощущает
себя или начнет себя осознавать базельцем или ломбардцем. "Соблазн"
же есть слово с особым подтекстом, и нет сомнения в том, что внезапное
расширение Евросоюза, сбросив внутреннее давление, начнет приводить
к возникновению трещин там, где их удерживала добрая старая идея
суверенитета, с середины уже позапрошлого века приписанная не
королю, а нации.
А ведь все реальные сложности впереди: что делать с китайским
товарным потопом? Как всё же быть с волнами африканских искателей
счастья, еженощно выплескиваемыми на итальянский остров Лампедузу?
И как, в самом деле, быть с турками?
Ну, а нам что до этого?
Полагаю, что очень немало. Во всяком случае, благоустремления
сторонников вхождения в Европу во что бы то ни стало должны несколько
окислиться и пригаснуть.
Мы и так уж триста лет в Европе, в Европе культуры, и, даже если
Европа бюрократических элит окончательно предаст своё прошлое,
откажется от своей судьбы ядра цивилизации — творческого за счёт
редкостного разнообразия её ткани, утвердившегося с V века, нам,
как ни парадоксально, предстоит остаться его хранителем.
Это тем более важно, потому как окончательное предательство не
состоится и маятник непременно качнется обратно. Сегодня разумно
строить стратегию в расчете на два десятилетия вперед, когда может
начаться ренессанс европейских наций. Вполне возможно, что это
возрождение начнется и гораздо раньше.
|
