|
Ну вот ведь как стыдно: только в прошлом письме обругал донкихотствующего
в черно-белом варианте Диброва с его "Антропологией"
после полуночи, как приходится извиняться. Как-то включаю: опять
он, бедолага, мучается в чисто дизайнерском кресле, которое не
для того прожектировали, чтобы в нем восседать было можно кому
вздумается. А рядом — группа каких-то музицирующих парней и девушка
по имени Рада, распевающая вполне милые песенки. Но не в этом
главное: только так и выяснишь, что полно каких-то клубов с названиями
говорящими, как "Четыре комнаты" или немыми, вроде "Алябьева".
Девушку ведущий справедливо назвал "калифор-нийской":
раскованность без наглости, лёгкость без настырности и отсутствие
излишней серьёзности. Во всяком случае она так мило не спорила
и со всем без исключения соглашалась, что было ясно: у них какая-то
своя жизнь, а к общению с внешним (нашим) миром они относятся
безучастно.
В целом же, однако, похоже, что славное наше отечество спятило ещё в ту давнюю пору, когда под приглядом дружинников Владимира,
посмертно возведенного в святые, народ загнали в воду ныне иностранной
части Днепра и, не тратя времени на пустые проповеди, объявили
отныне и присно христианским. С тех пор так и не разобравшись
в заповедях, но спешно разучив счёт до десяти, мы добрели через
века до дивной поры, когда мыльные пузыри стали тотальным хобби
наших СМИ, с ТВ, в силу настырности коего, разумно и отсчитывать.
Вообще-то, для разнообразия мне захотелось поболтать о словах
на ТВ, где обычное речевое разгильдяйство проявляется с особенной
силой.
Была, помнится, эпоха, когда все именовалось оригинальным. Утратив
исходное значение, хорошее слово стало как-то незаметно синонимом
чего-либо неопределённо большого и хорошего. Цена оригинальности
несколько поистёрлась, но лучезарное невежество пребывает в сохранности,
и тогда в той же функции обозначения всего большого и хорошего
выплыло слово "уникальный".
О том, как хорошее слово, пройдя тысячу предательских уст, обращается
едва ли не в свою противоположность, писывал ещё Михаил Евграфович.
Лучше не скажешь. Но всё же нечто новое в наших широтах появилось.
Нет-нет, я не принадлежу к тем языковым пуристам, которые падают
в обморок при каждом словце, тем более что многие вполне удачны.
"Фенечка" — для всякой странной штучки — недурно, право.
"Блин" — грубовато, но уж не хуже замененного им слова "блядь",
каковое употреблялось чрезмерно и не по делу. "Я от него тащусь"
— радости мало, но по смыслу чётко.
Только мы возрадовались. Наконец-то наше отечество породило отточенную
формулу закона хотя и локального действия, но всё же то, что локально
для одной седьмой земного шара, уже как бы автоматически может
быть поставлено рядом с одним из универсальных законов Паркинсона.
"Хотели как лучше..." И опять обман. Когда пресс-секретарь симпатичного
автора закона Черномырдина в неторопливой беседе являл телеэфиру
глубокое непонимание смысла слова "фанаберия", становилось как-то
уныло. Однако же не по словам, но по делам узнаете их — начало
тигриного телевизионного года столь часто изливало на голову ведро
с помоями, в которое густо была подмешана патока, что только руками
развести.
Позорище номер один было замечено даже газетными обозревателями:
беседа редкостно немудрящей теледамы с госпожой Федосеевой-Шукшиной.
Никто от этой второй дамы не требует, чтобы она была златоустом.
Никто не вправе лезть в устроение ею собственной жизни. Но как
же надо быть лишённой инстинкта пристойности, чтобы весь этот
слюнявый вздор под фотографией Василия Шукшина растянуть на полчаса.
Стыдобина номер два была выстроена с такой претензией на монументальность,
что и её не могли не заметить сочинители газетных колонок. В самом
деле, не всякому хватит воображения, чтобы нынешних поп-кумиров
представить в роли исполнителей песенок Владимира Высоцкого. Ничего
уничижительного в слове "песенка" нет. Простое определение жанра,
в котором автор и исполнитель были одно и могут быть только одно,
но где же телевизионным менеджерам размениваться на такого рода
благоглупости. They know better.
Стыдобище номер три прямо взывало к тому, чтобы удостоить его
абзацем. Люди, считающие себя деятелями культуры и многими таковыми
почитаемые, настолько оказались лишены чувства хорошего тона,
что позволили себе принять приглашение господина президента соседней
Белой Руси пить с ним шампанское. Ну, я готов ещё понять истовых
державников-любителей, вроде господина Бурляева. Я готов понять
скачущего стрекозликом под всегда один мотив господина Газманова.
Я не могу принять, но могу хотя бы понять господина Михалкова
(Никиту Сергеевича), актёра прекрасного и режиссера, черт побери,
действительно отличного, но во взглядах своих, мягко выражаясь,
позавчерашнего. Но там же были замечены и другие, чего я уж никак
не в состоянии понять. Неужели же непонятно, что это не только
не—лично. Это высказывание "за батьку" аккурат в то время,
когда ещё тянулось судилище над телерепортерами, исполнившими
свой профессиональный долг, когда у соседей заткнут рот и развертывается
ошалелый откат от всякого вообще здравого смысла в экономике и
политике.
Не понимаю.
Впрочем, может, не только слова, но и вообще смыслы обесценены
вовсе. Однако утеря осмысленности выражается в первую очередь
всё же через слово.
Есть тяжеловесное прилагательное "великий", каковым в доброй
российской традиции особенно не разбрасывались, так что назови
кто-нибудь великим поэтом, скажем, Афанасия Фета или великим живописцем,
скажем, Головина, или Сомова, или даже Врубеля, и всякий почувствует
фальшинку. При том, что и Фет поэт настоящий, и Головин с Сомовым,
и Врубель художники и тонкие, и любопытные, и вполне замечательные,
то есть замеченные и выдающиеся, ибо из ряда добротных профессионалов-середняков
вполне выдаются. У нас теперь великими становятся в единый миг
все, только что торжественно захороненные и живые тоже. Друг друга
именуют великими и, заметьте, чувствуют себя при этом недурно.
ТВ здесь впереди прочих — с придыханием и закатыванием глазок.
И клоуны — великие, и режиссеры шутовских комедий —
великие, и рядовые актёры какого-нибудь Художественного театра
(каковой, на мой взгляд, изначально надували всем миром, сооружая
вполне декадентскую реальность "театра больше, чем жизнь"), кому
посчастливилось дотянуть до почтенного возраста, — тоже великие.
Ну-ну.
А поп-звезды! Плюнуть некуда, чтобы не угодить в очередное чье-нибудь
величие, так что поостерегусь, а то ведь и побить могут.
Вот ещё словечко запустили и смакуют на ТВ упорно: "культовый".
Нет, разумеется, за этим словом вообще-то есть смысл, независимо
от того, нравится мне это или нет. Ещё великий Барнум, как известно,
профессионально занимался раскруткой поп-звезд по образцу эзотерических
культов, какие тогда знали или сочиняли. Этот смысл слова оправдан
в массовой культуре нашего времени, когда мы говорим об Элвисе
Пресли, — десятки имперсонаторов смотрят друг на друга на
пороге его дома-музея, престарелые поколения фанатиков (каковых
теперь почему-то полагается называть в усеченном виде — фанатами)
вербуют часть детей и внуков. Это культурная реальность. Когда
говорим о "Битлз" и в особенности о Джоне Ленноне, речь о культурном
феномене всемирного масштаба. Возможно, это относится, пусть с
охватом несколькими миллионами меньше, к Фредди Меркьюри и группе
"Куин", но ведь уже бедной Мадонне при всех её эпатантных штучках
не удается быть культовой, не говоря о прочих Принцах, слетающих
с небосклона с той же стремительностью, что и появляются на нем.
Нет, у нас, оказывается, есть тьма "культовых" фигур! Поистине,
язык без костей у этих развязных мальчиков и девочек, нередко
уж и постаревших, потолстевших, и пооблезших на наших глазах.
Вранье старит, господа.
Четвероногое, двуглавое и весьма облое чудище кабаре-дуэт "Академия"
озорно в том самом древнем смысле, какого учительши словесности
не знали никогда и потому ученикам растолковать не могли. Озорно
с ударением на втором о, то есть языкасто. Это уже более просто
приблатненности, которая, кстати, у "крутых" начала уже выходить
из моды. За этим — частью простая южная провинциальность,
которая уже в наши дни внедрила в русскую речь "упертый" вместо
"упрямого" и "упорного", тем самым стерши ещё одну грань различенных
смыслов. За этим ещё и мазохистская страстишка, что сто лет назад
заставляла чисто одетую публику рукоплескать "Дубинушке" и сладко
вздыхать по поводу княжны, простодушно утопленной Стенькой Разиным.
А ведь тогда и доигрались.
А дворяне из сегодняшних на балу пытались танцевать мазурку...
В костюмах, придуманных тремя дамами-модельерами! Как это там
было у М.М.Жванецкого? — "Грубо получается..."
Сбылась, сбылась мечта просветителей о том, чтобы искусство непосредственно
формировало действительность. Сначала, кажется, была некая будка
откровений, куда заходил всякий, жаждавший поведать миру нечто
сокровенное, — нецензурности обнаружилось на удивление мало.
Затем появились мастера того, что англичане именуют practical
jokes — в общем-то, невинные глупости, вроде подглядывания
за тем, как простодушный прохожий будет реагировать на ситуацию
со спадающими брюками и прочее. Невинно-то невинно, но, в отличие
от киноглаза и прочих загибов Дзиги Вертова и компании, это уже
прямое режиссирование жизни.
Шаман Фоменко, входящий в транс и без непременного ранее жевания
мухомора, начал с вроде бы заурядного повторения западных мини-шоу
со своей забавой в "Проще простого": несколько изумляло, впрочем,
что такое множество относительно примелькавшихся персонажей готово
тратить время и силы на откровенно глупую роль суфлеров для игроков.
Следующий шаг господина Фоменко — раздевалочка под страшным
названием "Империя страсти" — только на первый взгляд кажется
всего лишь взрывом дурновкусия. Перенос на публику доброй старой
игры "в бутылочку", каковой развлекались интимные компании и сто
лет назад, придал ей новое качество. Кстати, в приснопамятную
эпоху заката застоя у меня случилось пари с супругою: я доказывал,
что никто в мире так не склонен к раздеванию на людях, как славные
наши соотечественницы, дай им только волю. Жена же склонялась
к тому, что глубоко въевшееся ханжество заблокирует эти порывы.
Я выиграл пари, но особого удовлетворения от этого не испытал,
ибо раздеваются всё же преимущественно некрасиво.
Так вот, только теперь стал ясен великий план господина Фоменко:
теперь, разыгрывая акцию в казаки-разбойники с реальными машинами
на улицах города, оперируя уже батальоном СОБРа или как он там
называется, господин Фоменко напрямую режиссирует действительность.
Легко представить себе следующий шаг: разыгрывается ограбление
банка или хотя бы обменного пункта, и тогда останется уже мелочь
— заменить холостые патроны боевыми.
Что-то мне это напоминает? А, сначала всё это описал Рей Брэдбери:
все жители не только наблюдают погоню, но ещё по команде выглядывают
наружу, чтобы обнаружить беглеца и передать в теплые руки полиции.
Потом был такой фильм со Шварценеггером, где были и гладиаторские
поединки, и превращение героев реальных в виртуальные... Господин
Фоменко пойдет до конца, ежели его не придержать. Но пока что
придерживать не собираются. Сбудется, сбудется мечта декадентов
о том, чтобы сама жизнь была произведением искусства.
ТВ в этом посодействует.
В утешение народу канал СТС догадался, что по утрам желательно
поднимать настроение, и радует очаровательным мультипликационным
сериалом, где есть тираническая прелестница Анжелика и некто в
подгузниках, но с трагической интонацией истинного борца за справедливость.
|
