Лекция №1. Генеральный план Москвы
Глазычев В.Л.: На вводной
лекции я просил посетить выставку
генерального плана Москвы, а затем ответить на вопрос: что,
собственно, сообщает некоторая форма коммуникации под названием
“выставка”, “экспозиция”, публично адресованная всем и каждому,
каков тип информации, который составляет примерно 20% информационного
потока.
Я приведу маленький пример, зачем это нужно. Огромные
инвестиции, которые в течении второй половины 70-х и до
конца 80-х годов делались в Париже по программе
Миттерана, были нацелены на принципиальную стратегическую
задачу. Задача программы Миттерана формулировалась непривычным
образом. Если отбросить речевые красивости, она сводилась
к фразе: “Преодолеть провинциальность Парижа!”. Дело в том,
что между крупнейшими городами мира с их застарелой репутацией,
иногда верной, иногда давно фальшивой, идёт сегодня жесточайшая
конкуренция непроизводственных функций. Речь даже не об
обращении капиталов, потому что спорить с Лондоном, Франкфуртом
и Токио особенно не приходится, и у Парижа на это не было
никаких шансов. Что означало “преодолеть провинциальность
Парижа”? Это означало преодолеть “проваливание” когда-то
столицы Европы с мировой славой в ряд заурядных туристических
городов, в которых вообще ничего серьёзного не происходило.
Задача была поставлена, бешеные деньги вложены. Общие инвестиции
в большие проекты Парижа составили около 8,5 млрд. долларов
только в течение первых пяти лет.
Цель была достигнута, в течение семи лет Париж занял первое место
в мире по количеству международных конгрессов, проводимых ежегодно,
и довел это число до 125-ти. Если арифметически подойти к делу,
то один международный конгресс — каждые три дня. А кто-нибудь
представляет, что такое международный конгресс тысячи на полторы
участников с точки зрения эффективного финансового проекта? По
отдаче — это одна из самых выгодных кратковременных инвестиционных
проектных работ. Если вы посчитаете отели, питание, дополнительные
деньги, оставляемые на развлечениях, то средняя сумма оставляемых
денег — 1200 долларов на человека в день по совокупности. Если
мы говорим о международном конгрессе, то это задача занять отели
4—5 звезд: труднейшая проблема в отельном бизнесе сегодня. Они
стоят полупустыми или на четверть пустыми, единственный способ
их заполнить — это создать вид заполнения, а соответствие статусу
— престижность марки, престижность места. Как вы догадываетесь,
именно отельный бизнес оказывается спонсором проведения такого
рода конгрессов, потому что деньги недурственно возвращаются.
При 1500 участников — неплохие деньги, даже с учетом собственных
затрат. Почему я об этом заговорил? Такие конгрессы сопровождаются
одной, двумя или более выставками как формой коммуникации.
Выставка, на которую я просил вас заглянуть, есть форма
коммуникации.
Поскольку у нас есть 4 человека, побывавших на выставке, то я
бы попросил вас, уважаемые господа, каждого в пределах 5 — 7 минут
изложить, что вы видели, что вам сообщалось в большом пространстве,
где много единиц информации.
Из зала: Главной задачей выставки было, как я понял,
представить генеральный план развития города на следующее столетие.
Этот план необязателен для исполнения в ближайшие несколько лет,
и является базовым для следующего градоначальника. Грубо говоря, придёт через 20 лет новый мэр, чтобы он не начинал с нуля — у
него есть проект. Мне очень понравилось развитие по районам, могу
отметить проект Москва—Сити, который будет реализован в ближайшие
лет сто. Не понравилось большое обилие турецких застроек.
Глазычев В.Л.: Вы боитесь за эстетическую сторону?
Из зала: Да.
Глазычев В.Л.: Хорошо, понятно. Кто ещё ?
Из зала: Мы вчера были на этой выставке, и нам
удалось послушать главного архитектора Москвы. Он интересно рассказывал
о том, что хотят выделить в Москве области, зоны, или регионы,
в которых будет реализовано то или иное функциональное подразделение:
бизнес-район, или район отдыха. Они будут расположены в зависимости
от социально-экономических потребностей населения, которые могут
возникнуть с новым градоначальником. Тот же проект Москва—Сити,
он уже имеется на бумаге, но будет реализован только в том случае,
если будет нужен Москве, хотя на карту Москвы он уже внесен.
Глазычев В.Л.: Замечательно, очень хорошо пересказали
моего старого знакомого, господина Кузьмина. Какие у вас были
возможности оценить сказанное на основании увиденного? Соответствует
ли это суждение показанному? Частично соответствует показанному?
Из зала: На выставке представлена масса таких глобальных
проектов, масса средств, с трудом верится, что это будет осуществлено:
Москва-Сити, спортивный комплекс. Мне кажется, по финансовым соображениям
всё это построить вряд ли удастся, но мне понравилась идея, что
в зависимости от потребностей города будут построены те или иные
здания.
Глазычев В.Л.: Хорошо, понял. Дальше.
Из зала: Достаточно интересно выглядит разбивка
по административным округам, можно посмотреть, с точки зрения
жителя, что будет с округом. Заметна архитектурная целенаправленность
выставки, жалко, что коммуникациям, транспорту уделено достаточно
мало места. Кроме того, на две трети выставка ориентирована не
на человека интересующегося, а на людей, связанных с соответствующими
организациями.
Глазычев В.Л.: Правильно ли я понял, выставка построена
на полупрофессиональном языке, языке, закрытом для человека снаружи.
Из зала: Да. Заметно было, что большая часть публики
подходила к определённым представителям, спрашивала о конкретных
вещах, когда проводились встречи с представителями округов, там
было более всего вопросов конкретных…
Глазычев В.Л.: Что будет с моим двором? Понятно.
Из зала: У регионального стенда стоит большая группа
людей с документами, выясняет интересующие их вещи, вещи профессиональные.
Ещё хотелось сказать, выставка для людей с определённым строительным
опытом.
Глазычев В.Л.: Спасибо. Вы ещё были?
Из зала: Первое впечатление, как я зашел, напомнила
выставка мне ВДНХ. Красиво. Основное. Зачем была сделана выставка
— красиво. Человек смотрит на красивые дома, а на цифры не смотрит.
Мне кажется, цель выставки — политическая. Желание власти показать
заботу. Я видел такую картину, бабушка спрашивает про третье кольцо,
дескать, шумно будет, ей объясняют, что все будет сделано... А
ко всему остальному я присоединяюсь, впечатление такое, что ВДНХ
старых лет.
Глазычев В.Л.: Спасибо. Катя, Вы.
Из зала: Выставка мне не понравилась сразу, воскресенье,
огромная толпа, неорганизованный вход, неструктурированное пространство,
все вразброс, путеводителей или указательных знаков я не нашла.
Тяжело не специалисту.
Глазычев В.Л.: Кто ещё был?
Из зала: Я искала в генеральном плане системность.
Начав с архива, постепенно смотрела, что происходило с Москвой:
нечто кольцевое — сначала одно кольцо, потом второе, третье, потом
мое функциональное восприятие перекинулось на то, как город стал
выстраиваться дальше. Сначала впечатление города-кольца, потом идёт функциональное наложение каких-то систем, видно, что разрабатывают
подземные системы, затем жилищно-коммунальные. Следующий исторический
период у меня воспринимается с делением Москвы на округа. Восприятие
города начинается с кольца, потом функциональные системы, потом
округа. Я не вынесла для себя ничего полезного из этой выставки,
общее впечатление — Москва похожа на нечто, состоящее из непохожих
внешне, разнородных объектов, без единой компоненты. При этом,
наблюдая за узкими улочками, я заметила, если есть фасад симпатичный
и побеленный, а когда заходишь внутрь, там все по-другому. На
этой выставке отражена одна сторона города — фасад, если вы зайдете
внутрь — другая Москва.
Глазычев В.Л.: Понял. У меня вопрос ко всем кто
был: Заметили ли вы одно-единственное место, где есть космическая
съёмка? Сиротливо так, в уголочке. Что видно на космическом снимке
г. Москвы, по сравнению с тем, что демонстрируется на изобразительных
моделях. Есть ли принципиальное различие?
Почему я задал этот вопрос? Почему важен этот сюжет? Да по одной
простой причине: нечто, именуемое “генеральный план”, принимается
как закон города. Есть “Закон о генеральном плане”, который принимается
в Городской думе и является могучим рычагом управления всеми формами
активности в территории, которая очерчена этим обручем. По любому
поводу, администрация, держащая в руках нечто под названием “генеральный
план”, получает возможность фиксировать: соответствует генеральному
плану развития — утверждать, не соответствует — не утверждать.
Инвестиции в зоне “А” — соответствуют или не соответствуют. Для
того чтобы ответить на вопрос о том, что явлено, и, я подчеркну
то, что было сказано одним участником нашего семинара, это, прежде
всего политическая коммуникация. Выборы в декабре, а если
выставка открывается в ноябре, перед выборами, то чудес не бывает
— это не случайное совпадения.
Принципиально важно, что мы сталкиваемся с двумя, потенциально
двумя, моделями организованного видения гигантских населённых
территорий, какими являются современные мегаполисы, сверхгорода.
Приближенно, 9 млн., плюс 3 млн. маятниковых ежедневных приезжих.
Это хорошая страна, вполне приличная европейская страна, а по
габаритам, по средоточению финансов на км2 — наивысшая
концентрация в России. Одна модель вами описана.
Модель другая, которой здесь нет, и которая принципиально не
могла быть здесь явлена, потому, что с ней никогда никто не работал,
называется моделью “правового зонирования”. Так существуют крупнейшие
города мира, в которых исключительно правовыми нормами фиксируются
запреты, но не разрешения. Обычный спор славян с варягами: что
такое норма? Норма — запрещающее нечто, или норма — разрешающее
нечто. Генплан выступает как форма разрешительная. Классическая,
феодально-советская, социалистическая, постсоветская схема, по
которой вам нечто непременно предписывается: делай так, делай
здесь. Следовательно, соответствует то, что вы делаете, или не
соответствует, определяет тот, кто предписывает. В нормах же правового
регулирования предписываются лимиты: не более чем, не выше чем,
не плотнее чем…
Два образа понимания обитаемого и насыщенного деятельностью пространства
все время сосуществуют.
Очень пикантная деталь. С советских времен, с самых ранних советских
времен, генеральный план доверен людям по специальности “архитектор”.
Я по образованию архитектор и потому тем жёстче могу утверждать:
никогда нельзя давать архитекторам генеральный план. Почему? Весь
цивилизованный мир различает две формы структурирования пространства.
По-английски они будут именоваться physical planning, предметное
планирование или проектирование. Physical planning относится к
тому, что наносится как следы имеющихся или будущих предметов:
зданий, сооружений, парков и прочего на территорию. И есть structural
planning или определения содержания и векторов развития, грубо
говоря, на северо-запад или на юго-восток, к центру или от центра,
то есть, центростремительным или центробежным способом.
Модель, демонстрируемая на выставке, представляет собой принципиальное
эклектическое соединение того и другого. Вроде бы сообщается о
структурном, но одновременно это принимает форму физической предъявленности
в тех картинках или макетах, которые присутствуют на выставке.
В том, что в мире называется structural planning, картинок вообще
нет. Они не запрещены — они не приняты, потому, что это никому
в голову не приходит. Это совершенно другой язык, другие задачи.
К несчастью, в большинстве случаев, люди, занимающиеся оторванными
от реального пространства задачами, скажем инвестиционными проектами,
считают, что это к ним не относится. В реальном пространстве города
якобы найдётся место. На самом деле задача выступает предельно
просто: если мы на секунду представим, что генплан доведен до
стадии правового зонирования. Нью-Йорк в 1916 году принял очень
любопытный закон. К этому закону 15 лет назад была сделана только
одна любопытная поправка. (Он проработал без поправок 70 лет).
По закону устанавливались необходимые отступы ступеней небоскрёбов
от улицы по мере высоты: 80 футов, 150 футов и т.д. В результате
возник физический, почти тектонический эффект. Огромный Манхэттен
приобрел зубчатую структуру под влиянием закона, а не потому,
что кто-то выставил макет того или иного здания. Никто не мог
проектировать иначе, потому, что закон требовал, чтобы свет проходил
на улицы. Поправка 15-летней давности звучит любопытно: инвестор
имеет право превысить нормы установленные для данной зоны города,
а она фиксирована: где 30 этажей, где 60, а где 20 этажей, если
он “возвращает” первый этаж городу. Правовое зонирование такого
типа вело к тому, что если вы первый этаж делаете зимним садом,
открытым с улицы для всех, вы имеете премию (бонус) в виде дополнительных
10 этажей. Это называется меновая схема установления норматива.
Такого рода нормативы могут формироваться по множеству оснований.
В Вашингтоне по сей день работает норматив, установленный 150
лет назад: ни одно здание не может быть выше Капитолия.
В Сиднее “право” установило охраняемые культурные точки зрения.
Охраняемые виды, так они это назвали. Что привело к любопытному
предметному изменению города. Если вы ставите небоскрёб, который
какой-то своей частью заходит за границу охраняемого “вида”, вы
его должны срезать по этой границе, и вы его срезаете. В результате,
простые призмы высотных зданий превратились в сложные, потому
что закон этот не оспариваем ни при каких условиях. Нужен при
этом некто, кто именует себя главным архитектором города? Нет,
его роль выполняет правовая структура, чиновник может лишь сказать,
соответствует проект или не соответствует проект норме. Описана
каждая пядь земли в категориях правового зонирования до того,
как появляется инвестиционный проект, город описан как системная
модель правовых установлений.
Если вы не делаете модель правовых установлений, вы оставляете
за тем, кто держит руку на горле территории, право решать: соответствует
или не соответствует. Чему? Картинке? Как вы переведете картинку
в категорию действия. Произвольность этой трактовки грандиозна.
Есть даже тонкие хитрости. Есть такое понятие — масштаб, в каком
масштабе изображаются территории? На географической карте — понятно,
а город? Генплан г. Москвы установлен 1:25 000, то есть в 1см
— 250 м. Можно различить детали, вроде устройства дворов в таком
масштабе? В принципе невозможно. Оптика разглядывания территории
в этом случае автоматически исключает предметное, микроэкономическое,
микросоциальное и микрокультурное видение. Такая, казалось бы,
условность как выбор масштаба становится ключевым инструментом
управления.
Bторая деталь. Могли ли вы по представленным на выставке деталям
догадаться о том, что Москва — столица России. Нет. Когда мы говорим
о политической компоненте, здесь и эта компонента присутствует
принципиально. А что такое столица России? Комплекс предполагаемых
к развитию комплексных зон. Где у нас расположен парламент? Одно
здание — бывший Совмин, довоенной постройки с соответствующими
качествами, другое — бывший Госстрой 70-х годов с безумно неудобными
переходами, с отсутствием нормальных связей. Пройти там из зала
заседаний к кабинету депутата “Х” — сложная задача. Нет идеи парламента
на генплане.
Где расположен Верховный суд России? На одной из второстепенных
улиц городского центра. Тип и характер этого здания никоим
образом не отвечают идеологии важнейшего демократического
института. Я уже не говорю о районных судах. Отсутствие
этих элементов является смыслонесущими. Они не просто забыты
— они сознательно не выявлены[1].
Более того, если взять в руки генплан Вашингтона, имперской
столицы США, то вы увидите, что это два тома. Том 1 —
федеральные земли, том 2 — земли города. Это разные
тома, это разные земли. По-разному финансируемые, по разному
управляемые, подчиняющиеся разной сетке нормативных установлений.
Уже между ними устанавливаются определённые правила взаимодействия.
Альберт Гор в своей президентской компании выдвигает одним
из тезисов как сверхзадачу улучшение балансов городской
и федеральной территории Вашингтона.
Федеральных земель вы не видели на плане. А они составляют более
20 % территории города. Значимость того, что показывается и
того, что не показывается — равноговорящие элементы непонятно
кому адресованного документа.
Следующий шаг. Вы говорили: “Кольца, кольца, кольца”. Возникает
впечатление, что кольца — элементы физической реальности. На самом
деле кольца Москвы являются следствием идеологической реальности,
способом видения предметов. Действительно, история Москвы давным-давно
показала, что город развивался как система многоцентровых структур,
дающих систему вееров. История Москвы — веерная. Единственное
понятное кольцо, как во всех старых городах Европы, — бывшие укрепления,
которые превратились в бульварное кольцо. Это не функция, это
следствие избавления от функции, которую какая-нибудь Вена превратила
в Ринг, зеленое кольцо бульваров, и насадила на нем Оперный театр,
Моцартовский центр и тому подобные культурные учреждения.
В сталинское время впервые ставилась задача генплана Москвы.
Его делали с 1932 по 1935г. Было объявлено, что Москва — это радиально-кольцевая
система. Как только это было объявлено, оставалось её замкнуть,
доделать, достроить. Уже в постсоветское время, мы её замкнули
горизонтальной стеной МКАД. Почему стеной, думаю, — понятно: она
отделила одну административную реальность от другой, а сейчас
дозамыкается сугубо эстетическим принципом. Вы говорили об эстетике
зданий, но сам генплан обладает своим эстетическим, символическим
содержанием и подчиняется ему.
И возникает соблазн в голове нашего мэра-художника одно кольцо
закрутить в одну сторону, другое в другую. Вы думаете, я смеюсь?
Нет. Когда нет структурно-систёмного видения алгоритма развития
территории, на его место приходит символика и эстетическая логика.
Когда Петр Первый закладывал Петербург, он нарисовал три луча
потому, что три луча существовали в Риме от площади Пьяцца дель
Пополо, и в Версале, который произвел на государя сокрушительное
впечатление. Когда в Париже прокладывались Большие Бульвары, Елисейские
поля, то это была идея алгоритма имперского Версальского пространства
бесконечной перспективы, пространства уходящего в никуда, лобачевского
пространства. Недооценка такой вещи, как символические фигуры,
очень часто дорого обходится, потому, как они не вписываются в
обычную операциональную логику и поэтому как бы не существуют.
В действительности существуют, и очень.
И мы с вами можем наблюдать один любопытный эффект: если нарисовать
график отношения плотности жителей на км2, то единственный
город, кому уступает Москва по плотности, — это Гонконг. Москва
плотнее Манхэттена. Просто: поделите 10 млн. на 1000 км2,
получим 10 тыс. человек на 1 км2, Гонконг — 11 тыс.,
Манхэттен — 9 тыс. Париж, Вена, Берлин дадут величину в несколько
раз меньшую. Более того, это не просто констатация, это есть векторность:
во всех мировых городах плотность снижается. В Москве она повышается,
и за последние 10 лет она выросла весьма и весьма существенно.
В материалах, которые вы видели на выставке, этого нет — потому,
что соотнесение с большими городами не входит в концепцию показа.
Базовый принцип системы нарушен в том, что мы имеем дело с неким
условным изолятом, а мировой город — это член “семьи”, состязающийся
с конкурирующими мегаполисами.
Идем дальше. Мы говорили, что возникла стена под названием “Кольцевая
дорога”. При этом за ней, как у проросшей картофелины, вылезли
хвосты: Косино, Митино, Северное и Южное Бутово. Эти земли ещё в советское время были присоединены административно к городу решением
Верховного Совета СССР. У Москвы нет территории развития — 6 %
это ничтожно мало. У Петербурга — 40 % территории развития, в
состав города входят резервные земли. Учреждение Москвы как субъекта
федерации, осуществленное в состоянии сугубо политической эйфории,
не сопровождалось обеспечением возможности существования такого
субъекта. Из этого следует жесточайший и необходимый вывод: все,
что вы видели на выставке, является полной “туфтой”: огромной,
многодельной дезинформацией. Куча народа “тешет” эти квазиинформационные
планшеты, сотни людей с изрядным цинизмом изготовляет абсолютно
пустые материалы, у которых есть только одна функция: сохранить
рычаг давления: соответствует или не соответствует именно такому
Генеральному плану произвольный инвестиционный проект.
В советское время была по-своему замечательная практика,
я работал много по городам страны, на все делался генплан, он
утверждался в Госстрое, в центре, а затем генплан запирался в
сейф, и никогда более к нему не обращались. Он исполнял свою функцию,
считаясь секретным материалом, допуск к нему надо было оформлять
три месяца, но главное не в этом. Он вообще был не нужен.
Жизнь выстраивалась во всей стране на финансировании некоторых
производств, функциями от которых было все остальное: жильё, водопровод,
транспорт. Все это шло по сметам соответствующих строительных
программ, назовем их инвестиционными. Поэтому, главная битва была
за возможность получить какой-нибудь завод, хоть “ледащий”, потому,
что только под завод можно было проложить водопровод, “а без заводу
— нет водопроводу”. Так развивалась и советская Москва.
Вы знаете, как развивались старые районы Москвы, каков их алгоритм?
Выравнивание числа членов КПСС. (Смех) Это совсем не смешно.
Существовал определённый алгоритм введения в члены партии, по
которому интеллигенции полагался такой-то процент, в армии, наоборот,
всех записывали “чохом”. Одним словом, вы должны были выравнивать
слишком интеллигентский район Юго-запада, а для этого надо было
построить, как минимум, семь заводов. Их и строили. Эти типы алгоритмов
перестали сегодня работать. А какие стали работать? Вот на этот
любопытный и очень интересный вопрос генплан и должен, теоретически,
ответить, а практически, старается не отвечать.
Вы здесь задавали вопрос, будут ли деньги на реализацию того-то
и того-то. Вопрос задан неправильно, его надо ставить иначе: каковы
механизмы нахождения денег на реализацию такого рода проектов?
Это будет точная постановка. И тогда возникает второй вопрос,
на который должен отвечать документ под названием “генплан”, и
на который он не отвечает, ибо такого рода документов нет на выставке
и быть не может: А сколько это стоит? Главный вопрос.
Из зала: Какие-то попытки были?
Глазычев В.Л.: Они принципиально отсутствуют. В
материалах закона “О генплане” вопроса о стоимости не существует.
Далее происходит важнейшая вещь, которую нужно было увидеть сразу,
вы уже почти подобрались к этому ответу, но не ответили. Чрезвычайно
важный тип информации: если бы вы меня спросили, что я вижу на
выставке под названием “Генеральный план развития Москвы”, я бы
вам ответил, что это представленное в словесно-графической форме
обоснование квазисистемности или правильности уже принятых решений. То, что именуется планом, т.е. проектно-прогнозная
формула, на самом деле является ретроформулой, обосновывающей
все принятые решения. Ибо только что реализованные вещи, вроде
торгового центра на Манежной площади, приобретают равнопредметную
форму выраженности с Кремлем или старым зданием Университета.
Вот нечто стоит, вот оно есть, оно уже — “опора”, так что теперь
мы уже говорим о следующем, что говорить о вероятности бытия,
оставшейся в прошлом и уже “снятой” новейшими действиями! — не
философия ведь. Это чрезвычайно существенная игра, в которую абсолютно
взрослые люди играют совершенно последовательно и целеустремленно,
для того, чтобы получить, в некотором смысле, санкцию истории
на все сделанное.
Ибо в тот момент, когда закон “О генплане” будет одобрен
городской Думой, тем самым будут одобрены все, осуществленные
в его рамках, описанные предыдущие инвестиционные проекты[2].
Не так ли? Они же вот, они изображены, — вы это, господа,
одобрили. Любопытная это игра. И вводит она нас в любопытную
сферу, с которой я и начинал наше общение. Обычное игнорирование
огромного веса пространственного вектора для любого рода
деяния, тогда как компонент этот бесконечно существенен.
Я приведу вам очень ясный пример. Что является поименованием
для важного раздела Генплана? -Зонирование. Слово “зона”
(отбросим контоминации, связанные с этим словом в русском
языке) есть в отображении пятно на карте, закрашенное определённым
колером, которому приписано определённое значение, вес.
Что такое зона? “Зеленая”, например, — закрашиваем её в зелёный
цвет. Раз Москва радиально — кольцевая, и это не оспаривается,
наоборот, это утверждается и подтверждается следующими слоями
решения, то совершенно естественно считать, что у вас такая вещь,
как зоны налогообложения на землю подчиняются той же кольцевой
схеме. Они у нас и подчиняются, от зоны 1 до зоны начинающейся
с цифры 3 (31, 32, 33 и т.д.). От центра к периферии.
Из зала: Станции пригородных поездов тоже делятся
по зонам.
Глазычев В.Л.: Там деление по зонам — это хитрее.
Там линейный график так назван, вместо того, чтобы говорить “отрезки”
сказано “зоны”, а здесь это физически и буквально: в зоне “А”
меньше ставка, в зоне “Б” ещё меньше, здесь ещё меньше, что предполагает
объективное приравнивание всех точек города, равноудаленных от
центра. Правда, простая схема. А естественноисторическое развитие
города включает в себя не только какие-то допотопные времена Даниловичей,
нормальный прошлый век даст вам преференции, или зоны развития
вдоль Николаевской — Октябрьской железной дороги, вдоль Казанской
ж/д — сначала как зоны наивысшего развития, затем как зоны упадка.
Всякий, кто ездил из Москвы на электричках это знает, через какую
трубу нечистот на самом деле, пролегает путь в город, нечистот
в градостроительном смысле: все эти полузаконные гаражи, все эти
огородики, тут же таинственные склады, и вообще, масса интересных
вещей. Нормальная схема предполагает, что у вас точки расположения
на направлении “А” и направлении “Б” неравноценны.
Старые советские книги обмена жилплощади и бюллетени обмена были
обожаемы социологами, когда продажа и покупка была запрещена и
существовала в виде доплаты к обмену. Каждую неделю выходил массив
информации, позволявший достаточно внятно определить ранжирование
районов и отдельных участков Москвы рыночным образом. В самое
советское время тут работал рыночный механизм. Что предлагают,
где предлагают, где с доплатой, где требуют доплату? Все предельно
просто. Поэтому было ясно, Северо-Западное направление, ведущее
к Соколу, Химкам и т.д. — зона преференции. Юго-Западное направление:
Ленинский проспект, проспект Вернадского — зоны преференции, а
Юго-Восток был очерчен как зона бедствия, куда никто не хотел
ехать без крайней необходимости. Если человек был очень беден,
он мог поехать туда, сбывши свою одну комнату здесь на двухкомнатную
квартиру в Капотне. Нормальный такой советский рынок.
Сразу появляется вопрос о типе неоднородности пространства не
только в функциональном, но и в экономически — ресурсном понимании.
Если вы условно выровняли неравные точки, вы создали гигантскую
зону неопределённости. Любой инвестор знает, что точка А неравна
точке Б, и любой чиновник знает, что точка А неравна точке Б.
И если их номинальные веса одинаковы, то их реальные веса оказываются
в теневом секторе. Достаточно вам задать алгоритм неоднородности
в документе под названием “Генплан” или в его подзаконных схемах,
а дальше всегда выстраиваются ветки разъяснений с другим масштабом
и проч. И вы или расширили, или сократили зону коррупции. Причем,
коррупции встроенной, необходимой и неизбежной, независимо от
того, как зовут господина или госпожу ХУZ.
Это можно продолжать до бесконечности, я хочу обратить ваше внимание
на эти замечательные вещи, поскольку вы привыкли работать с языком
матрично-цифровым. Есть сленги узкопрофессиональные. Любопытно
ваше наблюдение: “как бы на профессиональном языке”. Строго говоря,
профессиональная речь по этому типу документов невозможна, она
возможна по тем томам расчетов и псевдорасчетов, которые приложены
к схемам генеральных планов. Графизмы являются здесь сугубо лирическими
иллюстрациями. Расчеты нагрузок на транспорт, на канализационные
сети, на теплостанции — вот что такое профессиональный язык Генплана.
Этого в экспозиции, естественно, нет, нормальный человек в эти
тома никогда в жизни не полезет (да ему и не дадут), значит, возникает
важнейший тип эклектического языка коммуникации, на котором работает
любая экспозиция, хорошо или плохо организованная, — вообще любая.
Я уже говорил в первой беседе, что в
городе Питтсбурге построен памятник программе развития, принятой
в 1974 году. Программа выстраивается в неграфическом языке, она
выстраивается в языке целеполагания (вперед — назад, к центру
— от центра, развивать — не развивать, развивать — что?). Питтсбургская
программа сводилась к двум фразам: уничтожить промышленность Питтсбурга.
Того самого Питтсбурга, который был сердцем сталеплавильной Америки,
железнодорожной Америки, автомобильной Америки. Разработать программу
реабилитации промышленной застройки Питсбурга под функции ХХI
столетия, это было сделано в 1974 году несколькими ребятами, которых
я знаю. Памятник не им — памятник программе.
Программа имеет в виде мнемонической поясняющей фигуры схемки,
которые могут уложиться на ладони, никаких квазипроектных картинок
программа не предполагает по одной простой причине, если она программа,
она избегает конкретности, Бог его знает, что будет через 10 лет,
зачем это рисовать. Здесь самое трудное: чтение ли книг, восприятие
ли выставок — отслоить смысловые горизонты в эклектической смеси
не просто разных языков — графического, понятийного, расчётного,
а видетьне только, как они соотносятся, но и зачем они соотносятся
тем или иным способом.
Когда имеем дело с политическим документом, а любая программа
развития есть политический документ (какой политики — это вопрос
другой) а, следовательно, преследует идеологическую цель, и очень
часто, если она хорошо сделана, то непременно, большая часть подлинных
содержаний глубоко завуалирована. Вскрывает завуалированное содержание
такого вида программ только одно условие: наличие структурной,
конструктивной оппозиции. Если такой оппозиции, квалификации которой
как минимум равны квалификациям составителей программы, нет, то
никогда не произойдет самовскрытия. И если даже какой-то дотошный
аналитик на свой страх и риск это сделает, он будет бегать с этой
информацией, всем её предлагая, и никто его не услышит. Ибо она
не вписывается в структуру отношений.
Только наличие институированной оппозиции по программам создаёт
шанс на выявление подлинных алгоритмов. В этом отношении крайне
любопытны обсуждения, которые ведутся в тех странах, и те формы
игры, которые приняты, где это является нормой существования.
Например, в землях Германии, то, что мы называем Генплан, принимает
силу Закона на определённый период только в том случае, если он
одобрен оппозицией. Такая любопытная демократическая двойная процедура.
Оппозиция и власть — это ролевые функции, которые могут поменяться
местами: сегодня вы — завтра я, а послезавтра снова вы. Если мы
сегодня говорим о городе, а не о своих сиюминутных задачах, необходимо
выработать консенсус по тем минимальным векторам, которые не будут
зависеть от того, кто из нас в следующие четыре года окажется
в кресле губернатора. Очень чистая схема работы.
Британия давно выработала другой алгоритм: полную автономию гражданской
службы, при которой за исключением глав департаментов которые
меняются политическим образом, весь корпус профессионалов и накопленная
ими инерция решения задач — несменяемы. Выгнать в Англии человека,
специалиста, с работы тяжелее, чем было в Советском Союзе, невероятно
трудно, в этом есть свои минусы, но есть и огромные плюсы, абсолютная
преемственность. Поэтому когда в Великобритании пришла к власти
госпожа Тэтчер, одной из первых акций, которые она провела, была
ликвидация Совета Большого Лондона. Три тысячи бездельников хорошо
жили в огромном здании. Тэтчер ликвидировала Совет решением парламента,
и с городом ничего не произошло. Вот что такое устойчивость
программы городского развития — что город структурирован по тремстам
автономных городских муниципальных образований, программы водоснабжения
города суть государственные программы, т.е. проводимые парламентом.
И в течение 15 лет исчезновение Совета Большого Лондона никем
не было замечено, и только сейчас отслоился опыт негативных элементов,
которые получаются при длительном отсутствии подлинной центростремительной
информационной базы. Не хватает материалов для единых программ,
сейчас эта структура иначе воссоздаётся, но в гораздо более малом
масштабе, с очень чётко отслоенными задачами, прежде всего, как
держателя публичной информации обо всем.
В других странах играют по-разному, в Штатах есть вариации политики
от чрезвычайного безумия до полного резона, и есть суперпример,
который трудно квалифицировать. Место под названием Лос-Анджелес
является полным отрицанием принципа урбанистической культуры.
Города там нет, город там не “ночевал”, и они этим очень гордятся.
Потери, которые они при этом несут, грандиозны, но это вопрос
специфический. Кто знает, что такое алгоритм калифорнийской организации
пространства? Я говорю о структурном, правовом модусе организации
обитаемого пространства. Как это не смешно, это изумительно описывается
в классовых категориях марксизма. Там принцип планирования выстроен
на минимальных лимитах стоимости собственности. Скажем, в зоне
А вы не имеете права построить здание дешевле 750 тыс. долл. Это
форма отбрасывания “нежелательного элемента”, сохранение единородности
имущественного ценза формирует особый тип делиниации (членения)
пространства, когда у вас левая и правая сторона улицы могут находится
в состоянии военного конфликта. Буквально.
Кто бывал в Лос-Анджелесе,
тот видел маленькие таблички на лужайках перед зелёными аккуратными
домиками с надписью “Armed response”, сиречь: стрелять будем.
Идут битвы за то, разрешат или нет классу Б войти в зону А, что
предопределяет тип школы, а значит — будете ли вы стараться там
селиться или нет, в какую школу пойдет ваш ребёнок задано железной
стальной, совершенно тюремной решёткой, поверх которой снимаются
телесериалы, которые мы можем смотреть, даже и не догадываясь
о внутреннем алгоритме устройства жизни под пальмами. Модальности
способа организации поля, в котором осуществляются виды деятельности
от рекреационной до деловой, чрезвычайно разнообразны, унаследованы
от истории.
Ничего не возникает впервые и просто так, поэтому я хочу попросить
желающих выполнить задание, глубоко прыгнув в истории назад. Все
когда-то проходили историю классической Греции. Некоторые, более
увлеченные историей люди, могли прочесть ещё две — три книги.
Вы помните, что опорой и основой греческого государства была система
колоний. Колонии были на Черном море, Азовском, и там, что теперь
называется Турцией. Маленький городок Мегара, рядом с Афинами
учреждал колонии на Сицилии и на территории Италии, что именовалось
тогда Великая Греция.
Попробуйте самостоятельно найти ответ на вопрос: как осуществлялось
стратегическое планирование вывода колоний?
Это же не просто сели на корабль, отдались воле ветра и поплыли
учреждать колонии в некоторой точке обитаемого мира. Не суть важно
где. Иногда, читая книги по менеджменту, авторы создают впечатление,
что этой науке всего 12 лет или 37 лет, а дело происходило в V
или VII веках до нашей эры. 25 веков назад. Задача стратегического
планирования не просто ставилась, но и решалась. Какие ключевые
факторы должны были приниматься во внимание, как они должны были
систематизироваться, какой принцип освоения враждебной чужой территории
надо было использовать, что бы сделать её своей? Мне хочется,
что бы вы ощущали прелесть огромного реального опыта, копившегося
большое количество времени.
Маленький пример, знаете ли вы что, Китай ещё три тыс. лет назад
отработал систему расселения народа без потери земли, без потери
обрабатываемой земли? Огромная система расселения, которая веками
позволяла людям жить, не теряя почти ни квадратного метра лессовой
земли, которой всегда не хватало. Географических карт тогда ещё не было, потом были, но только к третьему веку, а все колонии
уже были созданы.
Задачка факультативная, книжки определите сами, а можете вообще
ничего не открывать, а напрячь своё воображение и сымитировать
модель, игрово поместив себя в совершенно конкретный исторический
контекст.
|
