|
Главной работой Вячеслава Глазычева в последние
годы стала стратегия и градостроительная политика Большой
Москвы. Он был одним из главных идеологов и участников этого
эксперимента. Незадолго до смерти Вячеслав Глазычев дал интервью
порталу «Петербург 3.0», в котором рассказал о промежуточных выводах,
сделанных разработчиками новой московской стратегии. Эти выводы
применимы к любому крупному российскому городу, но, в первую очередь,
к Петербургу, который также нуждается и в новой стратегии, и в
новом генплане. Мы не успели опубликовать размышления Вячеслава
Глазычева при его жизни. Разговор с коррепондентом портала станет
последним опубликованным петербургским интервью Вячеслава Глазычева.
— Что такое, на ваш взгляд, современный генеральный план,
и чем он должен отличаться от генпланов советского образца?
Глазычев В.Л.: То, что являлось генпланом в советское
время, и что мы по инерции так называем, сейчас никто, к сожалению,
не делает. Настоящий Генплан — это огромный массив материалов,
мало кому сегодня нужный, потому что он относится к стратегии
— генеральной цели и способам её достижения. Стратегия дает целевые
установки, генеральный план — правила игры. Кроме того, часто
говорят, что Генплан — это закон, но такие утверждения — скорее,
лирическая формула. На самом деле, законом являются только правила
землепользования и застройки. А они становятся следствием Генплана
— если он реализует стратегические принципы.
— Вы считаете, что сегодня городские стратегии никому не нужны?
Глазычев В.Л.: До сих пор настоящей стратегии в
российских городах не было, потому что действительно не было на
неё запроса. Мы сейчас пытаемся такую стратегию сделать для Москвы.
Понимание дается с большим трудом — в том числе, внутри экспертного
сообщества. Это очень непросто — гуманитарные подходы соединить
с технократическими, экономические с градостроительными, и так
далее. И непросто даются контакты с нашим заказчиком — государством.
Не потому, что кто-то там не хочет развития, а потому, что заказчик
живет в логике советской школы: мыслит госпланом, но при отсутствии
самого госплана. Его в основном волнует: что в конкретном месте
будем строить? Это не уровень ни стратегии, ни генплана.
— Какие идеи закладываются в новую стратегию Москвы?
Глазычев В.Л.: Они ещё не до конца определены.
Но я бы сказал, что будет очень большим результатом, если удастся,
с одной стороны, провести в Москве конверсию промышленных площадок,
c другой стороны — использовать силовой прием присоединения новых
территорий в качестве полигона для отработки ряда новых задач.
Ну, например, нужно научиться строить арендное жильё разного типа
и в целом осмысленно выбирать типы жилья, необходимые городу для
развития. Вот наш вызов: сумеем мы на новых землях найти новые
решения жилищных задач? Или мы просто отдадим эти земли на откуп
нашим мощным застройщикам, которые готовы до Луны построить панельные
дома? В общем, удастся ли провести серьёзный деловой разговор
о будущем Москвы, причем провести его в идеологии устойчивого
развития — это ещё не предрешено. Мы как раз работаем, достаточно
мучительно, чтобы такой разговор получился.
— Вы сказали о силовом решении — присоединении к Москве
новых земель. Оно было безальтернативным?
Глазычев В.Л.: Конечно, это не безальтернативный
принцип. Есть мировой опыт формирования договорных агломераций
— юридических контрактных отношений между муниципалитетами разного
масштаба. Так построены, например, канадские агломерации, где
городские муниципалитеты заключают договора с пригородными. Но
мы — не Канада, договариваться не очень-то умеем. Компромисс у
нас — ругательное слово. Поэтому, увы, договорная модель агломерации
— пока не наша история. Присоединение было вынужденным решением.
— Есть мнение, что развитие города вширь — вредно.
Появление новых территорий может укрепить Москву на пути экстенсивного
развития. Кстати, и в Петербурге обсуждается такая альтернатива:
строить в полях или расчистить внутренний город?
Глазычев В.Л.: Понимаете, у Москвы плотность —
выше, чем в Гонконге. Тысяча человек на квадратный километр —
такой плотности ни один мегаполис мира не выдержит. В Нью-Йорке
— 17000 квадратных километров, в Пекине — 19000, В Большом Париже
— 12000. То есть все давно работают с большим масштабом территорий.
Только в других странах это не называют расширением города. Называют
иначе: экологически и технологически оправданным освоением единого
обитаемого пространства.
Чтобы Москву немного почистить и проветрить, нужны довольно серьёзные
действия. Например, для предотвращения транспортного коллапса
надо бы увеличить площадь под улицами втрое. Кроме того, строить
арендное жильё для молодых семей на дорогой московской земле —
экономически невозможно. Безусловно, речь идёт только о частичном
использовании юридически присоединенных территорий на благо жителей
Москвы. Там есть леса, которые никто не собирается вырубать. Есть
муниципалитеты со своими интересами. Это, кстати, дает нам возможность
вернуться к разговору о муниципализации Москвы.
— Стоит ли на новых землях создавать зелёные рекреационные
зоны для москвичей?
Глазычев В.Л.: Отчасти да. Потому что за последние
пятнадцать лет от зеленого защитного пояса вокруг Москвы, которым
мы гордились, остались ошметки. Это типичный пример варварского
землеосвоения. Сейчас появился шанс немного навести порядок и
установить правила игры. Другое дело, что за исключением лесфонда,
вся земля — частная. Вот в чем огромная проблема! Появились лэндлорды,
у которых свои представления о прекрасном. Появился девелоперский
бизнес, также купивший участки в Московской области. Москва будет
искать компромиссные решения, вести сложный переговорный процесс.
Никакого быстрого рисования градостроительных планов и быстрого
действия не получится. Но есть надежда на разумный разговор с
бизнесом — он цивилизовался в последние годы.
— Уместна ли аналогия Большой Москвы с Петербургом
и Ленинградской областью? Нужно ли создавать Ленинградскую агломерацию
для решения тех же градостроительных задач?
Глазычев В.Л.: Мне сложно ответить. Никто в Петербурге
не заказывал исследования пригородных территорий, площади предполагаемой
агломерации и сложившихся на ней связей. Если и заказывали, то
на советский манер, без информации. Собственно, и в случае Большой
Москвы информации критически не хватает. Если в самой Москве худо-бедно
выстроен кадастр, обозначены участки, и что ни них примерно происходит,
то на территории Московской области этого нет. А между Москвой
и областью нет даже стыковки геоинформационных систем, в которые
закладывается информация. Поэтому требуется огромный объем новых
исследований!
Мы не знаем, сколько машин проходит в сутки по тому или иному
району. Мы толком не знаем, сколько людей в Москве. Перепись на
основе добровольно-заявительного принципа — вещь довольно смешная.
Информацию обо мне сообщала переписчикам моя жена. Но в данном
случае, я думаю, сведения были близки к истине, в отличие от многих
других ситуаций. Например, число людей, которые признавали себя
приезжими, в десятки раз меньше действительного. Это я говорю
ответственно.
И так во всём. Мы не знаем действительного состояния лесного
фонда — где он здоровый, а где всё поел короед. Мы плохо понимаем,
сколько у нас построено пятиметровых заборов, и на каком основании
они стали нормой. В большинстве американских штатов это категорически
запрещено. Потому что заборы разрушают единство территории, а
для охраны имущества существуют иные средства. В общем, начать
и кончить — мы не знаем наших территорий. Есть несколько людей,
которые неплохо знают питерские пригороды. Несколько человек хорошо
знают пригороды Москвы. Но вряд ли этим можно ограничиться.
Тем не менее, незадолго до нашего с вами разговора закончился
семинар международного конкурса по концептуальному проектированию
Московской агломерации. Нам удалось добиться, чтобы это был международный
конкурс — иноземцы участвуют и самостоятельно, и в составе российских
экспертных групп. Были отобраны 10 групп из 67, подавших заявки.
Не стоит задача выбрать победителя. Нам важно, чтобы были представлены
разные подходы. И всё лучшее, здравое будет учтено.
— Получается, что генплан уже разрабатывается, а стратегические
идеи для Москвы — только в стадии обсуждения. Но ведь должно быть
наоборот.
Глазычев В.Л.: Конечно, генплан — инструмент стратегии.
Один из инструментов. Способ отображения стратегических решений
в пространстве. Не менее и не более того. Роль генплана была сильно
преувеличена в советское время. Потому что, в рамках советской
ментальности, кто формирует город? Архитекторы, градостроители.
Возвращаясь к Вашему вопросу, генплан
Москвы утвержден — он разрабатывался ещё при Лужкове. После
завершения работы над стратегией, видимо, будут вноситься корректировки
в генплан.
— Каков ход мыслей стратегов?
Глазычев В.Л.: Намечены основные развилки. Например,
понятно, что выкинуть всю промышленность из Москвы — неверная
идея. Это важный вывод, потому как существует модная идея, что
в современном городе промышленности быть не должно. У Москвы,
впрочем, есть задача избавиться от грязной промышленности. И не
только экологически грязной, а просто позавчерашней. Вот с такими
индустриями надо безжалостно прощаться. Также понятно, к сожалению,
что утверждение об огромном интеллектуальном потенциале столицы
— сильно устарело. По крайней мере, этот тезис нужно подвергнуть
критическому анализу. Я сам представляю научную среду и вижу,
насколько снизилось её качество. Есть яркие люди и идеи? Да, безусловно.
Но в массе своей столичная наука — это огромная машина, воспроизводящая
диссертации и профессорские должности.
Есть развилка в вопросе миграции. Одна позиция — через 20 лет
Москве понадобится 600 тысяч мигрантов. Есть противоположная позиция,
которой я придерживаюсь: понадобится в 10 раз меньше. Потому что
спрос на мигрантов — это искусственно сконструированная модель.
Она сконструирована местным начальством, которое поняло, что может
платить работникам вдвое меньше. Это вопрос политики, а не объективного
спроса на рабочую силу.
И ещё один важнейший обсуждаемый вопрос: каким должен быть институт
развития этого огромного мегаполиса? Пока задачи управлять развитием
возлагаются на те же структуры, которые принимают ежедневные рутинные
решения. А это просто совершенно разные типы деятельности. Если
сделать какое-то учреждение институтом развития, поставить коробку
и назначить в ней начальника — это будет катастрофа. Значит, надо
выстроить систему отношений экспертных сообществ, связей с жителями
и так далее.
Вот в Москве прошли муниципальные выборы. Треть муниципальных
депутатов сменилась, со многими вновь избранными я встречался.
Это активные люди, и уже наметился конфликт с городскими управами,
представляющими исполнительную власть. Чиновникам трудно смириться
с тем, что приходится обращать внимание на муниципалов. Естественно,
предпринимаются все попытки, чтобы поставить палки в колеса. Но
грамотность людей возросла — не так-то просто, я вам скажу, одолеть
новых депутатов.
— Вы много пишете о городских сообществах. О том, что
город без сообщества — уже не город. Возможно ли возрождение городского
сообщества в Москве?
Глазычев В.Л.: Точно речь идёт о меньшинстве. Но
меньшинство от 12 миллионов — это уже неохватное множество. Многое
будет решаться на муниципальном уровне. Особенно когда речь идёт о небывалой активности людей на местных выборах, которую мы наблюдали
в Москве в этом году. Местные выборы — единственное место, где
реализуется человеческий потенциал горожан. Когда наблюдатели
«больших» выборов избираются на выборах «малых»— тогда сходятся
интересы политических партий и просто нормальная человеческая
активность, желание людей жить в более чистом квартале и самим
решать, кто и как положит асфальт во дворе. Это и есть начало
гражданского общества.
— В Петербурге в этом году приняли Концепцию социально-экономического
развития до 2020 года, прообраз стратегии. Там обозначено в качестве
главной цели, что город должен стать центром современной промышленности
Северной Европы. Это правильная постановка задачи?
Глазычев В.Л.: Нет, это химера. Никаким индустриальным
центром Европы Петербург быть не может. Эта игра проиграна. Играть
на более высоком уровне — создавать образцы, которые будут покупать
в других частях планеты — это амбициозная цель. Но тогда не в
индустрию надо вкладываться в первую очередь. К сожалению, в части
образования и культуры Петербург, как и Москва, уже не так силен.
Хотя в учрежденческом смысле культура у вас и у нас сильна. Здания
театров существует, и попробуйте только на них посягнуть. Мы в
стратегии поставили одну из задач — создать на порядок больше
площадок для культурной деятельности. Это разные вещи — культурная
деятельность горожан и учреждения культуры.
— Все-таки на какие функции — промышленную, образовательную,
культурную — сделает ставку Москва в долгосрочной перспективе?
Глазычев В.Л.: Я не знаю. Стратегия пытается ответить
на этот вопрос. Давайте подождем. Что такое стратегия? Это живые
люди, которые между собой яростно спорят. Пока большинство моих
коллег склоняются в сторону образования и культуры в широком смысле
— технологической культуры в том числе. И уж точно не культуры
в учрежденском смысле.
|
