Город — Линия
Сначала немного о том времени и той обстановке, в которой происходило
столкновение идей урбанистов и дезурбанистов в нашей стране. В
1928 году был утвержден первый пятилетний план развития народного
хозяйства СССР. Курс на индустриализацию требовал создания новых
крупных промышленных предприятий, в том числе и в ранее не освоенных
районах страны. Урбанисты полагали решить проблему созданием сети
новых городов с населением 50—80 тысяч человек в каждом. На практике
так оно и вышло, с той уже известной нам оговоркой, что в некоторых
городах расчётная цифра численности населения была увеличена в
действительности до 200 тысяч и более.
 Однако речь шла, конечно, не только о конкретных градостроительных
мероприятиях на одну-две пятилетки, а о долгосрочной стратегии
формирования системы социалистического расселения. По этому поводу
и разгорелась дискуссия между ведущими градостроителями в 1929—1930
годах. Точка зрения урбанистов: создание разветвленной системы
новых социалистических городов. Причем с упором на “тотальное
обобществление” быта. На стороне урбанистов выступал тогда и молодой
В. Лавров. Выполненный им в 1929 году совместно с А. Крутиковым
и В. Поповым проект города-коммуны Автострой на 50 тысяч жителей
считался классическим примером урбанистического подхода. Компактный
план расчленен на несколько “жилых комбинатов” по 8 тысяч жителей
с развитой системой общественного обслуживания в каждом. Промышленность
— автомобильный завод в районе Нижнего Новгорода (ныне г. Горький)
находится на сравнительно небольшом расстоянии от жилой зоны,
но отделен от нее полосой зелени — так называемым санитарным разрывом.
Так или примерно так представляли себе урбанисты будущую картину
социалистического расселения. Совсем иначе виделась она дезурбанистам.
Они брали за основу расселения разветвленную сеть транспортных
магистралей, вдоль которых и размещались полосы жилой застройки,
удобно связанные с линейно расположенными промышленными и сельскохозяйственными
объектами, комплексами обслуживания и прочими необходимыми элементами
социалистического города. Впрочем, самого слова “город” они предпочитали
не употреблять, говоря именно о системе расселения как новом целом,
ликвидирующем деревню, а значит, и противоположность между городом
и деревней, то есть и сам город тоже.
В пылу полемики М. Гинзбург даже объявил урбанизацию принадлежностью
капиталистического общества, а процесс будущей дезурбанизации
всецело связал с социалистическим плановым хозяйством, при котором
только и возможно “установить впервые в человеческой деятельности
совершенно новые принципы разумного расселения, по которым будет
равняться в дальнейшем пролетариат Европы и Америки”. Гинзбург
твердо верил в то, что “новые принципы социалистического расселения
должны дать максимальную свободу каждому пролетарию, максимально
окружить его воздухом, простором, солнцем и зеленью, максимально
связать его с природой, которой так жестоко лишены обитатели капиталистических
городов”.
 Однако
при всей остроте чисто теоретической полемики между сторонниками
двух концепций, при том, что принципиальные их схемы, казалось,
сшибались в непримиримом противоборстве, положение менялось, как
только перед архитекторами возникала практическая задача. Кстати,
не лишним будет отметить, что страстный сторонник урбанизма в
1929 году, В. Лавров лишь годом раньше провел под руководством
Н. Ладовского тщательный анализ города-линии, спроектированного
под Мадридом архитектором Сориа-и-Мата, и опубликовал свой проект
на ту же тему. В реальном проектировании противоборствующие концепции
сложно смыкались и даже объединялись.
Так, когда Ладовский с бригадами студентов начал работу над проектом
Магнитогорья (Магнитогорска), он считал город-линию “между двумя
основными центрами тяготения — заводом и Магнитной горой” лишь
первой, подготовительной стадией освоения территории. Как писал
Ладовский в пояснении к проекту Магнитогорья, “город-линия качественно
изменяется по мере своего роста-развития, постепенно переходя
от низшей формы города-линии в высшую форму города-плоскости”.
О сложном слиянии разных представлений в одной идее, нацеленной
на практический результат, свидетельствуют и проекты Нового Чарджоу.
Здесь архитектор должен был в полном смысле создать “вторую природу”,
видоизменить ландшафт, перестроить рельеф, создать микроклимат,
создать в долине Амударьи новую среду обитания в масштабе крупного
района. Общим для всех проектов Нового Чарджоу естественным образом
становилась прямоугольность, прямо следовавшая за рисунком сети
ирригационных каналов на плоской земле. В то же время само понятие
“длинные земли” естественным образом порождало образ протяженной
планировочной сети, наращивавшейся в пространстве и времени вместе
с развитием ирригационной системы. Отталкиваясь от местных традиций,
ориентируясь на использование в строительстве дешевых местных
материалов —- камышита (прессованный камыш с добавкой гипса),
глины, древесного каркаса — архитекторы пришли к необходимости
формирования жилой полосы, окаймленной зеленью и водой канала,
нанизывая на эту полосу одинаковые компактные (180Х200 метров)
кварталы.
Жюри конкурса на планировку Нового Чарджоу обоснованно отмечало,
что эскизный проект, созданный В. Калмыковым и Л. Гриншпуном,
содержал “идею жилья, отвечающую в максимальной степени местным
условиям, гибкость плана, поддающуюся свободному развитию как
вдоль линии железной дороги, так и вдоль главного водного пути”.
 Вглядываясь в линии проектов, вчитываясь в сопровождающие
их тексты пояснительных записок, видим, что именно из сочетания
лучшего в концепциях как урбанистов, так и дезурбанистов, при
естественном отказе от крайностей уже вырастала замечательная
градостроительная школа. К сожалению, её развитие было искажено
и нарушено грубым и прямолинейным вмешательством. После справедливой
критики крайностей и преувеличений в 1929 году статьи и постановления
1930 года запестрели обвинениями в адрес архитекторов, “скрывающих
под “левой фразой” свою оппортунистическую сущность”. В постановлении
ЦК ВКП(б) “О работе по переустройству быта” от 16 мая 1930 года
прямо говорилось: “Проведение этих вредных утопических начинаний,
не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности
населения, привело бы к громадной растрате средств и дискредитации
самой идеи социалистического переустройства быта”.
Наиболее печально то, что столь жёсткая оценка, приведшая на
практике к отстранению от решения градостроительных задач талантливых,
преданных делу социалистического строительства людей, была дана
как раз в то время, когда обобщающий, синтезирующий взгляд уже
был выработан. Н. Милютин, бывший тогда председателем Правительственной
комиссии по строительству новых городов, делавший доклад во время
публичного диспута в Коммунистической академии 20 мая 1930 года
(постановление не было ещё опубликовано в эти дни), утверждал
факт необходимого синтеза. Докладчик указал, что для него нет
проблемы урбанизма или дезурбанизма, что главной стала иная проблема
—“соединение преимуществ жизни в городе с преимуществами жизни
в деревне”. Новая система расселения рассматривалась в неразрывной
связи урбанизации с размещением производства, его организацией.
Архитектурно-градостроительные концепции вышли за рамки узкопрофессионального
мышления, начали срастаться с концепциями планового развития социалистического
общества и его экономики.
|
