Глава 6. СЕРДЦЕ ГОРОДА
Уроки реконструкции
В конце 50-х годов, когда соавторы учились в архитектурном институте,
главным словом нашего лексикона было “новое”. Новое автоматически
означало “хорошее”, все старое казалось устаревшим, а значит,
плохим. У этого умонастроения была вполне объективная основа.
Шло существенное обновление жизни после духовного застоя, особенно
мощно ощущавшегося с 1948 по 1954 год. Кончился период культурной
самоизоляции, и мы с жадностью разглядывали фотографии и чертежи
совершенно непривычных сооружений. Поначалу нравилось почти всё,
лишь бы новое — критическое отношение пришло позже.
И в те годы, разумеется, старых городов было во много раз больше,
чем новых, хотя последних создавалось и немало, но старый город
нас не слишком интересовал. Все помыслы были сосредоточены на
идее нового города, свободного от “дурной наследственности”, создаваемого
фантазией, не связанной ничем, кроме логики. Уместно заметить,
что то же умонастроение было характерно и для большинства зарубежных
архитекторов: решение обострившейся во время войны жилищной проблемы
и там ассоциировалось прежде всего со строительством новых городов-спутников...
 К концу 60-х годов многое
пришлось переосмыслить. Архитекторы убедились в нецелесообразности,
неразумности подхода к городу как хорошо задуманному механизму.
За городом поначалу неохотно, а затем все с большим интересом
признавались свойства долгоживущего организма. Социологи подтвердили,
что отношение к сугубо функциональной архитектуре становилось
отрицательным. Психологи выявили, что вымышленный город даёт слишком
мало чувствам людей. Экологи, заботясь в первую очередь о животных
и растениях, пришли к необходимости всерьёз заняться условиями
жизни человека в рукотворной “второй природе” города.
Наиболее популярным словом стало слово “среда”. Среда не может
быть только новой, даже если она на сто процентов искусственная,
как на космической станции,— даже там она строится вокруг человека,
а он в себе самом несет память о нормальном окружении. Тем более
не может быть только новой среда обитания на Земле, где есть грунт
и небо, даже если нет ничего другого, как в пустыне, в которой
возник город Навои. В новый город люди жаждали перенести представление
о норме, почерпнутое из старого города: идею бульвара, идею фонтанов.
Это оказывалось столь важно, что, несмотря на сложности и затраты,
в Навои поднялись к небу деревья и зашумели струи мощных фонтанов.
Как-то вдруг выяснилось, что абсолютное большинство созидательных
задач связано скорее с реконструкцией городов, построенных раньше
и унаследованных от прежних поколений, чем с постройкой новых.
Поэтому, в свою очередь, возник обостренный интерес к процессу
реконструкции как таковому, а всякий процесс можно понять только
одним способом — проследив его историю, её закономерности. Вновь
подтвердилась старая истина: только в том случае можно решить
теоретические задачи градостроительства, если удастся понять его
историю как реконструкцию, которая никогда не прекращалась.
Разумеется, непрерывная реконструкция влияла на всю структуру
города, наиболее сильно процесс изменений должен был затрагивать
сердце города, его центр.
Древнейшая из крупномасштабных реконструкций городского центра,
тщательно изученных археологами,— перестройка ядра Вавилона при
царе Навуходоносоре II, то есть в начале VI века до нашей эры.
Мощенная белыми плитами дорога для процессий повела от ворот богини
Иштар в городской стене к прямоугольному священному участку —
Эсагиле. Внутри его была огромная квадратная площадь — первая
из известных нам центральных площадей, а на ней вздымались в небо
ступени Этеменанки, знаменитой Вавилонской башни.
 Чтобы оценить по достоинству эффект, производимый этим замечательным
ансамблем, следует учесть, что улочки между двух-трёхэтажными
глухими фасадами жилых домов имели в ширину всего от полутора
до двух метров. Впечатление от центральной площади должно было
казаться чудом — не меньшим, чем Висячие сады Семирамиды, которые
считались легендой до тех пор, пока раскопки не выявили следы
мощных сводов, поддерживавших террасы, засаженные деревьями, и
следы вертикальных шахт, в которых поднималась “бесконечная” цепь
с ведрами воды для полива.
Итак, уже Вавилон дал нам два важных урока: ценность контраста
простора площади к плотному лабиринту городской застройки и возможность
создания многоуровневых структур озеленения.
Греческие центральные площади, агоры, подвергавшиеся периодической
реконструкции, в совокупности своей — их изучено тщательно около
сотни — преподали нам другой важный урок. Строившие и перестраивавшие
их зодчие показали, как можно справиться с зрительным хаосом,
образованным множеством разностильных зданий, скульптур и памятных
стел. Известно, что в культуре классической Греции при всей её
утонченности не было понятия “пространство”. Веками сохранялся
навык видеть все по отдельности, не замечая соседства, игнорируя
фон. Сдвиг представлений подготавливался долго, но ко II веку
до нашей эры он уже произошел повсеместно.
Зодчий охватывает периметр центральной площади длинными портиками,
колоннады которых идеально упорядочили пространство. Более того,
если в одних случаях, как в малоазийском Милете, архитектор строит
чёткий прямоугольник, варьируя глубину портиков, то в других,
скажем в Ассосе (тоже в Малой Азии, близ пролива Дарданеллы),
он придаёт площади форму удлиненной трапеции. Очень остроумный
приём . Благодаря тому, что трапеция расширяется в сторону маленького
храма, площадь зрительно укорачивается, а храмик кажется гораздо
значительнее. При взгляде же в другую сторону трапеция площади
сужается ещё больше, и площадь зрительно преобразуется в парадную
улицу, ведущую к залу городского собрания.
Реконструируя центры своих городов, греки научили нас свободе
обращения с пространством, возможности придать ему неоднородность,
энергию направленности.
Весьма велик вклад в развитие искусства реконструкции, сделанный
зодчими Древнего Рима, в течение двух веков создававших комплекс
форумов за счёт, казалось бы, простейшего приёма пристройки. Сначала
к востоку от древнейшего Форум Романум создаётся форум Юлия Цезаря,
подобный греческой агоре. Затем при Октавиане под прямым углом
к форуму Цезаря пристраивается более просторный форум Августа.
Пройти на него можно было только через двери под портиком Цезаря,
так что новая площадь раскрывалась перед путником неожиданно.
Нам, к сожалению, неизвестен зодчий Августа, но то, что он был
новатором, несомненно. На продольную ось форума, ведущую к ступеням
храма Марса, он “накладывает” другую, поперечную ось, связавшую
между собой большие полукруглые дворы-экседры, отделенные от боковых
портиков и связанные с ними с помощью своих колоннад.
Полвека спустя архитектор Рабирий, гениальный создатель знаменитого
Колизея, строит для императора Домициана форум Нервы, пристраивая
его к обоим императорским форумам сбоку, так что форум Нервы становится
их своеобразным вестибюлем. Вход в этот форум, не случайно получивший
название Переходный, был организован так, чтобы из прилегающего
района богатых ремесленников можно было пройти через торжественную
полукруглую колоннаду, так и не заметив безобразно выпирающей
справа стены полукруглого двора форума Августа. Сделав слегка
вогнутой стену противоположного торца, Рабирий скрыл от глаз зрителя
стену старого судейского здания, торчавшего под случайным косым
углом. Наконец, он зрительно расширил узкое пространство форума,
построя перед его продольными стенами “фальшивые” портики.
 Мы обнаруживаем, что зодчий
не просто умело справляется со всеми трудностями организации пространства,
обращая недостатки места в достоинства своего решения. Он уже
“играет” с пространством. Наконец, подлинного мастерства пространственной
драматургии достигает автор последнего, самого крупного из императорских
форумов. Форум Траяна создан архитектором и военным инженером,
строителем поразившего воображение современников моста через Дунай,
Аполлодором из Дамаска.
Форум Траяна связал форумы Цезаря и Августа с другой стороны.
Аполлодор подхватил приём Рабирия и тоже создал своего рода пространственный
“шлюз”, триумфальные ворота которого настолько привлекали к себе
внимание, что некрасивый выгиб полукруглой стены северного двора
форума Августа оказался как бы невидим. На огромном участке 120Х295
метров Аполлодор использует всю гамму приемов пространственной
организации зрелища. Он воспроизводит схему форума Августа, связав
полукруглые дворы поперечной осью, но развивает прежнюю схему,
так как на перекрестье осей оказался конный монумент Траяна. Более
того, он не повторяет ошибки предшественника и за полукруглыми
дворами сооружает рынки, удачно обыгрывающие получившуюся форму,
то есть озабочен не только фасадом, но и “изнанкой” своей площади.
Кажется, что огромный, окруженный колоннадами двор упирается
в стену, но это лишь переход в специфический внутренний двор —
интерьер огромной базилики, внутри которой был устроен собственный
световой двор. Пройдя базилику насквозь, поперёк её главной оси,
посетитель выходил в специально зауженные проходы между павильонами
библиотек, и над его головой словно взлетала в небо сорокаметровая
колонна Траяна, винтом опоясанная мраморным барельефом, повествовавшим
о войне с даками. И наконец, за колонной открывался взору последний
подковообразной формы двор с храмом посредине.
Неудивительно, что форум Траяна, от которого, увы, до наших дней
сохранилась одна лишь триумфальная колонна, поражал воображение
и сразу после сооружения его, и два века спустя, как о том свидетельствует
текст писателя IV века Аммиака Марцеллина, повествующий об осмотре
Рима владыкой из Константинополя. Марцеллин утверждал, что все
постройки древней столицы потрясали царственного туриста, “но,
когда он пришел на форум Траяна,— сооружение единственное в целом
мире, достойное, по-моему, удивления даже богов,— он остолбенел
от изумления, обводя глазами гигантские части, которые невозможно
описать словами и которые никогда не удастся смертным создать
во второй раз. Оставив всякую надежду соорудить что-либо подобное,
он сказал, что хочет и может воспроизвести только помещенного
в середине атрия Траянова коня, на котором красовалась фигура
императора...”
Итак, древнеримские зодчие показали нам, каким образом можно
создавать сложное, огромное целое за счёт постадийного наращивания,
прибавления, ничего не отнимающего у работ предшественников. Они
показали нам также, что любой признак исходной ситуации можно
обратить в достоинство новой целостной композиции. Они научили
нас тому, как создавать особую драматургию пространственных решений
общественного центра. Не приходится удивляться тому, что искусство,
с которым застроена вся огромная ложбина между Квиринальским и
Капитолийским холмами Вечного города, было веками и остается по
сей день образцом для того подхода к реконструкции, какой называется
сейчас “контекстуальным”, то есть учитывающим контекст.
 Реконструкция средневековых
городских центров осуществлялась непрерывно, но не как программное
целое. Она просто складывалась из множества ремонтов и перестроек.
Так, скажем, когда здание ратуши в германском Ростоке стало тесным,
показалось горожанам бедноватым, они сначала присоединили к нему
два соседних жилых дома, а затем объединили их общим новым фасадом,
позже нарастив его семью эффектными башенками.
Первая площадь Ренессанса, площадь Аннунциаты во Флоренции, над
решением которой трудился Филиппо Брунеллески, частично воспроизводила
римский опыт. Автор Воспитательного дома и всей площади тщательно
изучал его при обмерах руин Рима. Затем, ближе к эпохе барокко,—
блистательная работа Микеланджело на Капитолийском холме (о ней
говорилось в начале книги), прекрасное творение Джанлоренцо Бернини,
охватившего гигантской колоннадой площадь перед собором св. Петра
в том же Риме.
Позже мы становимся свидетелями постоянной борьбы двух противоположных
тенденций. Одна представлена радикалами, жаждущими целиком снести
все старое и на пустом месте создать принципиально новое. Другая
— контекстуалистами, тяготеющими к тому, чтобы уловить “закон”
места, подхватить логику работы предшественников и привнести своё,
новое, не вытесняя и не подавляя старого.
О первой тенденции мы уже говорили, обсуждая во второй главе
широкомасштабную программу префекта Османа в Париже. Но она бывала
сильно представлена и в России. Увлеченный просветительскими идеями
первого этапа царствования Екатерины II, архитектор Василий Баженов
создаёт программу полной перестройки Кремлевского ансамбля. Лишь
несколько соборов должны были избежать уничтожения да Грановитая
палата. Сносились стены и башни (южная, набережная, стена была
уже разрушена полностью, но позже её построили заново), и по их
контуру предполагалось возвести грандиозный дворцовый ансамбль
с “римским форумом” внутри. К счастью для нас, Екатерина лишь
использовала баженовский проект в дипломатической борьбе — уверяя,
что проект уже начинает воплощаться, она стремилась продемонстрировать
мощь империи. Но важно, что такой проект был самым серьёзным образом
создан.
В середине прошлого века возник проект постройки крупного здания
из железа и стекла в Петербурге — на том месте, где перед театром,
построенным Карло Росси, стоит памятник Екатерине II и её сподвижникам.
Вполне понятно, что в послереволюционные годы тенденция радикального
обновления имела особо горячих сторонников. Что только не предлагалось!
Построить у Красной площади в Москве гигантский комплекс Наркомтяжмаша
и расширить площадь вдвое, полностью снести застройку Замоскворечья
и превратить его в цветник, из которого следовало издали любоваться
на Кремль и здание Дворца Советов, и т.д.
Практически радикальная реконструкция свелась в довоенное время
преимущественно к разрушению старого, во многом неоправданному,
но всё же комплекс Библиотеки имени Ленина, гостиница “Москва”
и здание Совета Министров СССР при одновременном расширении улицы
Горького, безусловно, придали городскому центру новый характер.
Пренебрежение к унаследованной структуре центра протянулось далеко
в 60-е годы и — в отдельных случаях — в 70-е. Наиболее тяжко сказалось
на многих городах стремление во что бы то ни стало утвердить в
центре собственный “небоскрёб”. Из этого стремления появилось
высотное здание гостиницы “Националь” в двух шагах от Красной
площади; над средневековым ядром Таллинна поднялся брус гостиницы
“Выру”; над Ригой — гостиница “Латвия”.
 В той же логике в историческом ядре
возникли в разных городах башенные жилые дома... Наконец протест
горожан достиг такого размаха, что подавление старого центра повсеместно
прекратилось.
Вторая, контекстуалистская, тенденция унаследована нами также
от прошлого века. Здесь непревзойдённым мастером показал себя
петербургский зодчий Карло Росси. По его проекту возникает как
завершенное целое Дворцовая площадь: не касаясь фасада Зимнего
дворца, построенного Растрелли, Росси сознательно использует уроки
древнеримских зодчих. Не “запирая” площадь со стороны Адмиралтейства,
он завершает её мощной подковой Генерального штаба, так что Монферрану
остается только утвердить триумфальную колонну на пересечении
осей. Более того, сознательно воспользовавшись тем же приемом,
что и римский архитектор, работавший а сирийской Пальмире, Росси
остроумно решает проблему связи Дворцовой площади с Невским проспектом.
Главный проспект города, ориентированный на иглу Адмиралтейства,
идёт под примерно шестидесяти градусным углом по отношению к главному
фасаду главной площади, но Росси так удачно прорисовал целую систему
расположенных под углом арок, что излом осей почти не ощущается.
Росси же завершает Сенатскую площадь, удачно связав здания Сената
и Синода аркой, переброшенной через Галерную улицу, связывает
с Невским проспектом расположенные в глубине театр и Михайловский
дворец (ныне — Русский музей), завещав нам образец умного, тактичного
встраивания в контекст.
Этот урок не был забыт. К нему обратились вновь, как только бурная
активность радикалов тотального обновления несколько поутихла.
Прекрасные примеры реализованного контекстуального подхода есть
в Вильнюсе. Сначала Г. Баравикас встроил в фасад центральной площади
кинотеатр “Москва”, не подражая старинным зданиям, но и не споря
с их характером, остроумно использовав старый и тёмный двор как
внутреннюю часть нового здания. Через несколько лет братья Насвитесы
развили ту же тему, блестящим образом встроив драматический театр
в два старых здания и двор между ними. Интересно и остроумно решили
задачу реконструкции и расширения московского Театра на Таганке
О. Анисимов и Ю. Гнедовский, сознательно сохранившие на фасадах
следы старых построек, включённых в расширенный комплекс театра.
Недурно справился с задачей авторский коллектив, соорудивший
здание горсовета на центральной площади Ярославля, на месте старых
присутственных мест. Вновь нет буквального повторения облика старых
и соседних построек, и вновь есть ощущение цельности, уверенное
чувство сознательной преемственности поколений.
Немало таких же примеров деликатной реконструкции и в центрах
других городов — у нас и за рубежом. Огромный опыт реконструкции
с её удачами и просчетами, накопленный веками, стал для нас чрезвычайно
важной, незаменимой школой. Более того, эти уроки оказались бесконечно
важны не только для новых реконструкций, но и вообще для нового
строительства. Дело в том, что, научившись контекстуальному подходу
при работе в старом городе, архитектор и строитель гораздо легче
привыкают к дисциплине всякого контекста, и в первую очередь природного.
 В самом деле, если в старом городе мы готовы без устали перерабатывать
рисунки и чертежи, чтобы найти наилучший способ включения нового
жилого дома, универмага, театра, выхода из метро или въезда в
подземный гараж в сложившуюся среду, то отсюда только один шаг
до признания тех же прав за природными объектами. За оврагом и
одиноким прекрасным деревом, за валуном и изгибом ручья, за пологостью
склона и особенно красивым поворотом дороги, когда-то удавшимся
нашим предшественникам.
Значит ли это, что мы словно связали себя по рукам и ногам обязанностью
непрестанно озираться по сторонам? Нет, разумеется, города и их
центры всегда перестраивались, всегда устаревшее уступало место
новому (если оно действительно устаревало и если новое того стоило).
Ведется их реконструкция и сейчас. Будут они реконструироваться
и впредь. Однако в старом городе и тем более в его центре архитектор
и строитель обязаны работать “в перчатках”, быть предельно внимательными
и, во всяком случае, избегать торопливости. Здесь, как нигде,
проектированию должно предшествовать исследование и сопутствовать
исследованию, результаты которого могут потребовать и пересмотра
проекта. Так, у Кропоткинских ворот в Москве начали в своё время
разрушать довольно уродливые двухэтажные дома без всякой жалости...
потом под старой штукатуркой проступили стены палат XVII века.
Теперь они отреставрированы, что прекрасно, но сколько усилий
для этого понадобилось общественности в борьбе с “честью мундира”!
|
