Избранные лекции по муниципальной политике

Лекция 4
СРЕДОВОЙ ПОДХОД В РАЗВИТИИ ГОРОДА

О развитии города говорят все или почти все. Однако даже если все одинаково бы понимали существо развития (чего, разумеется, нет и в помине), неизбежно остается качественное различие способов понимания самого города. Т.н. отраслевой подход к пониманию любых явлений внешнего мира так глубоко укоренился в сознании всех специалистов, что управляет их деятельностью, и в известном смысле можно утверждать, что любая трактуемая специалистом задача оказывается в подавляющем объеме "решена" ещё до того, как она была поставлена.

Специалист по транспорту видит город как сложную сеть связей, по которой с большим или меньшим успехом устремляются потоки, очерчивает зоны транспортной доступности (и, соответственно, относительной недоступности), определяет "сечения трубопроводов", которые — если их своевременно не расширить — неизбежно должны приводить к "пробкам" и снижению средней скорости перемещений, и т.п. Специалист по транспорту может оценить, как будет выглядеть дорожная сеть и какова будет потребность в стоянках в зависимости от того, будет ли развиваться или, напротив, деградировать система общественного транспорта по отношению к индивидуальному автомобилю. Однако, как показал огромный опыт, в первую очередь американский, специалист по транспорту никогда не может отдать себе отчёт в справедливости специфического закона городского развития, согласно которому не только необходимость компенсировать перегрузку транспортных потоков требует прокладки новых или расширения старых путей, но прокладка новых и расширение старых путей в свою очередь порождают новую волну нарастания транспортной нагрузки на город и окружающий его ландшафт.

Специалист-теплотехник видит город как огромную фабрику поглощения и выделения тепловой энергии. Он в состоянии довольно точно определить потребность в тепле в зависимости от объема и герметичности построек, он способен довольно точно определить потери тепла в сети и выбрать технологию отопления в зависимости от поставленной перед ним задачи, принимая планировочную схему и типы застройки как опорный факт. При этом задача перед теплотехником будет поставлена городскими властями так, как это было определено у нас во время хрущёвских реформ, исходя из представления о том, что всякая концентрация и укрупнение есть благо, и потому переход от средних котельных к могучим ТЭЦ есть неоспоримое благо; или — застройщиками-девелоперами, заинтересованными в том, чтобы осуществлять плотную застройку в системе частных домовладений, и тогда переход от средних котельных к малым эффективным нагревателям будет считаться высшим благом; или нефтяными компаниями, заинтересованными не только в поддержании уровня продажи, но также и в укреплении своего имиджа радетелей об экологическом равновесии, и тогда публичное благо будет определено как сокращение вредных выбросов при производстве тепла независимо от источника и формы его получения и т.п.

Строитель видит город как сложную сумму застройки различной степени износа, учитывая при этом различие удельных затрат на реконструкцию в зависимости от избираемой технологии строительства и способа его финансирования. Застройщик-девелопер видит в нем возможность новой замещающей застройки, обладающей различным потенциалом коммерческой эффективности, хотя, разумеется, учитывает политические обстоятельства вроде природоохранных движений или защитников исторического наследия или организованных групп горожан, борющихся за сохранение привычных мест проживания.

Финансист и обслуживающий его экономист видят город как пространство движения капитала, отмечая на его карте зоны и узлы наибольшей и средней интенсивности и даже очерчивая красным зоны, куда нецелесообразно вкладывать средства, пока стоимость земли и застройки не упадет ниже критического уровня, а затем, после скупки таких зон, их реконструкция будет определяться только согласно критерию повышения коэффициента полезного действия капиталовложений.

Социолог видит в городе драму взаимодействия слоев и групп, по-разному реагирующих на одни и те же явления окружающей действительности, констатируя сдвиги ценностных ориентаций и поведенческих стереотипов, но его прогнозы более чем проблематичны. Историк видит в городе наслоение следов деятельности поколений и веков, в зависимости от философской ориентации оценивая их с восхищением или унынием, но и его знания о прошлом не дают надёжной ориентации в ближайшем будущем. Политик видит город как арену столкновения групповых и организационно оформленных интересов, включая конкурентоспособных политиков, и ищет одновременно как финансовой поддержки, так и популярности, что толкает его к формированию сложных, компромиссных по определению программ, и т.д.

Традиционный планировщик в этом ряду лишь один из множества других специалистов, но его восприятие города как сосуществования множества заполненных и условно пустых пространств с различным функциональным назначением создаёт иллюзию, будто он способен самостоятельно координировать усилия всех прочих. В действительности он занят столь же частичным согласованием различных интересов, как, скажем, экономист или политик, отвечая ими поставленной задаче, тогда как его собственные претензии на постановку самостоятельной задачи, широко отраженные в литературе (от Тони Гарнье и Ле Корбюзье до Кендзо Танге), оказывались не более чем самообманом. Как только на социальной сцене города появилось новое действующее лицо — организованные группы горожан, выдвигающие собственные представления о необходимом, желательном и вредоносном, — традиционный планировщик оказывается в растерянности. Он был воспитан в профессиональной школе, которая именно ему предписывала обязанность, возможность и потому право говорить от имени горожан, он функционировал в системе более или менее успешного отстаивания своих представлений в отношениях с городской властью, заявляющей себя в виде выразителя потребностей тех же горожан, и вдруг в глазах этих самых горожан он обнаружил себя причисленным к ряду отчужденных экспертов, обслуживающих интересы власти и господствующих экономических сил.

Уже к концу 50-х годов начал проступать раскол внутри корпуса планировщиков-экспертов (которые только в советское время с изрядной долей самовосхваления объявили себя градостроителями), из состава которого вычленилась поначалу небольшая группа "ренегатов", осознавших свою ответственность за новое понимание города — без самодовольства, но и без самоснисхождения, — в том числе и за продуктивность контакта с новыми социальными движениями. В Америке это было вызвано в первую очередь явным кризисом городов в связи с бурным ростом новых пригородов, ставших царством автомобиля ¹. В Европе то же явление было порождено позже — разрушением исторических кварталов, всеобщим раздражением по поводу нового массового строительства и этическими проблемами экспертов в условиях кризиса традиционной культуры во второй половине 60-х годов. Мы здесь уже успели пережить восторг по поводу первых пятиэтажек, перейти к унынию при виде горизонта, истыканного пяти-, девяти-, а затем и двенадцатиэтажными "коробками", не испытывая радости и от всех последующих, все более высоких ящичных форм, но самая мысль о социально-культурном содержании городской жизни не могла возникнуть в ситуации вне экономики, вне политики и вне свободного приобщения к мировой культуре. Мы впервые услышали о новых интерпретациях города в контексте общей ошеломительно новой информации о событиях в западной культуре периода её кризисного обновления только в 1967 году — от польских коллег, ибо тогда Польша была единственным мостиком связи с прочим большим миром.

К 1970 году, на основании ряда экспериментальных проектных работ для разных городов тогдашнего Советского Союза, мы прошли первый этап освобождения от сугубо проектных стереотипов, когда предполагалось, что проект, словно штамп, должен быть отпечатан на нейтральной почве города. В течение 70-х годов мы всё ещё только осваивали те отрывочные фрагменты информации, которые проникали к нам с немалым трудом: достаточно сказать, что одним из таких фрагментов было представление об экологии как таковой, что сегодня кажется невероятным, настолько слово “экология” стало, по крайней мере, привычным и как бы общепонятным. Все ещё экономические и политические реалии оставались не только табу во внешнем по отношению к нам социальном мире, но и внутренне оставались как бы несуществующими. Даже в сугубо теоретическом рассмотрении возможных форм организации архитектурного проектирования в своей книге, изданной в 1977 году ², я говорил о проектировании, о сфере строительства и более или менее условном мире управления, не испытывая потребности в экономической форме рассмотрения: некоторое хозяйство в стране, разумеется, имелось, но экономической организации у него не было и не могло быть.

Только в начале 80-х годов, когда общение с Западом стало наконец более или менее регулярным, мы смогли обнаружить, что во всяком случае успели освоить современный уровень и стиль теоретического знания. Выяснилось, что наши западные коллеги отнюдь не смогли ещё преодолеть традиционный груз отраслевой разобщённости знаний, умений и представлений. Мы смогли убедиться, что наши собственные разработки того, что стало именоваться средовым подходом (объемлющее или целостное планирование — comprehensive planning, как принято говорить на Западе), не уступают работам коллег ни в чем, кроме одного, но крайне существенного элемента — опыта практической деятельности. С 1984г., когда предперестроечные умонастроения уже содержались в воздухе, оставаясь неопознанными, удалось предпринять первые в нашей стране попытки подойти к решению городских проблем с новой, чреватой неожиданностями стороны: пытаясь установить конструктивный диалог между экспертами извне, городскими или промышленными властями и, наконец, самими городскими жителями. Как раз к этому моменту мне удалось опубликовать первую в России книгу не столько ещё о самом средовом подходе, сколько о движении к нему ³, и именно в этот момент в Суздале состоялась конференция ЮНЕСКО, посвященная методологическому кризису непонимания между специалистами, работающими с городом как объектом исследований.

Опубликованная мной схема была достаточно незамысловатой. В нескольких словах её можно свести к следующему. Какое бы количество специализированных взглядов на город мы бы ни обнаруживали, будь их десять, сто или пятьсот, все они могут быть сгруппированы в трёх укрупнённых подходах: естественнонаучный, социотехнический и социокультурный. Первый охватывает любые специальные виды деятельности, где внешний по отношению к наблюдателю объект исследуется как таковой посильно объективным образом: классическим примером этого может послужить экологический анализ гидрогеологической карты города, на которой проступают все уровни, направления и интенсивности перемещения подземных и поверхностных вод. Извечной ключевой философской категорией для первого подхода выступает истинность. Второй подход оказывается общим для всех видов операций, где мыслимый объект должен быть воплощен в действительность согласно воле автора, дисциплинированной в соответствии с накопленным знанием и умением: характернейшим примером этого подхода служит традиционное архитектурное и инженерное проектирование, результатом которого являются все постройки города и все его технические инфраструктуры, начиная с водопровода и канализации и кончая системами электронной почты и сотовой телефонной связи. Говорить здесь об истинности нелепо, и ключевой категорией подхода выступает дееспособность или реалистичность проекта, оцениваемые, естественно, соответственно времени его разработки. Третий ключевой подход охватывает область более или менее рафинированной оценки окружающего мира: философия, религия, искусство, литературная критика, да и все обыденные человеческие реакции на внешние раздражители. Здесь, в рамках этого подхода, город оценивается как комфортный и неуютный, прекрасный и безобразный, скучный и завлекающий. Здесь в конечном счёте формируется то самое не вполне определённое общественное мнение, которое прямо или косвенно проступает вовне в сфере принятия экономических и политических решений (которые явно должны быть отнесены ко второму, или социотехническому подходу).

Ради наглядности я выклеил маленькую модель взаимодействия названных трёх подходов из тонких палочек, так что она длительное время стояла на полке над моей пишущей машинкой (персональных компьютеров в нашем быту ещё не было). Следует признаться в том, что в вышеприведенном перечислении скрыто известное лукавство — сама возможность перечислить три основных подхода осуществима только из некоторой внешней позиции по отношению к любому из них, а это предполагает наличие четвёртого подхода, методологического. Лишь одна стереометрическая фигура связывает воедино четыре плоскости, даже если это только умозрительные плоскости рассмотрения объекта, — это четырёхгранная пирамида, тетраэдр. Тетраэдр был выклеен из палочек и потому был прозрачен, что позволяло подвесить объект ("город") к вершине на ниточке.

Практические эксперименты, осененные этой маленькой прозрачной конструкцией, проходили в Набережных Челнах, Елабуге и Тихвине в переходные 1985-1987 годы. Принципиальное отличие от традиционного аналитико-проектного подхода заключалось в том, что, отдавая должное обычной объективированной информации о состоянии застройки, инфраструктуры, составе жителей и пр., мы сосредоточили внимание на всем том, что всегда оставалось за рамками. Нас интересовало, насколько люди отождествляют себя с местом: "старый город" и "новый город" обнаруживались при этом не только в Тихвине, где деревянный старинный городок и сборно-бетонная "слобода" очевидным образом противостоят друг другу, разделенные долиной речки, но и в Набережных Челнах, где обнаружился острый контраст "слободы" строителей гидростанции 50-х годов и суперслободы КамАЗа, и в Елабуге, где "новый город" существовал только ещё в проектах, связанных с намечавшимся (так и не состоявшимся) строительством огромного тракторного завода. Нас интересовало то, как жители воспринимают окружающий городской мир, и мы воспользовались несложной и эффективной техникой: школьники пятых-шестых классов по нашей просьбе рисовали "мой город". В Набережных Челнах на стандартных листах альбомчиков вырос по сути страшный мир, закованный в решётку швов между панелями, так что даже люди и автомобили на улице оказывались вписанными в ту же решётку. В Тихвине "миры", изображённые юными жителями "старого города" и "нового города", не имели между собой ничего общего, "новый город" виделся из старого как некий кубистический силуэт, тогда как "старого города" с другой стороны не видели и, как было проверено, практически не знали. Нас интересовало то, как и насколько готовы к самостоятельному мышлению жители городов, готовившиеся вступить во взрослую жизнь, и мы обнаруживали в сочинениях старшеклассников отпечаток глубочайшего конформизма при внешнем декоративном свободомыслии. Нам было важно понять, готовы ли хоть в какой-то мере рабочие, инженеры и менеджеры предприятий к возможностям и трудностям явственно надвигавшихся изменений в экономической жизни, открыты ли они к новым формам соорганизации усилий на решение новых задач, и мы обнаруживали невероятную робость в формулировке собственной оценки и конструктивных суждений относительно простейших вещей вроде освоения пространства вокруг "семейного клуба" или защиты детей от несчастных случаев...

Мы добились некоторых сдвигов. В Тихвине удалось соединить интересы разобщенных групп, связав задачу создания собственного клубного пространства подростков, задачу реставрации старинной почтовой станции, возможности музея и возможности, скрытые в такой пустой, казалось бы, формальности, как уроки труда в школе, на которых вполне оказалось возможным изготовлять детали облицовки и резного убора, т.е. делать осмысленные вещи при незначительной, но всё же оплате труда. В Елабуге, где нашим основным партнером стала генеральная дирекция строящегося завода, руководство которой мы убедили в значимости города для становления производства, нам удалось довести дело до такой точки, когда затраты на социальнонаправленную реконструкцию старого города вошли в сводную смету строительства завода отдельной позицией, что было очень существенным прецедентом (увы, отказ от строительства завода в условиях начавшейся перестройки перечеркнул достигнутое). В Набережных Челнах, усилив предварительную работу проведением крупной организационно-деятельностной игры, мы добились немедленного прекращения сноса остатков "старого", т.е. послевоенного города и подготовили проведение общегородского форума, сыгравшего впоследствии немаловажную роль в период противостояния общественности и старой партийно-советской власти.

Прозрачная конструкция модели все заметнее дразнила своей внутренней пустотой — было все очевиднее, что необходимо найти способ соединить вместе целостное четырёхподходное (естественнонаучный, социотехнический, социокультурный и методологический подходы) отношение к городу, которое мы и стали называть средовым подходом, с технологиями взаимодействия внешнего эксперта и города. Это удалось сделать сначала сугубо формальным образом, протащив тетраэдр через самое себя и получив гораздо более сложную стереометрическую фигуру (она известна в геометрии как гипертетраэдр), в которой все вершины пирамиды оказались “связаны” на её центр тяжести жёсткими стержнями, которым оставалось дать названия: программирование, проектирование, планирование, действие.

Разумеется, не следует придавать подобным картинкам магического значения. Они не более чем вспомогательное построение, позволяющее ощутить некоторое качественно новое отношение и потому — новое содержание. Средовым мы теперь имели право называть только такой подход, в котором на всех стадиях работы сохраняется целостность и естественнонаучного, и социотехнического, и социокультурного, и "надзирающего над самою целостностью" методологического отношений к городу. Однако для того, чтобы не только заявить возможность средового подхода к развитию города, но и осуществлять эту возможность, был только один путь, уже нащупывавшийся нами интуитивно, но теперь требовавший систематического осуществления: сохранить целостность средового подхода возможно не в созерцательно-наблюдательной позиции, но в деятельной позиции — через программы, проекты, планы, действия, через процесс взаимодействия с городом.

Пространственная модель выполнила свою роль: сама уже возможность видеть её "извне", заданная как, скорее, формальный приём, всё же означает некую внешнюю позицию по отношению к тому целостному отношению, которое мы назвали за неимением лучшего слова средовым подходом. И эта внешняя позиция означает практическое отношение, деятельный подход. Казалось бы, мы не получили ничего, кроме трюизма: кто же не согласен с тем, что городская среда в богатстве составляющих её взаимосвязей предметов в пространстве, индивидов и групп есть прежде всего мир человеческой деятельности? В действительности мы существенно продвинулись к пониманию того, что у нас в руках нет иной возможности обеспечить целостность средового подхода, кроме как наращивать средства всех традиционных подходов в единой цепочке: программа (процесс создания программы), проект (процесс создания и апробации проектов), план (процесс создания, согласования и реализации планов) и, наконец, само действие как сложное по природе взаимо-действие внешних экспертов, горожан и городских властей.

Естественно, только само сложное переходное время т.н. перестройки открыло для нас возможность развертывания длительного эксперимента по воплощению модели деятельно-средового подхода к городу.

Мы начали с довольно трудного испытания, пригласив для совместной работы в весьма нелегком по структуре московском квартале, примыкающем к Ленинскому проспекту и граничащем с Черемушкинским рынком, уже тогда, к 1991 году, ставшим центром разнохарактерной криминальной активности. При поддержке тогдашнего исполкома Черемушкинского района мы рискнули сопоставить собственные преимущественно теоретические наработки с огромным практическим опытом западных экспертов, накопленным ими, однако, в качественно других условиях Англии и Германии. Вместе мы впервые в России сумели добиться действительного вовлечения десятков жителей в анализ проблем квартала и в построение реалистической программы развития его потенциала, в процесс действительно массового обсуждения разрастания программы, проходившего по вечерам в местной школе. В результате сложилась реальная целостная программа, охватившая все без исключения стороны жизни квартала: от драмы жителей пятиэтажных "хрущёвских" домов до драмы гибнувшего в центре квартала пруда, от проблемы защиты внутреннего пространства квартала от выхлопных газов, стекающих в него с проспектов, до задачи более эффективного использования нежилых пространств и создания новых рабочих мест, повышения реальной эффективности едва встававшего на ноги местного самоуправления ⁴.

Первый опыт нуждался в закреплении и развитии, включая дальнейшую отработку вспомогательных инструментов взаимодействия различных специалистов и тех, кого следует считать экспертами по условиям жизни на месте, — самих жителей. Мы предприняли второй эксперимент в Москве, работая над программой развития группы кварталов, теперь уже в старом городском центре (Чистые пруды) и в тесном взаимодействии с ранее невиданным заказчиком — комитетом самоуправления. Вновь, отдавая должное обычной системе объективированной информации о планировке, застройке и населении вроде обнаружения того, что низко расположенные детские игровые площадки с их песочницами оказались своего рода сборниками вредных выбросов близрасположенной типографии и тяжелых автомобильных выбросов, мы сосредоточили внимание на обычно игнорировавшейся информации. Нас интересовал образ района в глазах сотрудников милиции и с точки зрения главного врача поликлиники, в восприятии почти изолированных в своих квартирах стариков и с точки зрения исполнительной дирекции самоуправления в пору его недолгого расцвета, оборванного решением мэра, воспользовавшегося тем предлогом, что якобы некоторые (не названные) комитеты самоуправления поддерживали путчистов в 1993г. Мы, наконец, подошли к тому ключевому моменту, когда взаимодействие с районом могло перейти в новое качество, которое уже потом обрело своё чёткое наименование - персонализация.

Персонализация, к которой мы интуитивно стремились с первых работ в провинциальных городах, предстала перед нами не только как принципиально важное средство установления подлинного взаимодействия, достижения реального соучастия жителей в нашей экспертной работе, но и как главная пружина возможного развития. Если ранее персонализованными для нас, как и для традиционных проектировщиков, оказывались лишь непосредственные заказчики, клиенты, то теперь мы обнаруживали, казалось бы, очевидное, но прежде никак не встраивавшееся в систему шагов и процедур профессиональной деятельности: свойства личности и ориентация сознания лидирующих фигур в местном сообществе. Наиболее ярко это проступило при сопоставлении двух школ, расположенных в идентичных постройках в двухстах метрах одна от другой. В условиях той же позднесоветской действительности, при той же подчиненности районному начальству дирекция одной школы стремилась к её доступной тогда модернизации, к вычленению классов, ученики которых нуждались в дополнительных педагогических усилиях, к расширению разрешённой уже хозяйственной самостоятельности школы, тогда как дирекция другой школы категорически не видела оснований для перестройки собственной деятельности на новый лад. Мы не могли не фиксировать качественные перепады в состоянии подъездов домов, обслуживавшихся теми же городскими управлениями, резкие перемены в объеме и качестве услуг, предлагавшихся отнюдь ещё не приватизированными магазинами... Район предстал перед нами как сложное, отнюдь не однородное поле деятельности и поведения организаций, групп, индивидов, среди которых оставалось выявить наиболее перспективных "агентов развития".

Пожалуй, только с этого момента мы могли понимать природу деятельности западных коллег не по книжной информированности о практике т.н. соучаствующего проектирования. С этого момента мы можем отсчитывать собственную действительную перестройку с обычного проектного, т.е. социотехнического подхода на деятельно-средовой, и формальное теоретическое построение модели получило шанс воплощения в действии.

Наша особая по отношению к западным коллегам сложность заключалась, конечно, не только в трудностях переориентации собственного профессионального мышления, но и в том, что мы имеем дело с общественным сознанием, столь долго закрытым, пассивным, не верящих в собственные силы людей, с социально-экономической и управленческой системой, вступившей в труднейший период структурного видоизменения, когда старые механизмы линейно-командного управления отнюдь не спешат уступить место новым, предполагающим непрерывное нахождение баланса между спросом, предложением и возможностями. Нужен был новый эксперимент, свободный от искажающих воздействий совершенно особого силового поля Москвы, и нам удалось убедить тогда ещё имевшее некоторые свободные ресурсы Министерство культуры профинансировать работу в нескольких малых городах центральной России. Нам нужны были как можно меньшие города, поддающиеся целостному охвату за короткий срок, но при этом обладающие хотя бы тенью хозяйственной и организационной самостоятельности. Мышкин с его шестью с половиной и Старица с её восемью с половиной тысячами жителей оказались весьма удачным выбором ⁵.

Одновременность работы в сходных по формальным свойствам городах позволила говорить об их своего рода персонализации, предопределявшейся глубоко индивидуальным в каждом случае сочетанием автономных действий в свою очередь персонализованных групп. Если в Мышкине нашим основным по содержанию партнером стали, наряду с людьми из городской администрации, сотрудники музея и библиотеки (к сожалению, ни в школе, ни в техникуме нам не удалось пробудить сильную ответную реакцию), то в Старице активисты из городской администрации создали ситуацию, при которой наш прямой контакт с интересными персонажами из местного сообщества оказался практически блокирован, и администрация "шлюзовала" его деликатно, но настойчиво. Если в Мышкине нам удалось обнаружить довольно мощное активное меньшинство из числа образованных старожилов и с их помощью выявить в местном сообществе два десятка вполне определённых в своих ориентациях групп (к примеру, полной неожиданностью оказалось, что одну из наиболее сильных и спаянных групп составили местные пчеловоды), то в Старице, где такой слой значительно тоньше, мы не смогли продвинуться далеко.

По счастливой случайности нас "нашла" работа ещё в двух любопытнейших местах — в посёлке Орджоникидзе в Крыму и в подмосковном Дмитрове. В обоих случаях нашими прямыми заказчиками были местные советы, и в обоих нам удалось включить в договор статью о финансировании работы местной экспертной группы, формируемой с нашим непосредственным участием. Здесь нет нужды описывать обе работы подробно. Важно лишь, что по-разному, но и в том, и в другом варианте мы работали не только с самим поселением (его центральным ядром в относительно крупном Дмитрове), но и с его природной округой, с обширной территорией в совокупности её экологических, хозяйственных и социальных проблем. Поселение — в результате взаимодействия с нами — оказывалось представлено уже не как абстрактная статистически описываемая масса людей, но как конкретная группа, собранная из разных специалистов, в равной степени способных воплощать интересы различных групп населения. Технология персонализации была продвинута ещё на шаг, и городская среда для нас на самом деле предстала как взаимодействие предметно-пространственного окружения в его истории и сложно-составного соотношения групп жителей.

И всё же недоинвестированность и связанная с ней вынужденная краткосрочность работы не позволяла отстроить всю цепочку деятельно-средового подхода с необходимой полнотой. Наконец, благодаря гранту Европейского Сообщества, мы получили возможность отработать все звенья необходимой цепи на очень удачной экспериментальной площадке — в микрорайоне Гончары во Владимире: очень компактная площадка на тысячу жителей в контексте крупного города с достаточно солидным культурным слоем во всех смыслах этого выражения ⁶. На этот раз мы могли построить деятельность в три ступени.

На первой мы выполнили почти традиционную проектно-аналитическую работу, предложив черновой очерк программы развития микрорайона, обсужденный и одобренный в городской администрации, что закрепило первые персональные контакты с местными специалистами, обслуживающими администрацию, и создало благоприятный режим последующим операциям.

Вторая стадия фактически началась с массированного социологического опроса местных жителей, задачей которого было не столько снабдить нас качественно новой информацией (социологические опросы практически всегда лишь подтверждают интуицию опытного аналитика), сколько пробудить в жителях интерес к предстоящей работе, в связи с чем интервьюер начинал беседу с предъявления нашего письма жителям Гончаров. Собственно работа была выстроена как цепочка из шести интенсивных семинарских занятий, в ходе которых первоначальное множество пришедших на встречу местных жителей сначало уменьшилось до шести участников, а затем медленно, семинар за семинаром, росло, пока не достигло тридцати с лишним человек. Персонализация взаимодействия развивалась без спешки и, следовательно, с меньшей вероятностью случайности контактов, тем более что мы озаботились постоянной сменой режима диалога: работа со всеми участниками в зале, где выписывались на бумаге и проблемы, и попытки их решения; непосредственно на территории, где к группе на время присоединялись другие участники; работа с тремя проблемными группами, получившими условные наименования "планировщики", "экономисты" и "управленцы"; и снова работа вместе, когда группы были представлены своими "спикерами" из числа местных жителей, и т.п. Финалом этой стадии работы стал “круглый” стол в мэрии, где конкретные проекты, являющиеся предметным выражением общей программы, представлялись уже их персональными носителями, выявившимися в ходе взаимодействия. Иными словами, финал стадии был достигнут тогда, когда первичная схема персонализации расширилась и обогатилась настолько, что мы имели право зафиксировать: этот уровень персонализации был невозможен и недоступен в начале работы, и потому новый уровень персонализации уже стал реализацией программы.

Наконец, третья стадия работы началась и получила возможность перспективного продолжения, когда по инициативе владимирских партнеров и на основании договора с администрацией мы перешли к консультированию местных групп развития как в самих Гончарах, так и на другой (обычная новая застройка) владимирской площадке.

Новое сопоставление наработанного нами опыта с обширным опытом работы западных коллег в проблемных городских зонах позволило констатировать, что в отношении стратегии, тактики и инструментария мы вышли на подлинно современный уровень, что дало возможность партнерского конструктивного участия в работе Зальцбургского конгресса планировщиков и девелоперов ⁷.

Накопленный к середине 90-х годов европейский и американский опыт приобрел наконец уже столь развитую осмысленную форму, что его оказалось возможно выстроить в форме своего рода хартии. Дело не в литературной форме, не в ориентации на обращение всех прочих в собственную веру. Время от времени принципиально важно достичь известной упорядоченности представлений о предмете и целях профессиональной деятельности, достигаемой не силой внушения, не обаянием авторитета, как это было в своё время с авторскими доктринами Ле Корбюзье, российских конструктивистов или Ф.Л.Райта, а согласием относительно содержания опыта, наработанного новыми профессионалами в существенно разнящихся экономических и культурных условиях.

Основанием для подготовки хартии стало всестороннее обсуждение темы бедности в городе, являющейся определяющей для российских городов постперестроечного времени, но отнюдь не устраненной и в наиболее богатых странах, где, напротив, в течение последнего десятилетия повсеместно наблюдается сгущение проблем бедных жилищ, кварталов, районов — прежде, всего из-за быстрого нарастания иммиграции и неэффективности политики государственных и муниципальных бюрократий. Однако, как показывает обширный опыт Европы и Америки, те же структурные принципы справедливы и для городских и пригородных территорий, где проживает т.н. средний класс,не распространяясь только на наиболее зажиточные районы. Принципы хартии суть принципы деятельно-средового подхода, преломленного через масштабный международный опыт, и потому их целесообразно назвать и хотя бы вкратце охарактеризовать. Ввиду неустойчивости терминологии мы всюду приводим тезисы хартии в их английском звучании наряду с интерпретацией по-русски.

1. Empowerment of People — правильнее всего перевести это как "мобилизация людского потенциала" путем большой просветительской работы и, главное, через вовлечение жителей, того самого активного меньшинства, которому мы уделяли всегда столько внимания, в процесс аналитической и конструктивной работы по формированию локальных программ развития. Естественно, что подобные программы обретают шанс на дееспособность только в том случае, когда они прорабатываются до деталей организационно-экономических механизмов и правовых рамок их функционирования. Очевидно из опыта, что без участия экспертов инициативные группы не в состоянии самостоятельно разработать и воплотить эффективные программы, но столь же очевидно, что без опоры на самосознающие группы из числа активных горожан эксперты остаются один на один с частным инвестором и городской властью, лишаясь возможности на реализацию своего потенциала в полном объеме.

2. Top Programs — Local Decisions — объемлющие программы при снижении уровня принятия решений до самого основания городского сообщества. И профессиональные, и социально-экономические основания деятельности таковы, что разработка и реализация решений на местном уровне (квартал, "соседство") практически чрезвычайно затруднены, если они не вписаны в контекст общегородских программ развития, признающих право принятия решений за низовым, опорным местным сообществом. Однако столь же ясно доказано опытом, что без передачи такого права на низовой опорный уровень обобщенные программы городского уровня или остаются на бумаге, или, чаще, искажаются в поле частных интересов до неузнаваемости, превращаясь в программы получения сверхприбылей теми, кто имеет в руках средства практического планирования ⁸.

3. Comprehensive Approaches — целостный подход, который нами определен как деятельно-средовой, не оставляющий в стороне от аналитического рассмотрения ни один из социальных, экономических, культурных, экологических и управленческих факторов потенциального развития территории. Обширный мировой опыт убедительно показал, что соединение первоначально разобщенных профессиональных подходов постфактум недостижимо, и для обеспечения целостности представлений о городской территории жизненно необходимо осуществление особой функции "хранителя целостности", оказывающейся специальной задачей эксперта — координатора и всеобщего посредника.

4. Rebuilding Local Economy — восстановление локальной экономической силы. Эта позиция принципиально важна, так как экономическая теория в течение полувека была сосредоточена на макропроцессах, практически игнорируя ключевую роль опорных низовых территорий для обеспечения занятости и создания рабочих мест, повышения квалификации и переобучения, производства продукции и услуг. В российских условиях переход к микроэкономическому мышлению особенно затруднен, так как до настоящего времени важность этого компонента развития не осознана ни городской администрацией, ни — что ещё опаснее — начинающими предпринимателями и самими жителями, воспитанными десятилетиями пассивного существования в единственном и едином поле огосударствления всякой деятельности. Однако и весь мировой опыт продемонстрировал со всей определённостью, что недопонимается как важность локальной экономики, так и ключевой вопрос обязательного реинвестирования части прибыли в территорию, и жизненной необходимости обеспечить несколько кругооборотов денежной массы в пределах локальной территории, прежде чем влиться в общегородские, региональные и национальные сети обращения.

5. Creating Networks — формирование сетей связей. Речь идёт о жизненной необходимости обмена опытом и эффективными организационными формами между самими опорными низовыми территориями городов. Речь идёт не о "сетевых связях внутри бедности", но о включении, интегрировании информационного обмена между развивающимися локальными территориями в существующие информационные сети. Современные технические средства позволяют строить такого рода сети в глобальном масштабе (подключение к сетям Internet через электронную почту и спутниковую телекоммуникацию), однако наиболее бедные городские территории лишены этой возможности, что особенно характерно для российской ситуации, где не только всё ещё мало достаточно мощных персональных компьютеров, но и технические средства связи остаются примитивными, ненадёжными и чрезвычайно дорогими относительно средних доходов жителей. И всё же необходимо хотя бы видеть проблему в категориях цели — впервые, благодаря персональному компьютеру и модему, возникла ситуация, когда разрушена монополия на передачу информации и горизонтальная связь индивидов и групп стала реальностью.

6. Widening the Role of Planners — расширение и углубление роли "планировщиков" (в русском языке нет аналога, потому что используемые представления о планировщике как градостроителе невероятно устарели, тогда как жёсткая схема профессий не предполагает необходимых "пустот" для заполнения новым содержанием ⁹. Речь идёт о том, что функции посредника-медиатора между различными групповыми интересами, взаимодействующими на опорной городской территории, явственно выходят на первый план относительно традиционных технико-технологических умений работы с предметным окружением. "Планировщик" волей-неволей выступает в роли социального работника, что в свою очередь предъявляет к его знаниям и умениям принципиально новые квалификационные требования, а это, со своей стороны, требует огромной работы по до- и переучиванию действующих специалистов.

7. Relative Social and Environmental Sustainability — способность территориального соседского сообщества к самоподдержанию (в экономических категориях о том же говорилось в п.4) зависит от степени, в которой экологические проблемы переосмыслены в категориях социальных проблем и социальных действий. Поскольку речь идёт о городе, о городских территориях, где интенсивность контактов и столкновения групповых интересов чрезвычайно высока, этот принцип означает необходимость коренного переосмысления представлений об экологии. Экологические принципы, выросшие из биологической трактовки жизни, требуют корректировки и дополнения принципами, опирающимися на социальное содержание городской жизни — только в этом случае шанс на переход от чисто отрицающей негативистской позиции (недопущение чего-то) к конструктивной, когда речь идёт о создании нового качества, снимающего на время прежнюю проблему. Так, скажем, общая проблема снижения уровня загрязнений в городе должна решаться одновременно на нескольких уровнях: макроуровень — развитие общественного транспорта и укрощение автомобильной стихии, равно как ужесточение требований к двигателям, горючему, водителям; средний уровень — грамотное регулирование потоков по уличной сети; микроуровень — грамотное решение проблемы автостоянок, защиты от шумов и выбросов, разделение путей автомобилей и пешеходов в микромасштабе квартала, переулка, двора. На каждом из этих уровней свои социальные и экономические факторы возможности, допустимости, реалистичности тех или иных решений, и достичь относительного оптимума возможно не только отсчитывая его от требований, но и от интересов и понимания людей.

Приведенный выше короткий список заведомо неполон и не до конца упорядочен, но его необходимо иметь в виду, чтобы осознавать направление, в котором движется активная мысль экспертов, при всех индивидуальных различиях в равной степени заинтересованных в том, чтобы мир города был миром развития потенциала населяющих его людей.

Повсюду это новое понимание наталкивается на сопротивление заинтересованных групп, традиционных институтов и учреждений, привычного мышления специалистов. Средовой подход, вернее, деятельно-средовой подход к городским проблемам несет в себе потенциал революционного сдвига в мышлении, когда эксперт по работе с предметом необходимо превращается в эксперта по сотрудничеству людей на основе их теоретически равной заинтересованности в предмете. Такого рода сдвиг неосуществим в течение нескольких лет, он требует длительной работы поколений, однако именно поэтому он — не абстрактное будущее, а реальность сегодняшнего выбора для всякого специалиста, действующего на арене города.