Мир архитектуры. Лицо города

Глава 2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ГОРОДА

Тайны Парижа

Наверное, в мире очень немного городов, которые по своей притягательности могли сравниться с Парижем. "Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли Москва",— написал Маяковский, побывав в столице Франции. "Праздник, который всегда с тобой",— сказал о Париже Эрнест Хемингуэй. В чем же обаяние города, которое так неотразимо действует едва ли не на каждого, кто туда попадает?

Попробуем ответить на этот вопрос на основании собственного опыта — нам посчастливилось неоднократно быть в Париже. Прежде всего — это ощущение необыкновенной наполненности жизнью. Конечно, Париж — очень большой город, но всё же и для такого многомиллионного гиганта он имеет необычайно развитую систему центра. Здесь три сгустка общественной жизни, каждый из которых мог бы претендовать на роль общегородского центра. Монмартр — здесь властвует парижская "богема", место, пожалуй, наиболее посещаемое туристами. Узкие улочки Латинского квартала отданы во власть студентов, молодёжи — тут напряженный ритм жизни не стихает даже в ночные часы. Наконец, парадный проспект Елисейских полей — главная витрина буржуазного Парижа. И всюду, в каждом из этих удаленных друг от друга эпицентров города кипит своя жизнь, сюда стекаются толпы людей и машин, что производит впечатление тщательно разыгранного спектакля, все участники которого являются одновременно и исполнителями ролей, и зрителями. А ведь есть ещё и знаменитые парижские бульвары, и не менее знаменитые набережные Сены, и многое, многое другое.

И конечно, особенно удивляет необычайное разнообразие пространственных форм организации жизни города, несходство соседствующих друг с другом типов городской среды. Узкие и крутые улочки Монмартра, широкие озелененные коридоры бульваров, весёлая толчея в "ущельях" Латинского квартала.

Но главное, пожалуй, строгое величие Лувра, зелёный ковер сада Тюильри, неожиданный простор площади Согласия, за которой начинается парадный блеск Елисейских полей, поднимающихся к Триумфальной арке на площади де Голля. И там на горизонте, но на продолжении все той же нескончаемой прямой, встают как мираж призрачные небоскрёбы площади Обороны. Большая ось — три километра от площади Бастилии до площади де Голля — так называют этот гигантский градостроительный ансамбль — славу и гордость французской столицы.

Не сразу складывалась большая ось Парижа. Отправной точкой для неё стал Лувр — резиденция королей Франции. Начало бурной строительной деятельности по созданию нового центра Парижа было положено ещё в середине XVI века, когда на месте построек старого Луврского замка был сооружен первый корпус так называемого Нового Лувра. Два десятилетия спустя был построен новый Тюильрийский дворец к западу от Лувра, с востока к Лувру примыкали затесненные городские кварталы. В последующие годы от Лувра к Тюильри потянулись соединительные корпуса, ясно обозначив тенденцию сращивания двух дворцов в единый гигантский комплекс.

Тем временем к середине XVII века все более ощутимым становится идущее из Италии влияние нового стиля — барокко. Невиданный дотоле размах барочных композиций Рима по-своему преломляется на французской почве, давая начало своеобразному, более строгому стилю, получившему позднее название классицизма. Точно так же, как французские зодчие сумели "переплавить" барокко в классицизм, их российские коллеги столетием позже, отталкиваясь от французского классицизма, придут к самобытному "русскому ампиру". Но и в петербургских ансамблях XVIII века, и в парижских планировках XVII века в равной мере проявляется могучее влияние итальянского барокко, положившего начало целостной градостроительной композиции, основанной на осевой перспективе.

Классическим примером такой композиции стал Версаль — загородная резиденция Людовика XIV, спланированная величайшим мастером садово-паркового искусства Андре Ленотром. Ленотр разбил непосредственно перед Версальским дворцом грандиозную по размерам площадь Армии, соединяющую три разбегающихся в разные стороны планировочных луча. Центральный луч — дорога на Париж. Обозначенная тем самым центральная ось ансамбля получила активное развитие на запад, подчинив себе всю планировку Версальского парка.

Непосредственно перед фасадом дворца Ленотр разбил так называемый водный партер с двумя бассейнами, отмечающими ось ансамбля. Отсюда, с дворцовой террасы, открывается вид на лежащие ниже боскеты, прорезанные широким зелёным ковром длиной около 300 метров, который переходит в водную гладь огромного крестообразного канала. Геометрически строгий рисунок планировки построен на сочетании осевых перспектив, ориентированных на главные опорные узлы всей композиции. Версаль, конечно, заслуживает особого разговора как непревзойдённый шедевр садово-паркового искусства. Но для нас сейчас важнее всего то, что ведущий его строитель Андре Ленотр сразу же после окончания основных работ в Версале развил кипучую деятельность в Париже, используя — вполне естественно — только что опробованные версальские "заготовки".

Первым делом Ленотр осуществил разбивку Тюильрийского парка, чётко фиксируя в его планировке центральную ось на продолжении продольной оси Луврского ансамбля. Затем он продолжает ту же ось широким, обсаженным деревьями проспектом Елисейских полей, который протянулся до заставы Звезды, многолучевая планировка которой также напоминает аналогичное завершение оси Версальского парка.

Сравнительно немного осталось довершить преемникам Ленотра — окончательно построить Лувр, создать площадь Согласия, воздвигнуть Триумфальную арку на площади Звезды (теперь де Голля)... Вот и вся западная, главная половина большой оси Парижа, какой можно увидеть её сегодня. Восточная половина — улица Риволи от Лувра до площади Бастилии появится позднее, но её архитектурно-композиционное значение несравнимо меньше, чем у западной, сформированной прежде всего усилиями Ленотра.

Итак, широкие эспланады, уходящие, кажется, в беспредельную даль, прямые как стрела проспекты пролегли в теле города. Большая ось Парижа даёт совершенно иную трактовку городского пространства, чем было принято раньше. Улица и площадь перестают быть лишь по необходимости незастроенными участками, как бы прорубленными в плотном теле городской застройки. Они обретают совершенно самостоятельную ценность. Площадь Согласия демонстративно "отказывается" от периметральной застройки — она является площадью "как таковой". Широкий зелёный ковер проспекта Елисейских полей — дорога, обсаженная рядами деревьев, устремляется в беспредельную даль, а фасады стоящих по бокам домов лишь скромно сопутствуют ей.

Композиция открытых городских пространств, система архитектурно оформленных планировочных узлов и связей — улиц и площадей — становятся определяющим фактором всей планировки города. Определяющим не только удобное функционирование города (вспомним, городское движение ещё не набрало достаточную силу), но его обновлённое архитектурное лицо.

Начало такой трактовке городского плана положено формированием большой оси Парижа на рубеже XVII и XVIII веков. Четкость геометрического рисунка увязанных в единое целое улиц и площадей на долгие годы (вплоть до нашего века) станет критерием оценки совершенства городского плана и мастерства градостроителя. Многим городам мира, и большим, и совсем малым, предстоит и в XVIII, и в XIX, и даже в XX веке испытать насебе влияние во всех смыслах слова классического парижского образца. Но и сам Париж в этом отношении не сказал ещё последнего слова вплоть до второй половины XIX века.

Как раз тогда стал особенно ощутимым контраст между блеском и роскошью площадей, проспектов и дворцов нового центра Парижа и переуплотненностью, антисанитарным состоянием его старых центральных кварталов. Но не только — в город пришли железные дороги, все возрастающее движение буквально задыхалось на извилистых, узких улочках старого Парижа. В таких условиях планировочная реконструкция Парижа стала назревшей проблемой. Разрешить её взялся полицейский префект Парижа барон Осман вместе с главным архитектором города А. Альфаном и целой группой специалистов-планировщиков.

В общих чертах план Османа сводился к "исправлению" исторически сложившейся планировки Парижа путем пробивки и застройки новых широких (следовательно, пригодных для набирающего силу уличного движения) магистралей, увязанных в одну систему с уже сложившейся столичной осью восток-запад. Помимо чисто градостроительных задач, план Османа преследовал особые экономические и даже политические цели. Во-первых, занять на крупномасштабных строительных работах имевшиеся в избытке свободные рабочие руки. Во-вторых, облегчить действия полиции по контролю за центром Парижа на случай массовых народных выступлений; на широких и прямых магистралях непросто воздвигать баррикады, зато куда как сподручнее разгонять демонстрации и наводить "порядок" с помощью конницы и артиллерии. Опыт революционных боев в Париже 1848 года делал подобные соображения отнюдь не второстепенными для начальника парижской полиции.

Как бы то ни было, мероприятия Османа существенно повлияли на планировку Парижа и заметно сказались на его общем архитектурном облике. Без малого два десятилетия потратил Осман на то, чтобы реализовать основные положения своего плана. Улица Риволи была проложена далеко на восток и достигла Сент-Антуанского предместья, тем самым было подчеркнуто значение большой градостроительной оси восток-запад и фактически завершено её формирование. Перпендикулярно к большой оси был проложен второй диаметр север-юг, который составился из трёх отрезков — бульваров Севастопольского, Страсбургского и Сан-Мишель. Образованный двумя диаметрами крест был органически дополнен системой кольцевых магистралей. Сложившееся к концу XVIII века в северной части парижского центра полукольцо обходных магистралей от площади Согласия до площади Бастилии было замкнуто на юге благодаря пробивке нового Сен-Жерменского бульвара. Наконец, по старым городским заставам прошло второе, внешнее кольцо бульваров, связавшее между собой и с центром не только окраинные районы, но и главные парижские вокзалы. Если добавить, что вновь пробитые магистрали были практически заново обстроены многоэтажными домами с характерными парижскими мансардами, то станет ясно, что в результате "хирургического вмешательства" Османа Париж в его центральной части сильно изменился, получил тот облик, который в целом сохраняется и в наше время.

Реконструкция Османа послужила своего рода эталоном для многих европейских городов, особенно крупных. Широкие прямые улицы с осевыми перспективами, сходящиеся к площадям, парадно оформляющим главные планировочные узлы города, стали нормой европейского градостроительства. Вот как далеко во времени простирается влияние мятежного духа итальянского барокко (помните, все началось с Доменико Фонтана и порта дель Пополо). Вряд ли даже кому-либо из профессионалов-градостроителей доводится вспомнить об этом, глядя на широкую и прямую как стрела улицу нового города, обстроенную с двух сторон домами.

Османовский образец сохраняет определённое влияние до сих пор. Однако нельзя сбросить со счетов, что со времени градостроительной деятельности Османа прошло уже больше века. При всей крупномасштабности и дальновидности его реконструктивной программы невозможно было в середине XIX века в полном объеме предвидеть, насколько усложнятся градостроительные проблемы к концу XX века, хотя бы в одном только вопросе городского транспорта. Широкие проспекты уже давно работают на пределе своей пропускной способности — они буквально забиты автомобилями. Площади превратились в транспортные развязки, чаще всего весьма неудобные и для движения, и для пешеходов. Новое отношение появилось и к старой застройке, к исторически сложившейся планировочной структуре городских центров. Все менее приемлемым кажется "хирургическое вмешательство", по типу Османа — слишком много невосполнимых потерь уже понесли старые центры в нынешнем веке.

Ну а что касается Парижа, то Османова "хирургия" была для него весьма своевременной и, по-видимому, пошла на пользу. Во всяком случае, мало кто вспоминает, какие шрамы оставила она в теле парижского центра. Невозможно представить себе сегодняшний Париж без кольца бульваров или улицы Риволи. Они стали неотъемлемой частью того удивительного и прочного соединения архитектуры с жизнью, которое лучше всего передается коротким присловием: "Париж — всегда Париж".