|
И сотряслись воды.
Все же удивительно экономно устроено наше восприятие. Погибнет
несколько десятков людей от террористического акта или в катастрофе,
и мы содрогаемся от ужаса. Если же, как только что сталось, волной
от землетрясения смыло более десяти тысяч душ, но дело было
в Юго-Восточной Азии, то это проскальзывает сквозь сознание, почти
его не задевая. Как только на экране замелькали воспоминания туристов,
переживших цунами в Тайланде, мы начали что-то ощущать, но это
что-то — скорее удовлетворение от того, что нас-то судьба от подобного
уберегла. Что же касается удаленных шриланкийцев, то ещё одним
миллионом без крова над головой больше... Это настолько привычно,
что и вовсе заботит одних сотрудников благотворительных агентств,
которым, вместо передышки рождественских каникул, придётся считать
одеяла, продуктовые пакеты и палатки.
Вот-вот уберут палатки с главной киевской площади, теперь именуемой
иначе, и там наконец перестанут майданить. Кстати, если открыть
Даля, то обнаружится парочка
поговорок, за цитирование которых на всякого москаля обрушится
гнев дорогих соседей: "на всякого майданщика по десяти олухов"
или "не будь олухов, не стало бы и майданщиков". Что поделаешь,
одно из значений слова — "торг, базар или место на нем, где собираются
мошенники для игры в кости, в зернь, орлянку, карты".
У нас, похоже, особого шума не предвидится. Правительство публично
расписалось в неспособности, однако в отставку по этому поводу
не торопится, и никого это не только не сердит, но даже и не заботит
— похоже, что мы наконец достигли такого состояния, когда жизнь
начинает идти натуральным образом. Во мне это пробуждает оптимизм,
поскольку чем меньше будут амбиции правительства, тем большего
достигнут все, кто работает без понуждения. Если бы прогнозировали
рост экономики на десять процентов, было бы основание приуныть,
тогда и на пять было бы рассчитывать трудно. Поскольку же прогнозируют
шесть, то наши люди, испокон веку поступающие иным образом, чем
все, что известно о западном Homo faber, могут и двенадцать спроворить.
Не знаешь, что сказать — припомни что-нибудь из Овидия или, того
лучше, Ювенала. На днях, отбивая накат журналистов, президент
Путин воспользовался не лучшей из латинских формул права. Оратор
был явно не в духе и, словно извиняясь за начитанность, почему-то
сразу же назвал чеканную фразу ерундой. Конечно, можно было применить
более изящную формулировку той же максимы — Par super parem non
habet potestatum, ну да и так не дурно вышло.
Полагаю, что, следуя Сперанскому, административную реформу разумно
ограничить насильственным научением латыни в корпусе чиновников,
с непременной сдачей экзамена на чин по этой дисциплине. Вреда
не будет точно, польза же может проявиться хотя бы в том, что
выступления на заседаниях правительства не потребуется скрывать
от телевизионных камер. Представьте речь господина Шойгу по поводу
доклада господина Соколова, выстроенную в стиле Цицеронова обвинения
Катилины: Quid tibi pecunia opus est, si uti non potes? ("По что
тебе деньги, когда не можешь их потратить?").
Populus remedia cupit ("Народ жаждет лекарств") — так говорил
славный целитель Гален. Народ жаждет лекарств в буквальном смысле,
охотно ловясь на крючок ошалевших от жадности фармацевтов. Жаждет
ли чудесных средств избавления, что имел в виду Гален? В этом
я не уверен — судя по опросам, то ли этот тип суеверия начал утрачивать
популярность, то ли его упорные адепты естественным образом убывают
в числе, тогда как новые генерации не обнаруживают склонности
к верованию во что бы то ни было.
Пытаясь уяснить, что же мы важного мы потеряли в високосный год,
нельзя не признать: не потеряли почти ничего. Честь не могли потерять
сейчас — при любых детских трюках с продажами и перепродажами
компаний — уже потому только, что потеряли её раньше. Почти ничего,
а не вовсе ничего — потому что потеряли время. Впрочем, не привыкать.
Давайте договоримся: уходящего года не было.
|
