Градостроительство и градостроение
Понятия “управление” и “регулирование” состоят в родстве, но
означают всё же разные принципы взаимодействия между целями и
способами их достижения. Управление — действие через предписания.
Чем точнее предписание вобравшее в себя огромный опыт решения
аналогичных задач, тем эффективнее управление. Однако действовать
посредством предписаний можно до тех пор, пока управляемые системы
организованы относительно просто, а цели сформулированы совершенно
однозначно. Идеальным образцом такого взаимодействия является
армейская организация, подчиняющаяся своду предписаний — уставу.
Регулирование — действие через стимулы, через создание условий,
при которых поведение различных элементов системы преимущественно
предопределяется свободным предпочтением. Образцом такого взаимодействия
является рынок товаров и услуг, чутко реагирующий на колебания
спроса и вместе с тем регулирующий спрос за счёт порождения новых
товаров, новых услуг, то есть новых потребностей.
 Градоформирующая деятельность,
имеющая дело со сложнейшими системами жизнеобеспечения города,
неизбежно представляет собой сочетание обеих форм взаимодействия.
Одну принято называть градостроительством, другую — функционированием
города. Вместе они складываются в непростую, растянутую во времени
действительность, которую лучше всего именовать градоустроением.
В историческом прошлом, как мы уже говорили, роль градостроителя
брали на себя закон и обычай, в результате чего и командующий
римским легионом, и чиновник, командировавшийся в далекую провинцию
из столицы императорского Китая, и русский воевода твердо и точно
знали, какие управляющие действия надлежало предпринять, чтобы
построить город на новом месте. Но ведь и функционирование города,
слабо изменявшееся в течение столетий, подчинялось закону и обычаю,
которые были известны каждому подростку. Именно поэтому в городских
советах европейских городов XIII—XVI веков купец, ремесленник
(беднота к управлению, разумеется, не допускалась), историк или
художник могли вполне компетентно исполнять свои обязанности.
За состоянием мощения улиц Флоренции тщательно и профессионально
наблюдал поэт Данте Алигьери, в решении всех дел Нюрнберга принимал
живейшее участие художник Альбрехт Дюрер, приведение в порядок
городских укреплений той же Флоренции поручалось скульптору и
живописцу Микеланджело Буонарроти и т.д.
Конец городских коммун, побежденных в борьбе с крепнувшими монархиями,
хотя и не уничтожил полностью деятельность городских советов,
но подчинил её контролю королевских чиновников. С XVII века почти
повсеместно деятельность по управлению жизнью города и тем более
по градостроительству все более отчуждалась от рядовых горожан,
становилась для них чем-то внешним, навязанным сверху.
К концу прошлого века настолько выросла сложность городского
хозяйства, так выросли расходы на поддержание города, что повсеместно
(даже в России с её политической отсталостью) начались перемены:
все большее число вопросов функционирования городов переходило
в руки выборных органов самоуправления. Сила инерции, однако,
велика, и архитектурно-градостроительное мышление упорно продолжало
ориентироваться на схему прямого управления. Свободно двигая карандашом
по листу бумаги или перемещая макеты сооружений по столу, архитектор-градостроитель
довольно долгое время предавался иллюзии, будто он управляет будущим
функционированием города. В действительности он управлял лишь
расположением условных предметов (макетов сооружений) в условном
пространстве.
Особенно ярко противоположность управляющих и регулирующих представлений
о городе проявилась в 20-е годы нашего века, когда, скажем, один
из лидеров современной архитектуры, Ле Корбюзье, мог без каких-либо
внутренних тревог предложить построить Москву наново, по соседству
со старым городом. Предполагалось, что от всей старой Москвы сохранились
бы некоторые памятники, а все остальное должно было превратиться
в лесопарк. Разумеется, подобные затеи слишком явно расходились
с жизнью, чтобы их могли воспринять всерьёз. Однако не следует
думать, что такой подход полностью ушел в прошлое.
Один из авторов книги имел любопытный обмен мнениями во время
обсуждения проекта детальной планировки нового города. На вопрос:
“Почему же вы закладываете по соседству со старой застройкой такие
огромные кварталы?” — последовал весьма характерный ответ: “Что
вы, они скорее маленькие!” Речь очевидным образом шла не о физических
размерах как таковых, но об отношениях. В вопросе новые кварталы
были соотнесены с обжитыми старыми, очень человечными — с габаритами
в среднем 100Х 150 метров. В ответе тоже было скрытое сопоставление,
но с кварталами, уже выстроенными в городе Тольятти, с габаритами
1 км X 1 км.
В обоих случаях — сопоставление. Но в вопросе сопоставление с
образом жизни людей, привыкших осваивать каждый квадратный метр
участка при низкоэтажной застройке. В ответе же проводилось сопоставление
с мертвой схемой, удобной для строителей (огромные, очень длинные
жилые дома), но неуютной и неудобной для жизни людей. В обоих
случаях мы имеем дело с актом управления: назначение средних габаритов
квартала городской ткани. Но в первом варианте акт управления
автоматически предполагает развёртывание интенсивного процесса
регулирования дальнейшего землепользования: жильцы новых домов
стимулируются к тому, чтобы самостоятельно освоить, наполнить,
оживить “свое” внутриквартальное пространство. Во втором же варианте
автоматически предполагается, что внутриквартальное пространство
останется столь же “ничьим” для жителей, что и пространство вдоль
транспортных магистралей, ограничивающих квартал.
Сознательный или бессознательный выбор в пользу однозначно управляющей
или регулирующей логики градоустроения существенно меняет содержание
всех без исключения понятий. Слово не меняется, но резко меняется
вкладываемый в него смысл. Центр города — в первом случае речь
будет идти о взаиморасположении некоторого числа сооружений с
однозначно предписанными им функциями: универмаг, театр, библиотека
и т.п. Во втором случае речь будет идти о жизненно важном для
города пространстве, наполнение которого зданиями и сооружениями
должно осуществляться постепенно, назначение построек может меняться,
но в каждый момент времени это общественное пространство должно
обладать несомненной, очевидной, ощутимой “завершенностью”. В
первом случае мы имеем дело с “готовым” заранее результатом, который
как по мановению волшебной палочки должен стать реальностью, во
втором — с процессом, все стадии и элементы которого заранее предвидеть
невозможно, да и не нужно.
Такую же контрастность интерпретаций мы уловим для любой части
города. Главное же заключается в том, что управляющая логика автоматически
настраивает мышление градостроителя на соотнесение с нормами,
правилами, образцами, с тем, чтобы “отсчитывать” всякое МЕСТО
не столько от него (от места), сколько от всеобщих и потому безразличных
к ЭТОМУ МЕСТУ управленческих систем. Регулирующая же логика учитывает
наличие всеобщих систем, но привлекает внимание проектировщика
к особенностям именно ЭТОГО МЕСТА и в ЭТО ВРЕМЯ!
Получается, что независимо от профессионального умения и даже
творческих способностей градостроителя, именно выбор логики предопределяет
результат. В управляющей логике, вольно или невольно, архитектор-градостроитель
приучает себя мыслить как чиновник, в регулирующей — как “садовник”,
который выращивает плодовое дерево, сообразуясь с особенностями
микроклимата, почвы, сорта, ожидаемых вредителей, внезапными заморозками
или сушью.
Речь идёт о мировоззренческом вопросе. В управляющей логике градостроитель
отождествляет себя с бюрократической властью и тяготеет к тому,
чтобы диктовать, чтобы относиться к мнению всех остальных как
к досадной помехе. Напротив, в регулирующей логике градостроитель
осознает себя как исполнитель одной из важных ролей в процессе
градоустройства, но принимает во внимание ограниченность своих
профессиональных возможностей и необходимость считаться со всеми
другими ролями, признавая и их важность.
Понятно, что до середины 80-х годов управляющая логика была наиболее
распространена. Именно поэтому, скажем, если градостроители-эксперты
уверились в необходимости прокладки третьего транспортного кольца
в Москве, то они не считали нужным убеждать кого-либо в том, чтобы
избрать именно такую, а не иную форму решения транспортных проблем
столицы. Убедить следовало только городское начальство. Сторонники
же регулирующей логики, включая авторов этой книги, были в столь
очевидном меньшинстве, что им оставалось только “вопиять в пустыне”.
Социальный климат, утвердившийся в стране после XXVII съезда КПСС,
резко изменил ситуацию. “Регулятивисты” получили мощную поддержку
и перешли в наступление.
|
