5. Погружение в район
Неопознанная линия границы
Лет двадцать назад я оказался на иранской границе, неподалеку
от Фирюзы в Туркменской ССР, ещё не знавшей о светлом будущем
под водительством Туркменбаши. По холмам посвистывал тот же ветер,
что некогда охлаждал лица македонских ветеранов Александра Великого.
Колючая изгородь, вспашка, снова изгородь — все было всерьёз,
хотя несколько забавно выглядела обычная садовая калитка в первой
изгороди, запертая на несерьёзный висячий замок. Лента вспашки,
окаймленная колючей проволокой, бежала по водоразделам, насколько
хватал глаз, в одном месте спускалась в долину, пропадая в густой
тени. На той, иранской стороне не было видно никого и пустая деревянная
вышка в своем одиночестве лишь подчеркивала безлюдье. При ближайшем
знакомстве у этой границы обнаружилась сложная жизнь. По случаю
приезда начальства и просто для пропитания между такими визитами,
наряд выходил на нейтральную полосу, а то и в иноземные пределы,
чтобы охотиться на кабанов или фазанов. Время от времени через
границу проламывались контрабандисты с грузом гашиша, но в целом
в далеком 82-м на границе было покойно и скучно.
Был ещё один эпизод. Оказавшись по делу в февральском Сочи, я
сидел в ресторанчике, где мне указали уже немолодого человека
за соседним столиком: его имя было мне знакомо по книжкам детства
— Карацупа. Я не удержался, подсел, угостил и задал вопрос, десятилетиями
вертевшийся на языке: как же это получилось, что на участок китайской
границы, где Карацупа вместе с верным псом Индусом нес службу,
набежало в общей сложности триста с лишним нарушителей? «И, милай,
— сказал легендарный сержант, — коллективизация ж была!»
Вот и весь багаж представлений, с которым я отправился в инспекционную
поездку вдоль государственной границы России с дружественным Казахстаном
в сентябре 2001 года.
Увидеть можно было очень немногое по той элементарной причине,
что для рассматривания имелось крайне мало.
Ситуация из лучших (в Кувандыкском районе): на краю деревни обычный
дом и обычный участок при доме, окруженный, однако, не штакетником
и не плетнем, а забором с колючей проволокой поверху, как и положено
по уставу. В доме, под окнами, есть радиаторы отопления. Есть
скромная мебель, пожертвованная районной администрацией. Есть
один телефон, подсоединенный к не самой надёжной, но всё же функционирующей
линии. Есть оружейная комната за металлической решёткой, запирающейся
на замок, как и положено. То, что открылось глазу перед домом,
изумляло куда больше. Во-первых, справа от крыльца, на ровной
площадке, подобный монументу, огороженному цепочками, свисающими
меж низких столбиков, высился до блеска отмытый УАЗ. Эта вполне ещё способная к передвижению автотранспортная единица, также пожертвованная
районом, надо полагать, с болью оторвавшим её от сердца, к перемещениям
склонна, но средств для оных не имеет, как сказал бы Салтыков-Щедрин.
Район поначалу давал и бензин, но затем перестал. Слева от крыльца
установлен большущий камень, на фоне которого я фотографировал
пограничников-контрактников. На фасаде камня ровно выкрашены полосы
триколора и написано: «Государственная граница Российской Федерации».
Все бы славно, но Государственная граница проходит южнее на двадцать
с лишним километров, что придавало лицезрению камня некий сюрреалистический
оттенок.
Чем проще были вопросы, тем яснее становились и ответы:
— Где живут начальник заставы и замполит?
— Снимают квартиры, а компенсируется лишь треть реальной стоимости.
В квартире, бывает, отказывают — то ли из опаски, то ли при соответствующем
финансовом поощрении со стороны заинтересованных лиц.
— Как выдвигаются к границе?
— В деревне, что в пяти километрах от границы, сельсовет выделил
домик. Там и живут неделю, оттуда и выходят на патрулирование.
До деревни от заставы восемнадцать километров.
— Как добираются до деревни?
— Пешим порядком, впрочем, иногда на попутке.
— Телефон в деревне есть?
— Нет телефона.
— Радиосвязь имеется?
— Вроде бы имеется (при дальнейшем уточнении обнаруживается,
что «вроде бы» описывает картину наиболее емко, так как радиостанции,
находящиеся на вооружении у пограничников, годятся только для
игры «Зарница», обеспечивая устойчивую связь на расстоянии в два
километра, да и то в чистом поле).
— Линия пограничной зоны как-то обозначена?
— Районная администрация изготовила пять щитов…
Ситуация из худших (в Соль-Илецке): застава размещена в сараях,
что полвека стоят на задах здания районной администрации. Если
перед фасадом этой юдоли скорби не просыхает емкая лужа, то легко
догадаться, каково на заднем дворе, при отхожем месте.
Не одни пограничники обживают границу. Есть (они первыми сюда
пришли) таможенники. Илецк-1 на окраине Соль-Илецка. Станция Казахстанских
железных дорог — на российской территории, что уже несколько странно.
Вокзал, судя по безошибочно опознаваемому стилю, построен году
в 1907-м. Одну комнату арендуют таможенники, затратившие полтора
года на то, чтобы получить разрешение просверлить дырку в перегородке
и отвести к себе три метра водопроводной трубы. Под раковиной
стоит ведро — понадобится не меньше времени, чтобы сделать слив
в канализацию. Сцены, которые ежедневно развертываются на перронах,
вошли бы отличным эпизодом в кинофильм о великом переселении народов.
Когда одновременно здесь встают на час поезда, один из которых
следует из России в Узбекистан, а другой — из Таджикистана в Россию,
наступает локальный конец света. Пассажирские вагоны отчаянно
переполнены, и таможенникам почти невозможно продраться через
заваль мешков и баулов, сквозь визг детей и женщин и лингвистический
барьер — реальный и имитируемый. Вагон-ресторан заполнен барахлом
под самую крышу, и прохода не оставлено вовсе. Достоверно известно,
что почтовый вагон являет собой точно такое же монолитное тело,
однако любой досмотр почтового хозяйства затруднен соответствующими
правилами, так что это сведения неофициальные.
Максимум, что можно сделать, — это обработать один вагон из десяти.
Это не все, поскольку железнодорожная линия однопутная и от условной
пограничной линии до станции, где только и есть пункт таможенного
досмотра, восемь разъездов, на каждом из которых сбрасывать тюки
гораздо удобнее, чем на скорости. Как-то собрались с силами, выслали
бригаду, нагонявшую поезд после каждого разъезда: два камаза наполнили
рухлядью.
Пункт миграционного контроля только-только обустроился в отдельном
домике на путях. Наконец появился компьютер, позволяющий упорядочить
документацию и ускорить проверку данных. Веселее от этого не становится,
так как число нелегальных мигрантов, выявляемых на станции, медленно
растет. Люди из Бангладеш, из Афганистана по подлинным паспортам,
приобретаемым по сходной цене в Душанбе или в Ташкенте, таджики,
узбеки, киргизы с документами и без оных… Что можно сделать? Мало
что можно. Снимают с поезда, усаживают на скамью в так называемом
зале ожидания, рядом сидит скучающий пограничник. Подходит поезд,
сажают в тамбур, наказывают проводнику ни в коем случае не выпускать
на разъездах до границы. Дальнейшее покрыто мраком.
Есть таможенные пункты на автомагистралях, расположенные в глубине
российской территории на разном, но всегда солидном расстоянии
от границы. Перечислять вопросы не буду, ограничившись ответами.
Весов для взвешивания автомашин нет. Приборов для просвечивания
кузовов нет. Навеса, под которым можно разгрузить машину, нет.
Упоминать теплые ангары было бы бестактно. Зато, как выяснилось,
в первом году третьего тысячелетия, появился один (1) цифровой
фотоаппарат, позволяющий фотографировать клейма и печати. Его
так и возят с одного места на другое как диковинку.
Следует учесть, что летом через границу Оренбуржья с Казахстаном
ведут около 600 грунтовых дорог. Зимой же в действии местное ноу-хау:
впереди трактор К-700 с отвалом расчищает дорогу, за ним следуют
два-три камаза с грузом, позади ещё один трактор с плугом, заваливающим
путь. Нет, не следы заметает — с воздуха следить некому и не на
что. На всякий случай: если вдруг для уазика найдётся горючее,
пограничникам в лучшем случае удастся наблюдать за шествием каравана
с изрядного расстояния.
Начальник РОВД повествует о том, как с двумя милиционерами он
совершал ночной рейд, чтобы найти и вернуть угнанный за рубеж
табун. Его коллега в другом районе объясняет, что после того,
как с помощью дружин озабоченных обывателей прижали-таки оптовых
торговцев наркотиками, «пушеры» стали преходить границу с жалким
десятком доз за пазухой, таким трудоемким способом удовлетворяя
спрос. В третьем месте до сих пор переживают событие нечастое,
но и не чрезвычайное: областные милицейские чины чинно сопровождали
колонну контрабанды от самой границы, пока их не остановили служивые
из УБОП. Ещё один милицейский начальник из местных в красках повествует
о том, как встретил в степи, на удалении 50 км от заставы, весьма
живописный наряд пограничников: двое мальчиков с палками. Потому
с палками, что оружия им выдать было нельзя по причине необорудованности
оружейной комнаты, а с палкой всё же веселее. Отсутствие государственного
страхования ошибки таможенника при проверке грузов, в особенности
скоропортящихся, отсутствие электронных весов для взвешивания
автомобилей, острый недостаток обученных собак и кинологов, не
говоря уже об отсутствии специального оборудования, создаёт ситуацию,
при которой смена из 3-х сотрудников таможни реально в состоянии
осуществить исключительно документальный контроль грузопотока
и легкового транспорта. Периодическое обнаружение крупных партий
наркотиков и оружия имеет случайный характер, не может рассматриваться
системно, учитывая, что только через один пункт перехода ежесуточно
проходит от 30 до 100 большегрузных фур. С чужой железнодорожной
станцией на своей территории тоже много мрачного веселья. С советских
времен к в?дению железной дороги отнесены полсотни пятиэтажных
домов. Дома муниципалитету никто не передавал, документации на
них нет, расходы на их содержание, естественно, не планировались.
В домах живут люди. Много людей — почти половина населения городка.
Довольно зарисовок. Попробуем разобраться в общей картине. Был
лирический период упований на беспроблемное развитие СНГ, веры
в новый Таможенный союз, предполагавший снятие барьеров между
сопредельными странами. В то же время растут обоснованные требования
к укреплению границы, к её способности защитить Россию от контрабанды
всех видов, от нашествия неведомо кого. По данным наиболее компетентных
областных организаций, за десять последних лет через границу перевалило
до четверти миллиона людей, из которых статус беженца или вынужденного
переселенца получили (и за ним обращались) около 70 000. Куда
делись все остальные, неведомо доподлинно никому. При этом пункты
таможенного контроля были организованы в 1993 году по временной
схеме, с существенным сокращением штатов против непременного стандарта.
Пограничники появились на сцене только пару лет назад, и их, Христа
ради, приютили потеснившиеся таможенники. Официальная делимитация
границы не завершена до сих пор. Соответственно, нет и демаркации
границы, вследствие чего всякий имеет основание утверждать, что
не знает, где граница проходит.
Иными словами, почти десять лет граница как бы была, но её не
было. В переводе на язык социальной практики это означает, что
для весомого меньшинства приграничного населения контрабанда как
бы и не была контрабандой. Просто способ существования. Изменить
это положение быстро в принципе невозможно, тем более что под
контрабанду легче всего записать для отчётности казахского мужика,
который с барашком под мышкой бредет к кумовьям в соседнюю деревню,
оказавшуюся теперь за рубежом. Как убедить этого мужика в необходимости
ехать сто с лишним километров до официального КПП, чтобы затем
вернуться почти на то же место, отдаленное от его дома на десяток-полтора
километров? Силой можно, хотя и не слишком пристойно, но ведь
и силы такой поблизости нет. Теоретически все решается просто:
учреждаются пункты упрощенного пропуска в нужном количестве, туземцам
с обеих сторон границы выдаются постоянные пропуска — и дело с
концом. Однако учредить такие пункты перехода в одностороннем
порядке невозможно, а с казахстанской стороны особого рвения не
видно.
Если от очерковых суждений перейти к языку холодной аналитики,
то можно выстроить целую серию умозаключений, последовательно
увеличивая радиус охвата явлений.
Разбудите офицера погранслужбы, и он отчеканит дефиницию границы,
которая вписана в соответствующий закон, — её формулировка напоминает
одну из аксиом Евклидовой геометрии. Главной там окажется линия,
не имеющая толщины и вздымающаяся вверх до стратосферы. Доходит
ли проекция этой линии до центра Земли, не сказано, но явно предполагается.
Как почти всякая дефиниция, эта годится исключительно для ведения
переговоров. За ней неявно подразумевается та самая полоса вспашки,
окаймленная двумя рядами колючей проволоки, с которой мы начали.
Однако такой каймы нет, и не предвидится. Вторя закону федеральному,
законы субъектов Федерации определяют глубину приграничной зоны
особого контроля в 5 км.
А почему, собственно? Детский этот вопрос неожиданно повергает
лиц, ответственных за защиту госграницы, в прострацию. После тщательных
разысканий обнаруживается, что восходят эти 5 км к эпохе маршала
Блюхера, когда в такой дистанции прослеживался внятный смысл.
Примерно час пешего движения для потенциального нарушителя, направляющегося
за пределы отчества или вторгшегося в эти пределы извне, и примерно
10 минут для конного разъезда пограничной стражи. Достаточно для
размещения застав применительно к условиям местности. В унитарном
государстве какую глубину зоны ни назначить, все будет хорошо,
так как граница государственная, никаких реальных субъектов в
этом государстве не предполагалось, и все территориальные начальники
были госслужащими.
Никакого отношения к нынешней действительности вся эта поэтика
не имеет. Региональные власти до сих пор несут реальные затраты
на минимальное обустройство государственной границы, но прежде
всего нагрузка ложится на начальство муниципий, если такие есть,
или на начальство районных территорий, если региональный закон
игнорирует наличие закона об основах местного самоуправления,
что случается сплошь и рядом. Так есть, и ещё на долгие годы так
и будет. Однако же власти, как федеральные, так и региональные,
бытуют в мире номинального, вследствие чего то самое пограничное
ведомство, низы которого слезно выпрашивают каждый метр проволоки
и каждый литр бензина у районных властей, не желает обсуждать
реальные проблемы с кем бы то ни было «со стороны». В свою очередь
наивно-хитроумные губернские канцелярии спят и видят сон о том,
как завтра их областям или республикам будет назначен статус пограничных,
вслед за чем им позволят оставлять в исключительном их распоряжении
установленную долю таможенных платежей и административных штрафов
(разумеется, только целевом). А уж как этими суммами распорядиться,
власти сами разберутся, без кремлевского вмешательства.
Оно бы, конечно, славно, но московское начальство ни в жизнь
не поверит начальству губернскому и, будем справедливы, памятуя
о метаморфозах с целевыми трансфертами, имеет к тому некоторые
основания. Хуже того, достаточно одного взгляда на карту России,
чтобы подсчитать: каждый второй субъект Федерации может претендовать
на статус приграничного, что обессмысливает всю затею.
Как ни странно, понадобился взгляд посторонних экспертов, чтобы
предложить схему иного рода. С любой точки зрения целесообразно
растянуть погранзону на всю толщу приграничных административных
районов. С технической точки зрения, это резонно, так как принимается
во внимание то известное обстоятельство, что даже беднота из нарушителей
предпочитает в наши дни автотранспорт, и, следовательно, менее
сорока-пятидесяти километров глубины у погранзоны никак не может
быть. С административных позиций это целесообразно, так как расширение
погранзоны позволит вовлечь администрацию в интересы границы,
что в частности будет означать постоянное, а не от случая к случаю,
втягивание местной милиции в вопросы охраны границы. И как следствие
местное население также окажется вовлечённым в проблемы прикрытия
границы. И всем этим сторонам вовлечённость такого рода должна
быть элементарно выгодной. Если рискнуть известным преувеличением,
то можно сформулировать задачу таким образом: и государевым людям,
и местным начальникам, и последнему из обывателей должно быть
выгоднее заботиться о прикрытии границы, чем пользоваться её прозрачностью.
Что же до отчислений, то вопль казанских сирот не трогает мое
очерствелое сердце. Нужд у районной администрации более чем достаточно,
и, дабы не вводить её в искушение нецелевого использования средств,
куда разумнее сохранить нынешний порядок полного перечисления
штрафов, платежей и стоимости конфиската в Минфин, а от него следовало
бы напрямую через казначейство направлять (в соответствии с откорректированным
федеральным законом) половину или хотя бы треть средств непосредственно
районным администрациям. И только на нужды обустройства приграничья.
Ключевое слово прозвучало. Не бестелесная линия границы и даже
не одна только погранзона, а Приграничье должно быть предметом
государственного и муниципального интереса. Граница — слишком
серьёзное дело, чтобы доверить её интерпретацию одним лишь пограничникам.
Спешу заметить сразу же: в большинстве случаев молодые люди в
форме делают, что могут, и не вина их, а беда, что могут немного.
Кстати, заметим: во время рабочих встреч на районном уровне руководители
говорили правду, но уже на второй день начал приукрашивать картину
пограничник, а на третий — таможенник. Явно, телефонная «накачка»
из регионального центра достигала нас по ведомственным каналам,
хотя и с некоторым опозданием. Чем выше по служебной лестнице,
тем мягче язык, в который упаковываются факты. Скажем, на самый
верх идёт доклад: пограничная служба приступила к охране государственной
границы. Звучит хорошо, и, строго говоря, дезинформации в этой
фразе нет — и впрямь, приступила. Нет лишь необходимого дополнения:
приступила, то есть обозначила своё присутствие, и тем не менее
не имеет ни сил, ни средств для эффективной охраны этой границы.
Итак, слово сказано: «приграничье».
Ничего нового в этом слове нет. Римляне эпохи империи писали
его с большой буквы, непременно добавляя географическое определение,
так как знали, что граница границе рознь: Limes Africae, Limes
Siriensis и т.д. Разумеется, с чисто военной точки зрения, римский
лимес был представлен цепочкой фортов, растянутой между гарнизонами
и связанной рокадной дорогой с твердым покрытием. С военно-тактической
точки зрения, размещение фортов было сопряжено с задачей контроля:
форт прикрывал либо источник воды в пустыне, либо брод через реку,
либо горный проход. Но была и стратегическая программа в обустройстве
лимеса: его основой служила опорная цепь муниципий, заселенных
ветеранами, приученными к воинской службе и потому составляющими
резерв первого порядка. Вооруженный народ — излюбленная химера
марксистов — в том давнем случае успешно справлялся с задачами
хозяйственной и социальной жизни.
Допетровская Русь в целом верно и настойчиво следовала римскому
образцу, благоприобретенному через Византию. Засечные линии лишь
на ранней стадии своего обустройства представляли собой редкие
цепочки пикетов при постоянных укреплениях. Достаточно скоро они
стали опираться на московский вариант муниципии — военный городок
(военный, так как других городов не было). Украинский вал Миниха,
сибирские остроги, да и военные поселения, вычитанные Александром
у римлян, но почему-то именуемые аракчеевскими, — всё это варианты
инобытия лимеса, реализованные то с большим, то с меньшим успехом.
Забывать об этом, по меньшей мере, неразумно, хотя анахронизм
как основа современного проектного воображения был бы недопустим.
Анахронизм неспроста приходит на ум, так как вокруг современной
приграничной ситуации накручено немало неосмотрительных мечтаний,
связанных с казачеством. На первый слух решительный натиск со
стороны казачьих обществ вызывает позитивное к себе отношение.
В самом деле, в условиях затяжной недееспособности федеральных
ведомств велик соблазн переложить ряд их обязанностей на якобы
возрождающееся казачество. Однако по ряду причин это предложение
не вызывает особого энтузиазма. Первая причина в том, что среди
самоназванного казачества много ряженых, бряцающих фальшивыми
орденами, и есть немало оснований полагать, что в этой среде достаточно
лиц с сомнительным прошлым и ещё более сомнительным настоящим.
Вторая — в том, что в роли даже сугубо вспомогательной казачество
может наломать немало дров в сложной и все более усложняющейся
этноконфессиональной ситуации приграничья. Достаточно отметить,
что уже в двух из тринадцати пограничных районов Оренбуржья пришлое
казахское население составляет уже свыше 50%. Третья — в том,
что мера законопослушания в самоорганизующемся парамилитарном
сообществе вызывает глубокие сомнения. Но есть и четвёртая причина,
не менее существенная. С того времени, как казачество перешло
на регулярную службу в Российской империи, оно могло продуктивно
существовать только за счёт массового присутствия «иногородних»,
лишённых в казачьем сообществе права голоса. В современных условиях
на роль таких «иногородних» практически идеально подходят нелегальные
мигранты — гастарбайтеры из Таджикистана и Узбекистана. Все это
может породить такую вспышку неофеодализма, что расхлебывать её
последствия придётся десятилетиями.
Тема активизации казачества неразрывно связана с комплексом проблем
миграции в приграничье, хотя на самом деле они выходят далеко
за рамки приграничных районов. Но начать всё же следует с них,
тем более, «что город, то норов», и было бы наивностью забывать
о качественных различиях между псковскими, саратовскими, дагестанскими
и приморскими районами, не говоря уж о калининградских.
Говорю о детально мне известных оренбургских обстоятельствах[1].
Металлургический комбинат сидит на российской стороне, очистные
сооружения — на казахстанской. Металлургический завод с советских
времен на казахстанской стороне, водозабор — на российской. Обычное
дело. Тьма недоговоренностей при довольно вялом участии российского
МИДа, различные рисунки изъятия части доходов на местах при достаточно
условной эффективности двусторонней комиссии и всяческих подкомиссий.
Тьма недоразумений, некоторые из которых совсем несложно принять
во внимание конструктивным образом, но нужно как минимум желание
это делать. Например, в своем стремлении соответствовать западным
стандартам Казахстан не стал отягощать жизнь своих граждан национальными
паспортами, что никак не укладывается в сознание российского пограничника.
Ещё есть природа или то, что от нее осталось. Геологии нет дела
до линий, которыми государства себя расчерчивают, но ведь на геологию
накладывается экономическая политика (политики), а она на постсоветских
просторах, да и на иных просторах тоже, неотделима от политики
вообще. И не только национальной.
В славные советские времена огромный газоконденсатный завод построен
на нынешней российской стороне ближе к областному центру, чем
следовало бы. Со стороны казахстанской собираются возводить не
менее мощный газоконденсатный завод — со всеми вылетающими из
труб последствиями. С нашей стороны компании российские, с казахстанской
— преимущественно западные, так что договориться о чем бы то ни
было становится все затруднительнее или, во всяком случае, это
требует куда более тонких дипломатических усилий, чем до сих пор.
К счастью, по более простым вещам, поддающимся решению на местном
уровне, всё же достигаются. Так, российские районы уже несколько
лет по лютой необходимости травили саранчу на казахстанской стороне
к взаимному удовлетворению. Не травить за свой счёт — себе дороже
выйдет.
Ох уж эта экономика приграничья! Немало незатейливых тайн скрывается
в ней. Было вот некое хозяйственное чудо: окрест урожайность как
урожайность, а в паре порубежных районов она как-то странно завышена.
Что бы это, в самом деле, означало? Незамысловатое расследование
все ставит на места. С казахстанской стороны нечем топить зимой,
так что обмен зерна на «горючку» является жестокой необходимостью
для одних и недурным подспорьем для других, которые под это мероприятие
наладили строительство нового элеватора. Есть, как положено, и
оборотная сторона медали: к дверям районной больницы бредут казашки
на сносях. Никаких полисов у них нет, но бесстрастно отгонять
несчастных, как это запросто происходит в окончательно цивилизованных
странах, у нас ещё не научились. Принимают. Для срочных операций
тоже принимают, и до десяти процентов скудного бюджета больницы
тратится на иностранных граждан, при отсутствии, разумеется, какого-либо
официального интереса с сопредельных просторов. Нелегальная миграция
порицается, конечно, всеми на каждом углу, однако же российские
фермеры в существующих условиях кредитования и поборов в общем
случае не в состоянии выжить без найма беспаспортных и почти бессловесных
работников. Разветвленной сети придорожных услуг эти гастарбайтеры
тоже нужны как воздух, да и во многих кооперативных хозяйствах
от них не отказываются, особенно если собственные труженики предпочитают
зарабатывать на жизнь (часто и на смерть), срезая электрические
провода везде, где до них можно достать.
И всё-таки недостаточно холодной констатации того, что пока ещё практически любое количество любых грузов произвольного назначения
и практически любое число лиц с произвольными целями могут беспрепятственно
пересекать новые границы России. Далее следует нужда в детализации
анализа по тем «молекулам» государственного устройства, какие
сегодня есть (административные районы). Далее следует или, во
всяком случае, должна следовать структурно организованная проектная
работа. Пограничье подлежит проектной разработке, осложненной
тем, что одними силами государственной машины, без реального вовлечения
в работу экспертных сообществ и институтов гражданского общества
такой труд осуществить практически невозможно.
|
