Мир архитектуры. Лицо города

Какой город самый "выгодный"?

Так думал Корбюзье и очень многие архитекторы-урбанисты, разделявшие его представления о современном градостроительстве. Компактные, плотно застроенные многоэтажными домами и обязательно новые города должны были, по их мнению, решить проблему расселения в XX веке. Но вот какого размера должны быть “идеальные” для жизни города — тут мнения специалистов разделились и довольно существенно. Цифра 3 миллиона, названная Корбюзье, казалась многим явно завышенной — не верилось, что в таком большом, а точнее сказать, гигантском городе удастся наладить хорошо организованную жизнь без дополнительных издержек.

В нашей стране вопрос о размерах “оптимального”, как было принято тогда выражаться, города особенно остро встал в послевоенный период, когда наряду с восстановлением разрушенных войной городов европейской части страны необходимо было вести освоение новых районов, новых ресурсов полезных ископаемых. А это делало строительство новых городов не только крайне нужным делом, но и широко распространенным, по сути дела, массовым явлением. Волжский, Ангарск, Братск, Новая Каховка и многие другие города ведут свою родословную как раз с того времени. Это было уже второе поколение советских новых городов — после Магнитогорска, Новокузнецка, Запорожья. И если тогда приходилось больше действовать второпях и на ощупь, то теперь были все возможности приступить к делу во всеоружии современной градостроительной теории.

Теория отдавала предпочтение преимущественному развитию малых и средних городов. Считалось, что они удобнее для жизни, чем большие. Смущали лишь издержки на создание инженерно-транспортной и социальной инфраструктуры, которые в городах малого размера были всё-таки несколько выше, чем в средних. В ту пору существовало множество научных работ и расчетов, с разных точек зрения обосновывающих “оптимальный размер” города. Сейчас, по прошествии четверти века, попытки найти единственный на все случаи жизни, наилучший (или хотя бы наиболее выгодный) размер города кажутся наивными, чем-то вроде поисков вечного двигателя или философского камня. Но тогда нам довелось не только застать время, но и принимать участие в научных баталиях по поводу размеров оптимального города — в те годы всё это воспринималось самым серьёзным образом, как последнее слово градостроительной науки.

Не следует думать, что концепция “оптимального города” была на вооружении лишь у советских градостроителей — ей уплатили дань и Западная Европа, и Соединенные Штаты Америки. Со свойственным им прагматизмом американцы определили, что самым дешевым для строительства является город с населением около 100 тысяч человек. У нас обычно назывались цифры 50—250 тысяч человек, хотя были и сторонники ещё большего укрупнения.

В соответствии с такими рекомендациями и разрабатывались генеральные планы новых городов. Размер города рассматривался как нечто незыблемое и не подлежащее изменению. Транспортная система, общегородской центр, вся функциональная структура такого города были изначально рассчитаны на его “оптимальный размер”. Все рассчитано, все сбалансировано, все издержки минимизированы — одним словом, такой “оптимальный город”, казалось бы, должен работать как безотказный, совершенный механизм.

И вот тут — как нередко бывает — жизнь нанесла теории “оптимального” города неожиданный удар. Притом удар такой силы, от которого она уже никогда так и не сумела оправиться. Выяснилось, что города, заложенные и построенные по тщательно проведенным расчетам и детально разработанным генпланам, не хотят или не могут укладываться в отведенные им размеры. Город Волжский, например, был рассчитан на 35 тысяч человек, а уже через три года его населяло 150 тысяч. И это был отнюдь не единичный случай — ошибки в определении расчётной численности населения были зафиксированы буквально во всех случаях проектирования и строительства новых городов. Причем ошибки были серьёзные, на порядок и больше, и все они были в сторону занижения расчётной численности населения по отношению к её фактическому значению. Одним словом, города стремились стать как можно больше — малые торопились стать средними, средние поскорее перейти в категорию крупных.

Процесс разрастания развивался настолько стремительно, что за одно только десятилетие генеральный план, рассчитанный на 25—30 лет, приходилось переделывать по два, три, а то и больше раз. Тогда-то градостроители стали всерьёз задумываться над тем, почему такое происходит, в чем исходная причина ошибок. Таких причин, как всегда, нашлось немало — тут и выгоды расположения нового города в системе других городов, и его привлекательность для населения как нового. Ну и, пожалуй, наиболее серьёзная причина — выгоды размещения нового промышленного производства для министерств и ведомств в городах с достаточно большой численностью населения.

Главный вывод, который пришлось сделать градостроителям, выглядел неутешительно по отношению к тем теориям, которые они исповедовали. “Оптимального” города нет и быть не может. В различных конкретных условиях наиболее эффективным оказывается тот или иной конкретный размер — когда 10 тысяч, а когда и больше миллиона. Причем и такую величину ни в коем случае нельзя считать окончательной, раз и навсегда заданной, она меняется, поскольку меняются и порождающие её условия. Значит, генеральный план развития города не может составляться как статичный, во всех деталях определённый и законченный документ. Он должен быть гибким, открытым для изменений, иногда даже непредсказуемым.

Нелёгкий вывод — он требовал отказаться от многого из того, что было привычным, прочно устоявшимся в градостроительстве. Старейший советский градостроитель Виталий Алексеевич Лавров был одним из первых, кто решился сказать об этом вслух, а затем написать в своих статьях и книгах.

Но тут нам придётся в очередной раз нарушить хронологию и перескочить назад — из 60-х годов в 20-е, поскольку именно тогда родились идеи открытой, гибкой структуры городского плана.