Капитализация пространства

Стремление дотянуть управленческую вертикаль до муниципий принесет великое множество неприятностей и на годы замедлит все процессы реформирования в стране.

Нормативное утверждение истины и методики финансовых исчислений решительно доминируют в отечественной управленческой доктрине. Число — полезная штука, но в силу натуральной бестелесности оно способствует разгулу неоромантизма. Как говаривал Александр Герцен, у романтика нет органа понимать реальное. Реальное с трудом поддается схватыванию сознанием, но одно о нем можно сказать с определённостью: реальное — пространственно.

Ещё до того, как закон об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации был передан в Думу на утверждение, я вместе с ещё тремя экспертами был любезно приглашен руководителем группы по подготовке этого законопроекта, заместителем главы президентской администрации Дмитрием Козаком, на предмет прояснения позиций. В ходе двухчасовой беседы наши аргументы так и не соприкоснулись, не имея опоры в общей плоскости рассуждения. Мы на разные лады доказывали, что на разнообразие муниципий, конечно же, можно натянуть один нормативно-правовой намордник, но прогнозируемый эффект явно не совпадет с намерениями власти. Нам доказывали, что чистота схемы сама по себе гарантирует успех. Мы — про то, что ровная стрижка газона срежет удачно проросшие кое-где ростки подлинного самоуправления, нам — про то, что бурьяна наросло больше...

Мы знаем, что стремление дотянуть управленческую вертикаль до муниципий принесет великое множество средних и мелких неприятностей и на годы замедлит все процессы реформирования в стране. Что делать — замедлит! Закон принят. С этим и будем жить, но тем более стоит задуматься о значении утерянного звена в управленческом воображении.

Отрицательное знание

Работать с "территорией вообще" невозможно в принципе, обсуждать же её капитализацию невозможно практически. Попробуем сделать заход к теме капитализации через осмысление ресурсоспособности зон, вычленяемых из территории вообще.

По сути дела, картографирование стало начальной формой капитализации территории. Построение некоего образа (не обязательно модели в современном смысле) оказывалось мощным инструментом освоения и присвоения абстрактного пространства, превращения его в "пространство конкретного", в зону, в ареал действия ключевого сервитута, который мог полагаться как: "Это наша земля! Она нам обетована Богом".

Мы пребываем в странной ситуации, когда символическое опредмечивание административных абстракций стало привычным делом. Так, понятие "регион" за последний десяток лет обрело смысл, которого не имело никогда. Откройте любой словарь, и вы увидите, что регион — это часть чего-то и прочее, но в конце будет сказано: "не имеет таксономического смысла". В силу чисто политических обстоятельств некое пятно территории, вырезанное из целого произвольным образом (границы того, что нынче именуется регионом, перекраивались множество раз), обрело ранг понятия, узурпировало политэкономический смысл. Что, собственно, сравнивается, когда в настоящее время говорится о соотнесённости регионов, кроме "средней температуры по больнице"? Какие сущности имеются в виду?

Когда мы имеем дело с ландами, то есть землями, в Германии, мы оперируем историческими сущностями, которые так или иначе были объединены в бисмарковские времена и реституированы после второй мировой войны в совершенно новое качество. Вместо Рейха мы имеем ФРГ, в которую нынче не без хлопот встраивают не ГДР, а Бранденбург и прочие провинции. То есть те земли, что прочитывались сквозь карту ГДР так же, как борозда от плуга прочитывается с воздуха через тысячи лет.

Когда мы имеем дело с федеративной конструкцией вроде США, все понятно: было тринадцать исходных штатов, обладавших самотождественностью, а к ним земли так или иначе прикупали, как Луизиану или Аляску, присоединяли добром, или отнимали вооруженной силой, как Техас. Таким же образом, сохраняя самотождественность земель, Россия присоединяла воеводства Польши, Финляндию, Хивинское царство и проч.

Когда мы перечисляем регионы Российской Федерации, то имеем дело непонятно с чем, хотя названия часто создают иллюзию преемства по отношению к культурно-историческому прошлому. Кто-то со школы ещё помнит, что было Рязанское княжество, но границы оного никакого отношения к Рязанской области не имеют. Образованные люди знают, что был Оренбургский край, но границы этого края охватывали, среди прочего, половину нынешнего суверенного Казахстана и т.п.

Перечисляя регионы, мы оказываемся в царстве мнимостей, которым придаем рациональный смысл. И начинаем сравнивать регионы по уровню развития. Это опредмечивание, насыщение смыслом некоторой условной конструкции, не имеющей за собой культурных смыслов.

Издан новый атлас Приволжского федерального округа. В атлас включено сопоставление регионов, в том числе по характеристике здравоохранения. По каждому региону обозначено число коек и число медицинских учреждений, из чего можно извлечь одно: по исчисленной простейшим образом статистике в несчастной Ульяновской области дело обстоит значительно лучше, чем, скажем, в Самарской. С одной стороны, есть собрание сопоставительных карт (больше ста), но с другой — это классический пример даже не нуль-информации, а скорее отрицательной информации. А ведь на основании такого типа описаний выстраивается практическая политика ведомств.

Картография, подчеркнем, это символическая капитализация пространства. От того, как выбирается символика, какими понятиями она оперирует, какова легенда к карте, бесконечно многое зависит во всей дальнейшей деятельности — социальной, экономической, политической.

Совсем недавно вышел тираж "Карты Евразии", на которой бывшее Аральское море изображено так, как оно выглядело двадцать лет назад. На действительно новой карте видно, что Аральского моря нет, а есть два водоема, разделенных широкой полосой суши. Вы не можете увидеть карту, на которой отображен шлейф пыли, соляные хвосты от выпаривания моря, растянувшиеся на тысячи километров. Вернее так: пойдя в институт водного хозяйства, дойдя до специалистов, занимающихся экологией опустынивания, вы в принципе можете раздобыть такую карту. Но не в той редакции, которая поступает в общий оборот. Это уже специальное знание, которое нам не передано как должное. Оно, это знание, где-то есть, но оно не актуализовано в культуре, и в результате представление о пространстве выстраивается по прежним картам, на которых Амударья и Сырдарья ещё не исчезали в хлопковых плантациях Узбекистана.

Если бы некто, проектировавший реконструкцию территорий под производство хлопка в советской Средней Азии, вообразил себе карту последствий, то принять архаичные, досистемные решения было бы труднее даже при автократическом режиме. Знания ограничивают. По этой причине картографирование выступает инструментом отсечения ненужного знания не менее могучим, чем инструмент для использования актуально нужного знания. То, что не изображено на карте, так же важно, а иногда и важнее, чем то, что на ней изображено.

В чем упражняются обыватели

Недавно Центр стратегических разработок "Северо-Запад" завершил обширную работу. Создан атлас округа, впервые максимально приближенный к действительности: карты миграционных напряжений, городов исчезающих и городов, имеющих шансы роста. Атлас энергоизбыточности и энергодефицитности — по отдельным видам топлива, по эффективности производства в перерасчете на тонну используемого в нем топлива. За этим стоит принципиально важное обстоятельство: капитализация, опосредуясь через картографию, превращается уже в окультуренную форму представления, ибо в отличие от экономики исчислений у картографии есть каноны, не меняющиеся уже лет четыреста.

В этой логике мы получаем возможность соотносить крупномасштабные процессы на той условной поверхности, где их только и можно сопоставлять: например, процессы демографической подвижки и логики организации жизнедеятельности в границах действия сервитута под названием Российская Федерация. Именно в логике пространственной проекции культуры возникает, скажем, тезис о целесообразности полного, программируемого запустения всего Северо-Запада (минус Ленинградская область и "острова" на территории ряда других губерний). Речь о направленной консервации заповедника, переживаемой уже не как катастрофа и трагедия опустынивания, а как инвестиция. Инвестиция в восстановление природного водно-лесного богатства Европейской территории страны. Потому что без болот и без лесов не будет воды, а вода на наших глазах превращается во все более эффективный капитал.

Что это за странная логика? Логика принципиально нелокализуемая, работающая исключительно с абстракцией, но с культурной абстракцией карты.

Работая всё ещё в этой дистанцированности от территории, от земли, мы обнаруживаем возможности разумной прокладки транзита, транспортных коридоров через страну. И если так, то в проектной логике транзита регионов нет. Мы не проложим большой транзит, если есть регионы как сущности, а не только учётные единицы.

Если мы переходим в логику оперирования обычными предпринимательскими схемами, то работаем отнюдь не с территориями, даже если те закрашиваются на карте обозначением: "Тут наши покупатели". Это только игра в схематизацию, потому что покупатели живут не на плоскости, покрытой цветом, а в локусах, в точках, где сосредоточено большее или меньшее число клиентов. Но ведь такие карты постоянно рисуются! Игра вокруг символического представления пространства не окончилась, она используется сегодня в бизнес-схемах, в отчётах компаний, в сопоставительных графиках. Не умея или отвыкнув работать на уровне максимального культурного абстрагирования территории, мы не обретаем умения работать в масштабе локализации. Не умея работать в локализации, мы теряем действительный предмет деятельности.

Локализация означает анизотропность пространства, его качественную неоднородность. То, что зарисовано одним колером на карте под названием "субъект федерации", в действительности имеет за собой город N1 и город N2, который находится в сложнейших отношениях с городом N1. Некоторое число локальных сущностей, расположенных на одной территории, пребывают в разных временах, в разных исторических фазах. Город X и город Y внутри одного цвета, обозначающего "регион", могут пребывать в состояниях, различающихся на дюжину лет экономического развития или неразвития, эволюции или инволюции.

Усреднение перепадов между локусами внутри статистического выравнивания по условному региону приводит к незамечанию этих перепадов, хотя их можно увидеть и ощутить на своей коже. Однако в картине наличного знания этого нет. Поэтому там фигурирует цветовое пятно под названием "область", и строится программа развития "области", что бы это ни означало.

С какой же сущностью мы имеем дело? Программа ли это, а если программа, то чего? Чего — в полном смысле слова. В каких языках выстраивается программирование — это остается глубокой загадкой за исключением лежащих на Большой карте конструкций, имя которым — нефтяные, газовые компании, крупнейшие транспортные сети. Они трансрегиональны. Они связывают другие сущности между собой, оперируют в программируемом пространстве. Все остальные субъекты деятельности оперируют в непрограммируемом пространстве, предметно не представленном и поэтому не освоенном.

Когда мы говорим "локус" или "место", очень редко имеется понимание того, что это всегда сложная пространственная и, если угодно, территориальная конструкция. Оперировать номиналами проще. На карте есть, скажем, город Подольск. По размеру шрифта и по размеру кружочка на карте вы получаете определённую форму абстрагированного, внятно упорядоченного предъявления различия между городом Подольск и городом Москва. То есть визуализация произведена на уровне предельного абстрагирования. Но как только вы влезете внутрь кружка, немедленно обнаружится, что за редчайшими исключениями — а они пока подсчитываются буквально на пальцах — вы лишаетесь картографического предъявления действительности.

Вопреки ожиданиям в Пензе, каковая есть главный город депрессивного региона, выстроена геоинформационная система "Город", в которой можно с одного компьютера увидеть и поэтажные планы всех домов, и все колодцы инженерных сетей вдоль улиц. Это в Пензе есть, но выстроено в клубном пространстве экспертного сообщества, потому что административного спроса на такое, разумеется, не было. В городе Александров такая система тоже построена — только потому, что экспертам было интересно и важно это сделать, и они это сделали.

Это очень существенный момент, так как невозможно построить локализацию деятельности, не пройдя картографическую "рамку". Нужно же знать, что происходит в "точке". Но в российской системе хозяйственно-политической деятельности задача картографирования локализованной деятельности не поставлена. С одной стороны — потому, что это невыгодно тем, кто разыгрывает роль субъектов, ибо это знание обоюдоострое. С другой стороны — потому, что для этого надо много работать, а работать скучно. Когда наши экспедиции бродили по градам и весям, подобно некрасовским героям, задавая простые вопросы и получая простые ответы, фотографируя дома, заборы и кладбища, мы получили тип знания, которого в стране пока больше ни у кого нет. Даже "Северо-Запад", потратив гигантские усилия на выяснение демографической картины по округу, пока ещё не дал картинки образа жизни. На это не было нацеленности, на это не было сил, и такого материала пока нет.

Локализация разворачивалась многие тысячи лет, когда слова "капитал" в ходу не было, но представление о мобилизации ресурса было в ходу. Первые крупномасштабные проекты, пересоздающие территорию, создающие целевую зону развития, развертываются почти одновременно: Двуречье и долина Нила. За каждым наименованием прочитывается структурированная или неструктурированная система представлений. Однако редко вспоминают о том, что, скажем, строительство знаменитого Файюмского оазиса (а это Среднее царство) выстраивалось как полномерный проект с внятным целеполаганием, с количественным расчетом производимого в проекте зерна. Резонно помнить, что территории, зоны, локусы суть та предметность проектной деятельности, у которой вообще самая длинная история из всех возможных.

Когда мы начинаем работать в реальности пространства, то перед нами встает логическая дилемма. Работать с большим пространством человек не умеет и подменяет эту задачу работой с картографической моделью пространства. Картографическая модель позволяет работать с конструкциями, с которыми мы не в состоянии работать напрямую.

Физическая данность не обрабатывается в картографическом пространстве, она предполагает работу с локусом, с точкой, с местом. Ещё никто не научился всерьёзобъединять эти два уровня.

Чем отличалась удивительная стадия советских Больших проектов? Безоглядной свободой символической работы с картографическим масштабом представления действительности. Уж если зелёные полосы — то от моря и до моря. И они строились — заградительные полосы моего детства. Эти полосы не имеют ни малейшего отношения к предметному, локальному уровню бытия. Понятно, что зелёный барьер высотой в пятнадцать-двадцать метров в локальном пространстве влияет лишь на полосу шириной метров двести. Проведены же они на тысячи километров, потому что работали исключительно в операциональном, символическом, картографическом пространстве, где только и имели смысл. Что могло бы работать локально? Мелкая, скучная сеточка зелёных "заборов", которые должны были бы расчертить степи через каждые триста-четыреста метров. Но это неэффектно, долго и утомительно делать, тогда как прокладка полос от моря и до моря захватывает воображение, может быть изображена на полотне, что и делалось многократно.

Как-то государыня Екатерина Великая, выслушав членов Государственного Сената, путавшихся в числе и характере российских городов, повелела провести первое в истории Отечества социологическое исследование. Это исследование, зная хитрованство русского человека, постановили продублировать. Его одновременно провели через систему Российской Академии наук, аккуратно переводившей тексты с немецкого на русский, и через Кадетский корпус. Меру информативности отчёта 1764 года я оставляю вашему воображению: господа градоначальники отвечали примерно так же, как отвечают сейчас господа главы администраций. Впрочем, они были честны. Отвечая на вопрос: "В чем упражняются обыватели?", градоначальники, как один, отписывали: "Обыватели упражняются черной огородной работою".

Штабные горизонты

Когда мы работаем с большим, картографически представленным пространством, с большой территорией, мы начинаем мыслить в логике штабного представления, абстрагирования действительности. При этом большие проекты реализуются, что, вообще-то, противоречит обыденному здравому смыслу. Но они осуществлялись и, может, будут осуществляться ещё .

При картографическом отчуждении, когда мы видим контур абстрактного тела под названием Российская Федерация (ее конкретности не ощутил ещё никто), нет границ между так называемыми регионами. Что выступает на их месте? Что структурирует эту пространственность, ошеломляющую нормального человека? — Протяженность.

Слово "пространство" здесь малоинформативно, но протяженность имеет место. И с севера на юг, и с запада на восток. С чем мы обязаны были бы работать, если выстраивать логику промышленной, то есть предпринимательской деятельности на таком удалении? Перед нами возникает логика бассейновой конструкции — то, о чем нам скажут физгеографы, экологи. Есть бассейны больших рек: эта действительность физична, она ощупывается, через малые реки она плавно переходит в масштаб локального, поддающегося охвату предпринимательской деятельности. Бассейновая конструкция была опознана давно, однако она напрочь отсутствует во всей схеме рассуждения, которая сегодня пользуется абстракциями под названием "регионы".

Сейчас самое время разобраться, на какой территории мы существуем. Есть ли какой-то вариант разбиения территории России на ланды, которые будут иметь определённый символический смысл? И будет ли этот символизм работать в России в принципе, если мы такой проект запланируем, как того желают иные отважные политики?

Я вынужден дать отрицательный ответ, потому что слишком решительно были разбиты прежние целостности, слишком часто происходило гигантское перебрасывание людских масс. Вообразить такое можно: прописать новую конструкцию княжеств, сочинить заодно княжеские династии, но я не уверен, что это самый продуктивный путь. Предлагаю вспомнить, что неоднократно в истории нашего Отечества осуществлялась другая логика, породившая, скажем, совнархозы — особые макроконструкции, выстраивавшиеся с некоторой хозяйственной мотивированностью. Эта работа восходит к XIX веку, к трудам Менделеева, потом Вернадского — до первой мировой войны, потом КЕПС, потом ГОЭЛРО и отчасти СОПС. Видение натуральности Земли выстраивалось в таких схемах от очерчивания определённых зон вместе с людьми, её населявшими. Вполне вернуться к этому нельзя: земля есть, а людей на ней слишком мало. Значит, придётся выстраивать другую конструкцию, которая будет операциональной с точки зрения целого под названием Россия. В какой-то степени мы начали продвигаться к этой работе, когда стали задавать простой вопрос: "Есть ли связи между так называемыми регионами?"

Натурализация, опредмечивание абстракции — такая задача должна быть грамотно поставлена и решаться как сложная, многофакторная, проектная, требующая новых мыслительных средств, иного кадрового обеспечения, выстройки определённой мифопоэтики. В принципе за два поколения такая задача решаема, но она требует колоссальной концентрации энергии и действительной федерализации. Определим нечто сущностями — сделаем сущностями. Некоторые из них не выдержат этого тяжелого бремени, а большинство выдержит. Если не определим, этого и не произойдет.

Я прямо не использовал слово "капитализация", хотя это единственно возможная форма разработки пространственности. Просматривая исторический опыт настолько, насколько он нам дан в свидетельствах, мы с вами всегда проследим именно проектный заход. Замечательный пример: Аракчеева обвиняют в том, что он придумал военные поселения, тогда как проект надо отнести исключительно к урокам Жуковского по классической истории, хорошо воспринятым Александром I. Лимес — сугубо римская модель выстраивания границы как системы расселения, взаимодействующей с варварским миром по эту и по другую стороны условной линии. Именно идея римского лимеса двигала проект военных поселений, который с настойчивостью пытались воспроизводить в России, да и ранее идея Засечной черты была напрямую списана с римских же источников через византийскую Кормчую книгу. Штабное отношение к действительности — вещь давняя.

Если говорить о "штабном" горизонте, то у меня здесь двойственная позиция. С одной стороны, позитивная, потому что только такой горизонт задает достаточную меру дистанцирования от объекта управления; с другой — с изрядной долей сомнения, потому что оборотной стороной медали оказывается отказ от дискуссии и назначение проекта единственно возможным. Без этого штаб работать не умеет, воспринимая свой собственный мирок как единственно возможный и единственно рациональный.

Задача постижения целостности

"Проект СССР" вроде бы обладал очень явной, понятной символической идентичностью. Была громадная страна, и она воспринималась как единое целое. Потом Советский Союз развалился, появилась Россия, территория которой словно обкусана с запада и с юга, и эта территория, неполная по отношению к образу памяти, стала ужасать непонятностью. Страна утратила идентичность. Однако в действительности такого самостоятельного проекта не было, поскольку большевики исходно настроили себя на глобальный проект. Советский Союз — это слепившаяся реальность, лишь ретроспективно осмысляемая как проект.

Может ли останец империи под названием Российская Федерация обрести новую идентичность? Возможно, но это требует огромной, специальной, целенаправленной работы, которой пока никто ещё не собирался заниматься.

Более того, можно совсем жёстко сказать: если эта работа не будет проделана, то никакой России скоро не будет. Она может разобраться на части и войти в другие "тектонические" плиты. Такая опасность существует. Но она не предопределена фатально. Не говоря уже о деревнях, два из каждых пяти малых городов исчезнут в течение обозримого отрезка времени — на все не хватит людей. Но не предопределено то, какие именно исчезнут, а какие останутся. Это будет определяться взаимодействием воли людей, их проектной оспособленности с сопротивлением материала.

В истории расселения на территории России внятно прослеживается интерференционная картина: следы гребней волн переселенцев, которые застревали у водных преград, а потом перешагивали их. Волна убегающих и волна догоняющих. Население бежало от начальства, пока не уперлось в Тихий океан, а начальство настигало это население, как только оно застревало в более или менее удобном для жизни месте. Поэтому и движение обычного права было нормальным процессом, который население тащило на себе, сбегая от начальства, не меняя ни систему хозяйства, ни тип жилища.

Что такое капитализация территории — непонятно, потому что понятие территории здесь неуместно. Возможна капитализация места, причём это место может быть очень пространным. Шарм-аль-Шейх — классический пример капитализации удобного места, которую нельзя было осуществить раньше, потому что опреснение соленой воды было относительно дорого. Как только опреснение удалось вкалькулировать в расходы, возник плодоносящий ареал курортного бизнеса. Лас-Вегас — классическая ситуация, где особый сервитут Невады, право на азарт плюс наличие мощного гидроузла Боулдер-Дэм дали возможность создать локус с гигантской капитализацией.

Капитализация, тем самым, проходит по месту или по совокупности мест. Социальный капитал реализуется в месте или в совокупности мест. Символический и культурный капитал делят между собой и место, и территорию.

Пока ещё не понятно, каким образом соединить то, что условно называется экономическим подходом к планированию и проектированию, с натуральным подходом, но не под зелёным знаменем экологистов, а под флагом постижения целостности. Где эти подходы соединимы? Как они соединимы? Или особый тип конфликта и есть форма их соединения? Это нужно понять. Проблема здесь есть, потому что экономическая теория не умеет работать с локусами. Без такого объединения повысить кпд предпринимательской активности трудно, а нам очень нужно его повысить, чтобы перехитрить недоброжелательность истории.