|
Как поется в песне, «снятся людям иногда голубые
города»… Потому что каждый нормальный человек хочет иметь не только
достаточное количество квадратных метров, но и жить в красивом
доме, и чтобы из окна открывался замечательный вид. У нас пока
так получается редко. Если метров хватает, то дом может быть построен
таким образом, что едва ли не упирается в стоящее рядом здание.
Новые жилые здания куда симпатичнее прежних, но похожи друг на
друга, как сиамские близнецы. Почему так происходит? С этого вопроса
началась беседа нашего корреспондента о нынешнем облике страны
с членом Общественной палаты, профессором Московской государственной
академии архитектуры Вячеславом Глазычевым:
— Знаете, по данным социологических опросов, более половины
людей вообще хотели бы жить, пусть и в маленьком, но в собственном
доме. Это понятное человеческое желание. А ещё эта Россия, образ
которой складывался веками, но был почти истреблен в советское
время. Процесс этот продолжается и поныне, поскольку жива система
остаточного советского строительства. Наиболее ярко её выражают
крупные московские корпорации. Если бы у них была возможность,
они бы всю страну застроили сериями домов П-44 в 25 этажей.
Глазычев В.Л.: Это не значит, что та же Москва
должна быть заполнена малоэтажными домами. Европейские столицы
себе это позволяют редко. Хотя вот Лондон сумел сохранить огромный
зелёный пояс. Были разработаны проекты, где чётко расписывалось:
здесь должны бегать только зайчики и лисы за ними, там находится
малоэтажный жилой сектор, а тут требуется сгусток общественной
деятельности и соответственно инфраструктура для неё.
В нашей столице ничего подобного не предвидится. Более того,
за последнее время панельная Москва в значительной степени поглотила
и Подмосковье, где достаточно места для малоэтажных зданий. В
Красногорске, Химках, да везде, всё те же 17, 20, 25 этажей. Это
результат лоббизма крупных строительных компаний, податливости
им местных властей, отсутствия умного градоустроительного процесса.
Есть и другие примеры. Скажем, весьма неплохие небольшой этажности
кварталы создаются на окраине Красноярска. И место для них нашлось,
и ландшафт удачно обыгран. И цены приемлемые. Строительство ведётся
на принципах вписывания в природу, а не борьбы с ней. Но в основном
на все регионы России идет наступление устарелого урбанизма 60-х
годов, от которого практически во всём мире отказались. Мы имеем
преимущественно типовую и хаотичную застройку, которая стала причиной
гигантских автомобильных пробок. От них задыхаются уже и города
с населением чуть больше 200 тысяч человек.
— Понятно, что строить качественно и со вкусом проще экономически
сильным регионам. И мы видим, как преображаются ресурсные города,
те же Салехард, Ханты-Мансийск. Находясь, по сути, на краю России,
они уже похожи на североевропейские крупные центры.
Глазычев В.Л.: Ханты-Мансийск действительно сейчас
новенький, что называется, с иголочки. Выглядит очень достойно,
хотя ещё лет 10—12 назад там были сплошь бараки. Теперь это маленькая,
но настоящая столица. В Ханты-Мансийске, думаю, будет осуществлен
интересный проект знаменитого архитектора Нормана Фостера. Там
это, пожалуй, уместно. Но в целом нужно иное. У нас всё-таки весьма
сложный климат, значительная часть года погода стоит скверная,
предвесенние и предзимние сезоны длинные. В таких условиях у людей
должна быть возможность перемещаться в крытых пространствах.
Это, кстати, учли в Торонто, где тоже хорошо знают капризы климата.
Он хоть и расположен на той же широте, что наш Краснодар, но ветры,
которые дуют из Арктики, делают это место весьма холодным. Чтобы
жить там было комфортнее, центр Торонто, так сказать, укрыли.
Некоторые его зоны находятся под крышей, другие уходят под землю,
группы зданий соединены галереями… В результате прогулка по центру
превращается в увлекательное путешествие. И что интересно — капитализм
капитализмом, а по городскому закону любое здание в Торонто, офис
ли это, банк, государственное учреждение, должно иметь вестибюль,
открытый для всех. В таких местах стоят скамьи, нет торговли,
но есть проходы к магазинам и кафе, туда можно свободно зайти
и отдохнуть и, главное, убрана стена между человеком улицы, чиновником
и бизнесменом. Это демократическая городская среда — при этом
охрана есть, хотя её и не видно.
Это тоже входит в понятие комфорта проживания — создание свободной
зоны в сгущенном пространстве. Там, где оно более разреженное,
в небольших городках, посёлках, чрезвычайно важно иметь общественный
центр, где можно поставить что-то вроде «Пятерочки», а можно школу,
которая вне учебного времени будет работать на нужды всего населения.
Как информационный ресурс, как спортивный центр.
— Какие всё-таки архитекторы сегодня создают образ России,
отечественные или западные?
Глазычев В.Л.: В основном наши, но даже если работают
иностранные архитекторы, то без участия российских коллег им не
обойтись. У нас свои строительные правила, в которых они ничего
не смыслят. У нас судьба проекта меньше всего зависит от творческого
исполнителя. Чаще всего всё решает заказчик. Иногда это принимает
совершенно абсурдные формы.
Возьмем Федеральное военное мемориальное кладбище, которое должно
появиться в 2010 году. Это национальный мемориал. Однако генералы,
которые заведуют строительством, именно себя считают главными
в этом деле. Они не понимают, что у таких работ может быть только
публичный заказчик — народ, который отдает дань памяти своим героям.
Контуры этого мемориала уже ясны. Мы получим безумно дорогое,
безвкусное сооружение с помпезными скульптурами, решённое в стилистике
поздних 30-х и 40-х годов прошлого века.
— Что касается 30-х годов… Я отношусь к журналистам-погорельцам.
На улице Правды мы работали в прекрасном здании, которое несколько
лет назад сгорело. Оно было просторным, светлым, с огромными окнами,
которые сейчас строят только в дорогих домах. Мы очень гордились,
что наш дом являлся памятником архитектуры, был решен в стиле
конструктивизма. А ведь его построили в 30-е годы…
Глазычев В.Л.: Это здание было спроектировано в
то время, когда наша архитектура развивалась в русле мирового
авангарда. Происходило это до 1932 года. Мы не были авторами этого
направления, но выступали на равных с его лучшими представителями.
— В то же время в столичной архитектуре начал утверждаться
советский имперский, или, как его ещё называют, сталинский стиль.
Получается, что в тех жесточайших политических условиях архитектура
могла быть нетиповой, а мы в наше демократическое время стремимся
к прямо противоположным ценностям.
Глазычев В.Л.: В сталинской архитектуре было немало
элементов и типовых. Но это не бросалось в глаза, поскольку проекты
разрабатывали люди с очень высоким уровнем образования, которое
они получили в царское время. Сам Иосиф Виссарионович, как известно,
вмешивался во все дела, литературу читал, пластинки слушал, кино
смотрел и главными архитектурными проектами тоже интересовался.
Но всё-таки с самого начала строительная политика стала задаваться
ведомствами.
Например, НКВД достаточно долго строил по всей стране хорошую
конструктивистскую архитектуру. Скорее всего, это произошло случайно,
потому что архитекторов подбирали по знакомству. В феодальной
системе этот принцип всегда срабатывает. Каждое крупное ведомство
было своего рода империей, что наглядно демонстрировала и архитектура.
Крупные города как целое существовали только на картинке под
названием «генеральный план». Советская схема работала по принципу:
если вы хотите построить жильё, притащите завод. Так появились
Набережные Челны, Тольятти… Есть в Красноярске КРАЗ, а значит,
есть и «его» жилая застройка для людей, занятых на этом предприятии.
Ведомство получало кусок земли, заказывало под него проект и утверждало
его. В том же городе могло получить землю и другое ведомство,
которое осуществляло совершенно иной проект. Связь между этими
структурами практически отсутствовала. Крупный город вмещает,
по сути, несколько разных городов, как это произошло с Новосибирском,
Челябинском, Пермью…
Проект мог быть удачным только в том случае, если ведомство возглавляло
умное начальство, которое поставило умных начальников на свое
строительное управление. В 70—80-е годы интеллектуальный уровень
верхушки власти значительно снизился, что соответственно распространилось
вниз на все структуры управления. Уже в 60-е годы добиться разрешения
на индивидуальный проект стало почти невозможно. Даже театр, клуб,
кинотеатр должны быть типовыми. А типовое — значит, никакое.
— В советское время был реализован и принцип строительства
закрытых городов. Сейчас многие специалисты считают, что это очень
ценный опыт создания среды, которая позволяет людям весьма комфортно
существовать.
Глазычев В.Л.: Действительно, многие города, которые
строило, скажем, ведомство атомной промышленности, существуют
поныне. Они называются закрытыми территориальными образованиями
и весьма неплохо выглядят. Симпатичное впечатление производят
Новоуральск, Трехгорный, Северск. Однако живут там люди и сейчас
за проволокой. Это своего рода заповедники социализма. Там даже
вышивки делают по рисункам военного времени. Но жизнь «в консервной
банке» — штука опасная. Я собирал сочинения одиннадцатиклассников
этих городов. Общий настрой их можно свести к одной фразе: «Какой
хороший у нас город. Жаль, что придётся уезжать». А уезжать придётся,
потому что нынешнее время требует многообразия форм занятости,
человеку нужна свобода выбора, но в закрытых городах она сжата
до предела.
— Что всё-таки главное нам мешает сегодня, если и не сделать
сказку былью, то, во всяком случае, найти тот облик страны, который
ей близок?
Глазычев В.Л.: Создание такого облика — задача
местной власти. Она лучше знает потребности и особенности своей
территории. Но власть эта у нас обобрана до нитки. До городов,
поселков и сел в целом по стране доходит примерно 15 процентов
отпущенных им бюджетом средств. Куда деваются 85 процентов? Пошли
на строительство новых дорог, больниц? Но их тоже особенно не
видно.
Закон о местном самоуправлении есть, но финансами он не обеспечен.
Местная власть вынуждена выпрашивать деньги у губернского начальства,
а то — у Минфина. Как тогда местная власть может управлять застройкой
своей территории?
Образ нашей страны сейчас моделируется двумя силами: алчностью
застройщика, который хочет снять с квадратного метра как можно
больше дохода, и федеральной бюрократией, которая стремится удерживать
в руках все нити управления. Но все их удержать ей не удается.
Правда, делиться нашим чиновникам приходится только с сильными
регионами, и тогда те, как правило, начинают облагораживать свою
территорию. Но не всегда удачно.
Татарстан, скажем, снес ветхое жильё, переселил людей в новое.
Но облик обновлённого города старомоден, он, что называется, позавчерашний.
Что помогло бы избежать такого не вполне результативного использования
средств? Гражданский контроль, который осуществляет гражданское
общество. Но такое общество нам ещё предстоит построить.
— Почему вы не затрагиваете экономический аспект? Создание
малоэтажной застройки, развитой, эстетичной инфраструктуры — это
замечательно. Но весьма дорогое занятие для нашей небогатой страны.
Глазычев В.Л.: Действительно, большое заблуждение
думать, что подавляющее большинство людей при существующих сегодня
заработках смогут получить квартиры высокого класса. Но даже недорогое жильё можно удачно вписать в ландшафт. И тогда и мамы с колясками,
и подростки, и пенсионеры, все найдут свои ниши на территории
проживания, будут друг друга видеть и осознавать, что они на земле
не одни. Но и друг другу не станут мешать. И стоит это отнюдь
не так дорого, как кажется.
На самом деле нигде в мире из штучного кирпича, по индивидуальному
проекту, обычное жильё не строят. Однако существует гигантская
гамма возможностей выбора самых разных элементов будущего здания,
которые и позволяют создавать привлекательные и не повторяющие
друг друга строения. Эти элементы производят строительные компании,
которых уже огромное количество и Европе, и в Америке. В результате
среднеевропейская цена за квадратный метр составляет порядка 1100
евро, при том, что уровень затрат на отделку помещения у них весьма
высок. В наших условиях квадратный метр должен стоить примерно
700 евро. Это справедливая цена для жилья, которое во всём мире
называется «нижний средний класс». На этот уровень мы и должны
ориентироваться.
Чтобы выйти на него, нужны интеллектуальные усилия, творческая
работа и некоторые финансовые вложения. Их должна сделать местная
власть, регулируя цену на землю налогами и льготами и, главное,
вложениями бюджета. Но дать ход такому развитию событий может
только федеральная власть.
К сожалению, в нашей стране дело пошло прямо противоположным
образом. Все финансовые издержки даже в отношении типовых проектов
многоэтажных зданий переложены на покупателя недвижимости, который
за немногими исключениями не в состоянии их вытянуть.
— Минувшей осенью в Центральном доме художника прошли интереснейшие
слушания по жилищной политике, среди организаторов которых была
и Общественная палата. В них участвовали застройщики, архитекторы,
представители регионов… Они сопровождались выставкой проектов,
некоторые из которых отвечали всем тем требованиям, о которых
мы с вами сегодня говорили. На слушаниях шла речь о том, что надо
сделать, дабы изменить строительную политику в стране. Что с тех
пор изменилось?
Глазычев В.Л.: Пока это только обмен мнениями.
Но надежда на перемены тоже есть. Помните, как ещё лет десять
назад берега многих рек были утыканы уродливыми замками? И где
они теперь? Некоторые строения перестроили, многие просто снесли,
потому что там нельзя жить. Их ведь зачастую возводили, плохо
понимая, каким вообще должен быть дом, что может находиться рядом
с ним. И вдруг выясняется, что у владельца замка подрос ребёнок,
его надо в школу отдавать, а её в этих краях просто нет.
Жить комфортно — это тоже наука. Наши разбогатевшие люди осваивали
её второпях, так же, как и разбогатели. Науку эту осваивает и
менее обеспеченное население. Глядишь, была уродливая вывеска
на торговой палатке, а появилась симпатичная. Была страшненькая
дверь у соседа, появилась намного лучше. Это стремление людей
сделать свою жизнь более эстетичной, комфортной, разумной и есть
главный стимул для перемен, и не только в области строительства
и архитектуры.
|
