|
Материалы беседы с крупнейшим российским урбанистом
— Вячеславом Леонидовичем Глазычевым в передаче «Наука 2.0» —
совместном проекте информационно-аналитического портала «Полит.ру»
и радиостанции «Вести FM». Беседу
провели Борис Долгин и Анатолий Кузичев.
Международный опыт для отечественной стратегии
В работе над стратегией Москвы вместе с нами — Российской академией
народного хозяйства госслужбы при Президенте РФ и нашими коллегами
из НИУ ВШЭ, участвуют и зарубежные специалисты. Не для того, чтобы
требовать от них рецепты решения наших проблем — тут надо было
бы слишком долго вводить их в курс дела, но сложно переоценить
их опыт решений их собственных задач.
Из этого можно делать разумные выводы и оценить их подход и технологии
там, где их можно применить. Нас интересовал человек, у которого
есть опыт сравнительных урбанологических исследований городов,
которые мы знаем очень плохо. В Латинской Америке, например. Мы
приглашали моего старого знакомого Блэра Рубла, директора Института
Кеннана, который занимался Америкой, у него не только Куритиба
на слуху, но и Куско, и Лима, и Буэнос-Айрес. Что я знаю о Буэнос-Айресе?
Ничего профессионально. То же и с Йоханнесбургом, и с Сиднеем.
Или есть замечательный город, занимающий одно из первых мест,
он поменьше, чем крупнейшие мегаполисы, но уже близкий к ним,
— Ванкувер. Естественно было пригласить человека, который
делал Олимпийскую деревню не как Олимпийскую деревню, а как показательный
район развития Ванкувера, который и так неплох. Ванкувер занимает
промежуточное положение между Стокгольмом и Берлином, но технология
и принципы, которые они использовали, интересны, их надо услышать
от человека, который это делал.
Или японцы, которые худо-бедно всерьёз работают с большим Токио,
и есть система его связи с наукоградами вроде Нариты. Услышать
из первых уст и задать вопросы — это принципиально важно. Книги
очень поздно передают опыт, это 8-10 лет. Пока люди осмыслят,
обработают, запишут, найдут деньги, издадут — это долгая история.
А тут вот эти люди.
Урбанистика
Так что же такое урбанистика и кто такой урбанист? Чуть больше
100 лет назад открылась первая кафедра урбанистики в Ливерпуле.
Там была поставлена задача об обитаемой среде, в которой город
— важный узел, но лишь одна из форм освоения территории.
Возникло понятие жилой долины — от гор с её пастушками и цветочками
до рыбаков с сетями и лодками, а посередине возникал город. За
эти годы изменилось только одно: между городом, пастухом и рыбаком
возник пригород, чего не могло быть 1000 лет подряд.
Архитектурное знание — одно из важных элементов знания человека,
занимающегося урбанистическим представлением. Второе — экологическое,
третье — конечно, экономическое, потому что экономика городов
— главная экономика, всё остальное уже стало работать на неё и
ею продуцироваться.
Вся городская экология началась в Лондоне, что вполне понятно,
— в самом урбанистическом ядре ХIХ-го века — в связи с эпидемиями.
Тогда была установлена корреляция между их вспышками и колодцами.
Город — гигантское скопление людей и потребность в воде. Возникала
гигантская проектная схема доставки чистой воды внутрь города.
Ещё римляне решали эту задачу в своё время недурственным образом.
В ХIХ веке Москва оказалась в клубе мировых городов. Именно Москва,
а не Санкт-Петербург, раньше начала заниматься удобствами, а не
фасадом. Кроме того, подальше от начальства. Кстати, сегодня в
российских регионах второй город всегда выигрывает по отношению
к первому.
Есть столичный город Пенза, а есть Кузнецк, который второй по
размеру город. Начальство подальше, дел побольше.
Мой товарищ Блэр Рубл написал хорошую книгу о вторых городах
на переходе с ХIХ-го в ХХ-й век: Чикаго, Москва и Осака. Ни Чикаго,
ни Москва, ни Осака не были столицами, но сами жители чувствовали
столичность этих городов. И все три города давали более прогрессивные
рывки, чем первые. Книга называется «Second Metropolis» («Вторые
метрополисы»). У Рубла вообще очень интересные сравнительные исследования.
Что такое город
История города как института с его структурой является крайне
важным элементом. Город — это всегда очень хитрая система, имитирующая
демократию, при этом обладающая железной дисциплиной диктатуры.
Это крайне интересная вещь. Здесь нельзя ничего имитировать, но
опыт 2000-летней давности такой же свежий, как и сегодня.
Город — это, прежде всего, вопрос концентрации свободы выбора.
Выбора проживания, модуса жизни, типа занятости, способа добывания
денег и т.д. Других возможностей не существует, это даёт только
город.
Однако по другим формальным признакам — например, наличию огромного
металлургического комбината, ещё нельзя говорить о городе. Детройт
рухнул, потому что существовал на простой схеме слободы при сборке
автомобилей. А как только автомобили стали собирать в других местах,
он превратился в чёрную дыру.
Неподалёку есть Питтсбург, который тоже был как наш Череповец,
металлургический город, но по тысяча и одной причине там был гораздо
более сильный университет. Университетские дела были и в Детройте,
но слабее, слишком подчинённые людям от автомобильной промышленности.
Поэтому одномерные. В результате Детройт — чёрная дыра, а Питтсбург
вошёл в десятку business friendly — наиболее благоприятных для
бизнеса городов США. Основной работодатель там — медицинский факультет
университета — кому это могло прийти в голову 20 лет назад?
Город окажется очень живучим, если в нём есть разное, если есть
интеллектуальный потенциал и социальные силы, способные думать.
Вена казалась в жесточайшем кризисе лет 15 назад, она теряла
всё своё классическое производство, кроме шоколадных шариков «Моцарт».
Вена потеряла своё производство классических инструментов — его
перехватила Япония. Тогда с помощью моего хорошего знакомого Ричарда
с красивой фамилией Найт
(Knight — «рыцарь») они стали думать, что делать с полусотней
разных бывших цехов, чтобы город продолжил жить, а не быть туристической
прибавкой к Моцарту и Генделю. Кое-что придумали, нашли линии,
стали работать. Вытащили человеческий ресурс, которого в большом
городе всегда больше, чем в маленьком. В этом отношении у большого
города активных, умных, талантливых людей просто физически больше.
Не все хотят: кто-то мигрирует, кто-то остаётся. Сегодня идёт
состязание между городами мира.
Крепость Москва
У Москвы была замечательная стена под названием МКАД: по одну
сторону — Москва с её взвинченными ценами на землю, аренду земли
и прочее; а по другую — область, субъект федерации. Что в итоге
мы имеем? Вывернутый наизнанку торговый центр: в центре Москвы
торговли уже нет, одни бутики, где непонятно, кто что отмывает,
это великая и ужасная тайна. А центром стали Ашаны, Икеи и прочее,
сплошным кольцом вокруг. Это произошло потому, что стена была
в виде административно-финансового режима.
Такие центры должны быть вне компактного города, потому что им
нужны большие стоянки. Но если у вас есть мирные договорные отношения
с округой — это один разговор, а если они конфронтационные — то
вот это мы и имеем. В этом отношении любопытна территория больших
городов — они грандиозны! Большой Нью-Йорк — 17 000 кв. км, большой
Пекин — 19 000 кв. км, большой Париж, сегодня весь Иль де Франс
— 12 000 кв. км — никого не пугают тысячи кв. км! Это вопрос юрисдикции
и правил игры, а не установки стены.
Виды городов
Мировой опыт показал, что силовые объединения территорий неэффективны.
Канадский Торонто испытал оба варианта: сначала у них была свободная
ассоциация, потом искусственное объединение, потом опять свободная
ассоциация. Я был на длинных разговорах с мэрами небольших городов
в зоне большого Торонто, в городе Вонг, например. Они прекрасно
функционируют. Они выстраивают политику, транспорт вместе, по
логике общего интереса. Вы понимаете, что для этого нужна цивилизационная
зрелость, чтобы заработала идея общего блага и общего интереса,
компромисса, как естественной формы.
В России мы на компромисс идём как на эшафот.
Все основания для жизни имеет малый
город, являющийся своего рода сервис-центром для активной
работающей сельской округи. Это шанс, который ещё не потерян многими
из наших малых городов. Расти ему незачем и некуда, но у него
понятная прописанная роль. Свобода выбора в нём уже есть: вы можете
работать на почте, можете в баре и так далее. Есть, собственно,
город среднего уровня с населением до полумиллиона, который является,
прежде всего, административным центром, но обрастает всем, чем
ему положено обрасти.
Следующий этап — город крупный, это уже университетский центр.
Это не значит, что университета нет в предыдущем городе, но здесь
университет, работающий на большую территорию, он как пылесос
в себя собирает. Грубо говоря, он будет полумиллионный. А дальше
есть вещь, до которой мы недопрыгнули, только Казань
дотягивает: тот самый ещё не мегаполис, но уже город, становящийся
макрорегиональным центром. И у Екатеринбурга есть такой шанс,
не случайно там возникает статус федерального университета, у
Новосибирска тоже есть шанс. Но у нас таких раз-два — и всего
10. Пермь потеряла миллион и никак не может вернуть его себе обратно,
человеческого ресурса не хватает.
Ну, и наконец, есть мегаполисы, которые имеют принципиальное
значение не только как формальные города, но и как реальные агломерации.
Уже миллионники играют такую роль. Это очень важная структура.
Она объединяет разные типы жизни вплоть до коттеджного посёлка
в единое целое. Сегодня их первенство вне всякого обсуждения.
Есть форма, которая у нас пока не развита, — конурбация, когда
города достаточно далеко друг от друга, чтобы иметь ежедневное
взаимодействие, но имеют общий интерес. У нас потенциальная конурбация
есть в Челябинской области: есть два атомных города — Озёрск и
Северск, два промышленных города Златоуст и Миасс, историко-промышленный
центр Касли, система из пяти озёр — и они связаны экологически,
судьбой (была катастрофа). Всё это потенциальный рынок, равный
Челябинску по численности людей, но не осознанный, не осмысленный
как единый рынок. У него есть некие общие интересы. Но чтобы их
выработать, каждый из участников должен быть и осознавать себя
субъектом, договаривающимся с другими субъектами. Это культура
договаривания.
Есть драма в развивающемся мире, есть такая деликатная формулировка,
которая описывает ситуацию гигантских скоплений людей, порождённых
бегством из интерьера с территории совсем нищей в место надежды
на корку хлеба, которую легче найти, как кажется людям. Это не
поддаётся описанию в традиционных терминах. Если у вас 27-30 млн.
человек, собранных на одной территории, то никто не скажет, что
с этим делать.
Мы сегодня в обратной ситуации. У нас мест в вузах больше, чем
абитуриентов. С одной стороны, это огромная свобода выбора, с
другой — иллюзорность этого выбора. Де-юре эти вузы есть, они
выдают дипломы, поэтому они в социологическом смысле являются
вузами. В Каире такой мощности нет, никто не может её себе позволить.
Происходит дисбалансировка. На лепёшку субсидируемую копеечку
найти можно, люди её получают, но в остальном 100 человек на место
— это не дело. 10 человек на место — это свобода, но 100… это
и есть драма, но этого никто не понимает, и я не понимаю. Я много
читал о Каире, я бывал там. Мехико вот оттуда же, Африка даст
нам десяток таких мест, тот же Йоханнесбург. Или Соуэто.
Я возглавляю общественный совет при Росстате. Мы попробуем заняться
возрождением муниципальной статистики. Пока её нет, мы как ёжик
в тумане. Наши коллеги в США имеют графу: люди, у которых 50%
жизненного минимума. Мы себе такого позволить не можем, а они
могут. Они начинают выяснять: полные или неполные семьи, стандартные
или нестандартные семьи, потому что сегодня и такая графа есть;
один или оба супруга работают. Итак, есть информация.
Когда есть информация только о том, как вы себя представляете
— как гоблина или как что-то ещё, — то информации нет, это потраченные
деньги. В лучшем случае вы, может быть, узнаете соотношение количества
мужчин и женщин.
Ключевая урбанистическая проблема заключается в модели управления.
Потому что на сегодняшний день мы имеем дело со случайно слепленной
в 1991 году конструкцией. Я участвовал в этом процессе нечаянно.
Под конструкцией я понимаю деление на районы, их 125. А я как
раз оказался там, где решался вопрос о демонтаже советских райкомов,
а поэтому — районов, а поэтому необходимо назначение новых. Дальше
это всё не менялось. Что такое управы, что такое префектуры, что
такое административные или муниципальные округа — вообще больше
не обсуждалось, есть и есть, это же как дождь идёт.
Соответственно, сегодня самое время задать детский вопрос: почему?
Какой смысл в этом или том? Есть ли смысл в удвоении муниципалитета
и управы? А если нет, то как выстроить отношения между исполнительной
и представительной властью? Где граница минимального реального
профессионального участия жителей в городских делах?
Где помойка, я понимаю; где остановка, я понимаю, а понимания
инфраструктуры города Москвы у меня нет.
|
