Чертёж и реальность
На коленях статуи правителя Гудеа из месопотамского Лагаша (XXII
в. до н. э.) лежит доска, а на ней изображен план города. Нет
сомнения в том, что градостроительные планы гораздо древнее, об
этом говорят археологические находки. Искусство чертежа уходит
своими корнями в искусность землемеров, которым каждый год после
паводка приходилось заново размерять поля. Геометрия — в полном
смысле слова земная наука, а навык изображать предметы и местность
в плане представляет собой, по-видимому, древнейшую из освоенных
человеком форму абстрагирования, выявления скрытой сущности из-под
множества внешних деталей.
Конечно же, изображение на плане местности, то есть простейшая
схематическая карта, должно было предшествовать изображению плана
сооружения или города. Однако они соединились так давно, что так
и остались в неразрывной паре: план местности и план города на
ней — генеральный план. Уже древние египтяне освоили масштабное
изображение, приравнивая, скажем, одну пядь на папирусном свитке
к одному локтю в натуре, и хотя в средневековье искусство масштабного
построения иногда забывалось, его быстро возрождали вновь и вновь.
Но даже если точный масштаб изображения и не выдерживался, как,
например, на плане Киева, составленном в последние годы правления
царя Алексея Михайловича, старинные чертежники (скорее рисовальщики
— изографы, как их называли греческим словом) стремились как можно
точнее изобразить отношение частей города друг к другу.
Итак, мы исторически “обучёны” пониманию масштабных чертежей
городской планировки. Однако по-настоящему обучёны только профессионалы
— географы, землемеры, строители, архитекторы. Отнюдь не случайно
старинные рисовальщики стремились к тому, чтобы всячески обогатить
план, придать ему дополнительную наглядность. Так называемый “годуновский”
план Москвы или план Парижа, составленный по распоряжению министра
Тюрго в начале XVIII века,— строго говоря, не столько планы, сколько
особые “изометрические” изображения — как если бы город был виден
с воздуха. Сначала довольно точно строился подлинный план города
с его улицами, площадями, стенами, рекой, каналами, рвами, а затем
художник словно выращивал из плана все здания с их фасадами и
крышами. На таком “плане” любой горожанин мог опознать знакомые
сооружения, заодно удостоверяясь в правильности своего представления
об их расположении в пространстве.
Это очень древний принцип изображения, нередко дополнявшегося
тем, что на мостовых улиц и площадей начертаны их названия, а
на фасадах домов в отдельных случаях можно прочесть, кто жил в
каждом доме, сколько человек и даже сумму выплачиваемого владельцем
городского налога. Принцип древний, но он широко используется
и в наши дни — на специальных картосхемах, издаваемых для туристов,
чтобы облегчить им ориентацию в незнакомом городе или на территории
огромной выставки, зоопарка, ботанического сада.
Такой тип изображений в полной мере нагляден, но работать с ним
можно только в тех случаях, когда изображаемый город невелик.
Разрастание физических размеров городов настоятельно требовало
изготовления “сухих”, строгих и точных планов. Исчезли изображения
фасадов и крыш. Если город очень велик, то приходится отказаться
От изображения отдельных зданий и в плане, ограничиваясь обозначением
границ кварталов. Зато появилась возможность нанести на план города
“горизонтали” его рельефа, чтобы сразу видеть все уклоны, все
перепады высот между разными точками городского пространства.
Самые общие схемы отношения каркаса и ткани города можно увидеть
и построить и на таком чертеже, но, как только нам необходимо
вглядеться в участок города пристальнее, чтобы разглядеть возможности
реконструкции или нового строительства вдоль проспекта или вокруг
площади, приходится искать план более крупного масштаба. В результате
вместо одного сборного чертежа мы имеем уже дело с целым атласом:
общая схема, разбитая на квадраты, и каждый квадрат территории
по отдельности. Когда речь идёт о проектировании конкретного сооружения,
то недостаточно и этого. Приходится делать ещё так называемые
выкопировки — фрагменты плана укрупнённого масштаба.
Даже у опытного профессионала-архитектора неизбежны сложности,
когда он мысленно “стыкует” разномасштабные фрагменты городской
территории, пытаясь удержать в воображении и город как целое.
Непрофессионалам такое почти никогда не удается: величина созданного
человеком города начинает ему “мстить” неохватностью в обыденном
представлении. Уже потому реальность города начинает в известном
смысле вырываться из-под контроля; скажем, обсуждается реконструкция
привокзальной площади — очень нелегко держать в памяти все, что
есть и что предполагается создать в соседних частях города. Осмысляется
система транспортных развязок на круговой магистрали, и трудно
удержать в воображении все варианты её пересечения с реальными
улицами и проспектами.
И всё же с такого рода трудностями совладать ещё можно за счёт
обогащения чертежа макетами, фотографиями, фотомонтажами. Но ведь
действительность города стократ сложнее.
В самом деле, город стоит не просто на земле, но на грунтах,
создававшихся и трансформировавшихся в геологическом времени,
частично преображавшихся хозяйственной деятельностью людей в историческом
времени. Удачно, если весь город оказывается на однородном основании,
но такое случается редко. Обычно под городом простирается сложная
картина плотных и слабых грунтов, в которую дополнительно вписываются
поймы давно исчезнувших с поверхности речек и ручьев, или слои
подвижных песков, или вкрапления давно забытых городских свалок.
Приходится создавать очень подробные карты несущей способности
грунтов — совсем особенный образ, слабо связанный с планом застройки
на поверхности земли.
Грунт не является чем-то неподвижным, раз навсегда данным: под
городом развертывается сложнейшая картина поведения грунтовых
вод, уровень которых чутко реагирует на каждый вновь отрытый котлован,
на намывку массивом песка поверх ранее заболоченного луга, на
засыпанный овраг, на большое “зеркало”. заасфальтированной поверхности,
с которой более не поступает дождевая вода в глубь земли. Нужны,
оказывается, очень подробные карты подземных вод, где надлежит
принять во внимание не только постоянные течения, но и медленные
просачивания, эффекты которых дадут о себе знать через годы.
Поверхностный слой грунта — это почва, со времен Докучаева мы
научились её трактовать как своего рода “живое вещество”, способность
которого к самоподдержанию в изменяющихся условиях не столь уж
велика. Приходится создавать карты городских почв, планы их улучшения
и сбережения от подмокания, от отравления выбросами автомобильных
двигателей, от засоления.
Жизнеобеспечение города всегда требовало создания своего рода
“машины”, образуемой развитым подземным хозяйством. Но, как и
прочие машины, она была довольно простой в течение столетий: колодцы,
подвалы да (в редких случаях) подземные сточные каналы, искусство
строить которые довели до высот древние этруски, передавшие свой
опыт римлянам. С середины прошлого века “машина” начала стремительно
усложняться, и теперь планировочное решение всякого нового района
города начинается с прокладки трасс теплопроводов, водопроводов,
канализации бытовой и канализации ливневой, силовых кабелей...
Для эффективной эксплуатации огромного хозяйства прокладываются
“проходные” коллекторы — подземные туннели, по которым легко двигаться
контрольным и ремонтным бригадам. Все это хозяйство очень дорого
стоит, необходимо экономить каждый погонный метр, следовательно,
создавать новые детальные карты городского “подземелья”.
Чем глубже знание о городе, тем больший объем дополнительных
знаний оказывается нужен. Нельзя уже обойтись без постоянно возобновляемой
карты распределения транспортных потоков по городу, причём отдельно
следует строить карту движения людей, отдельно — грузов, чтобы
затем согласовать их и в пространстве, и во времени суток. Когда
ценность исторического наследия наконец стала общепризнанной (речь идёт не только о физическом сохранении старого, но и о достойной
его роли в городской среде), градостроителю стал остро необходим
историко-опорный план. На нем нанесена только прошлая история
города в соотнесении с его нынешней уличной сетью, сложный план
или целая пачка планов, фиксирующих разные периоды исторического
развития города.
 Нельзя обойтись и без карты
распределения густоты, плотности рабочих мест на территории —
она нужна для составления корректирующих программ развития транспорта.
В свою очередь, умножение количества двигателей внутреннего сгорания,
при всё ещё сохраняющихся старых, “грязных” заводах и фабриках,
сделало жизненно важным создание и периодическое обновление особых
карт “вредностей”, относительной чистоты воздуха, воды и почвы
на территории города. Если раньше достаточно было принимать во
внимание направление господствующих ветров при планировке города,
то теперь нужны подробные карты типичных воздушных потоков (на
них оказывает принципиальное влияние высокая застройка), тем более
что крупный город является ещё и “генератором” избыточного тепла...
Пожалуй, если вообразить, что все названные выше карты города
представляют собой цветные диапозитивы, что их все сложили пачкой
и спроецировали на экран, возникнет вполне правдоподобный образ
реальности, с которой приходится иметь дело архитектору-градостроителю.
Но ведь и названы-то отнюдь не все из таких карт — так как же
удержать все многообразие в узде? Как правило, в институте генерального
плана любого из наших крупнейших городов обнаруживаются один-два
специалиста, которые умудряются владеть всей совокупной информацией
о реальной картине города в развитии. Всем прочим удается гораздо
меньшее — совмещать в сознании лишь несколько “диапозитивов” города.
Мы явно попадаем в тупик, потому что генеральный план города
не может быть тайной за семью печатями — в нем должны свободно
ориентироваться, его должны понимать и работники исполкомов, и
руководители промышленных предприятий, в идеале — все горожане.
В противном случае они обречены лишь изображать понимание, в действительности
принимая предлагаемые им градостроительные решения уже потому,
что те созданы людьми, разбирающимися в городском лабиринте. В
социальном смысле это недопустимо, так как открывает дорогу волюнтаризму
проектировщика, столь же опасному, как всякий волюнтаризм. Лет
двадцать назад к такому тупиковому состоянию привыкли настолько,
что замечали его немногие специалисты. И нам казалось, что выхода
из тупика не найти. К счастью, именно тогда появилась надежда:
“электронный градостроитель”.
|
