|
Гардарики, Гардарика — так норманны (они же варяги)
называли Русь. Но характер древнерусских городов-городищ уходит
в гораздо более глубокое прошлое.
Мы смотрим вдоль той улочки Бискупина, что вела
к единственным воротам селения-крепости, но было бы ошибкой считать
её главной улочкой — все они были одинаковой ширины, все обоими
концами выходили на окружную улицу, идущую вдоль стены.
Крыша с одного типового дома "снята",
чтобы можно было заглянуть в кузницу и разглядеть устройство деревянных
конструкций, в которых все бревна были связаны "в замок".
Подобная конструкция и у крепостной стены, но там клети, крепко
связанные из бревен, засыпаны камнями и землей, и только по верху
идёт частокол. Не думайте, что металл из руды выплавлялся в той
же кузне — его извлекали вне городища, на ветряном берегу озера.
Здесь металл только разогревали с помощью мехов, а стены кузницы
густо обмазаны глиной, и деревянный пол тоже. Пожар был для таких
селений опаснее вооруженных врагов. Бревна мостовой тоже обмазаны
толстым слоем глины, только сливные решётки (почти такие же, как
вдоль тротуаров наших улиц) надо было оставлять чистыми.
Внизу пока ещё болотистая земля. Только через несколько
веков, когда климат изменился, городище оказалось над водой озера,
которое медленно, но неуклонно наступало, в конце концов изгнав
бискупинцев с давно насиженного места. Каким было навершие ворот,
неизвестно — пришлось фантазировать на основании более поздних
построек, но вот голуби были.
Гардарикой, страной
городов называли Русь, — так утверждают скандинавские предания.
На самом деле страной городов была вся северная Европа с
незапамятных времен: нужно только вспомнить, что слова «город»
и «огород» происходят от одного и того же — ограда, огораживать[14].
Расцвет Гардарики начался с того момента, когда западная
и восточная ветви колонизации — «африканцы» и «азиаты» —
встретились, соединились и перемешались.
«Азиаты» начали двигаться на полторы или две тысячи лет раньше
«африканцев», но перед ними был более длинный путь по суше и поэтому
встреча произошла так, как если бы её спланировали заранее. И
те и другие прибыли на место свидании в одно и то же время — около
2700 г, до н.э., когда в Египте воздвигались великие пирамиды.
Конечно же, встретились не в одной точке, сомкнулись широким фронтом,
как сходятся вместе массы теплого и колодного воздуха. Но нас
интересуют все точки. Одна из них — маленькая деревушка Лиденталь,
в двух шагах от Кельна. Когда здесь, начались раскопки, потом
прерванные второй мировой войной и вновь продолженные в 1945 г.,
первой из торфа показалась укрепленная валом и частоколом деревня
из 35 домов. Под ней лежал тонкий слой песка, а под ним — снова
деревня, построенная людьми той же самой культуры, но не имевшая
никаких укреплений. Сразу же под этой деревушкой летали остатки
двух длинных зданий, не имевших внутренних перегородок. Картина
ясна, она весьма похожа на то, что происходило в Майданицком,
только в более скромных размерах. Истощив почву, жители соседней
(не найденной пока) деревушки, не покидая ещё старых домов, расчистили
лес под новое поле и соорудили на нем амбары. Затем они поставили
новую деревню, жили здесь несколько десятилетий; снова истощилась
тонная лесная почва, и снова они ушли. Оставаясь на месте, лидентальцы
не имели соседей поблизости и укрепляться было незачем.
Минуло 100 или 200 лет, и потомки лидентальцев вновь пришли на
старое место, вновь валили лес и строились. Но за это время обстановка
переменилась. Совсем рядом, в десятке километров, где теперь деревня
Михельсберг, обосновались чужие, возводившие свой род к тем, кто
некогда ступил на землю Европы где-то а районе будущего Марселя.
Земля была огромной, но мест, пригодных для земледелия было ещё
не так много, и в них становилось тесновато. В известном смысле
повторяется история, уже известная нам по первым очеркам этой
книги: сельская община превращается одновременно в военный лагерь.
Однако было бы ошибкой думать, что началась бесконечная война
«всех против всех», которую привыкшие к войнам писатели позднего
Средневековья начали трактовать едва ли не как естественное состояние,
В целом соприкосновение происходило мирно, и на какое-то время
явно установилось доброе соседство между колонистами, явившимися
с разных сторон материка, и обитателями примитивных хижин, собирателями
съедобных моллюсков, и рыбаками, которые жили тут, на берегу Северного
моря, с незапамятных времен.
И вот подтверждение. У берега, на полуострове Ютландия учёным
удалось обнаружить селение Баркаэр, датируемое достаточно точно
2500 г. до н. э. Сначала все было обычно: прорезая толстенный
слой торфа рядом с маленьким пригорком и сортируя пыльцу, читали
торфяной «пирог» как книгу. В самом низу — пыльца дуба и прочих
широколиственных деревьев. Выше — резко, как будто кто-то подложил
тонкий лист, — все меняется: пыльца пшеницы и ячменя, микроскопические
угольки от сожженного леса. Ещё выше: береза, осина, ольха. Картина
нам понятна. Сам холмик, как оказалось, был когда-то островком
в мелком озере или болоте. Археологи ожидали открыть грубые хижины,
заглубленные в землю, наткнулись же совсем на другое: из земли
показалась мостовая — мощеная дорога шириной 3 м, протянувшаяся
на добрых 70 м, как бы кусочек крытого булыжником шоссе. По обе
стороны «шоссе» на обнажившемся светлом песке отчётливо виднелись
тёмные пятна сантиметров до 30 в диаметре, расположенные на равных
промежутках одно от другого. Это ямы от столбов (уголь из такой
ямы позволил получить точную Дату конца Баркаэра). Ещё дальше
в стороны — отчётливые следы ещё одного ряда столбов. И ещё :
едва-едва, но всё же уловимые следы поперечных тонких перегородок.
Оказалось, что Баркаэр — тщательно спланированный дом-поселок,
состоявший из Двух одинаковых построек шестиметровой ширины, между
которыми на всю длину тянулся мощеный коридор. В каждом из длинных
зданий по 26 одинаковых комнат длиной 6 (на всю ширину постройки)
и шириной 3,6 м. При этом, однако, по тому, что очаги топились
по-разному, легко было установить, что каждая семья вполне самостоятельно
вела жизнь. Баркаэр— жилой дом, состоящий из 52 «однокомнатных
квартир», выходящих в общий коридор. Комнаты-квартиры разделены
доверху глухими перегородками из плетня, обмазанного глиной. Это
не дворец, но не будем забывать; «рабочие казармы» русских текстильщиков
конца прошлого века были гораздо хуже.
Но зачем в Баркаэре мощеная «улица»? Скорее всего, сюда загоняли
на ночь скотину, запирая оба выхода воротами: волков в тогдашних
лесах было предостаточно. В Баркаэре, как легко подсчитать, жило
200—250 человек. По сравнению с Майданицким это ничтожно мало,
но это нормальный размер для западноевропейской деревни на долгие
последующие тысячелетия. Как и в Майданицком, уходя на новое место,
жители Баркаэра забрали с собой всё ценное, все пригодное в хозяйстве.
Только десяток затупившихся кремневых топоров (таким топором,
кстати, сегодняшние учёные, отличающиеся куда меньшей опытностью,
рубили дубы диаметром ствола 20 см всего за восемь минут, так
что к каменным орудиям не следует относиться пренебрежительно)
— больше ничего.
 Зато
под полом в центре была сделана замечательная находка. Это скорее
всего пожертвование божеству при закладке селения и потому уже
навечно принадлежавшее этому месту. Маленький клад состоял из
полусотни янтарных бусин и... двух тонких медных подвесок точно,
такого типа, какой встречается в кладах Трои за 1,5 тысячи лет
до Троянской воины (см. рис. 21.3).
Помните: дважды говорилось в книге, что история развивается в
пространстве. Лучшего подтверждения не найдёшь: здесь, на севере,
в разгар каменного века знали и ценили металл. Первые металлические
изделия понемногу просачивались и сюда по длинному пути от Балтийского
и Северного морей, через перевалы швейцарских Альп и южные моря.
Этот путь недаром называется Янтарным — навстречу драгоценному
металлу переносили не менее драгоценную окаменевшую смолу, которую
так ценили в Мемфисе, Уре, на берегах Инда... Путь всегда «обрастает»,
и нам должно быть понятно, что южнее тоже должны быть древние
селения. Зима 1853 г, была на редкость студеной и сухой, и уровень
швейцарских озер понизился резко, почти на метр. В малоземельной
стране решили, естественно, этим воспользоваться и отвоевать у
озер несколько гектаров. Тогда-то у деревни Обермайлен, что в
10 км от Цюриха, впервые обнаружили настоящий лес из свай, вбитых
в дно в полуметре одна от другой.
Нынешний археолог пришел бы в ужас от «раскопок», предпринятых
сначала у Цюриха, затем на десятках другим озер: все казавшееся
интересным вытаскивали и складывали в кучу, все неинтересное выбрасывали.
Но это было началом. С 1857 г одинокий чудак Якоб Мессиномер начал
тридцатилетнюю работу на озерке Робенхауэен, потратив предварительно
все свои сбережения на покупку земельного участка. Он выяснил,
что здешнее свайное селение трижды горело и дважды восстанавливалось,
что среди сотен каменных орудий нашлось только два металлических
топора — один медный и один бронзовый...
Уже к 1879 г. только в Швейцарии обнаружили 161 селение на сваях,
затем их нашли в северной Италии, Франции, Австрии, даже далекой
Шотландии, где свайные селения продолжали строить и тогда, когда
Британию завоевывали римские легионы. Принцип везде один, раз
найденная форма оказалась устойчивой в течение тысячелетий: 200—300
колонистов вырубали лес на берегу, стаскивали бревна к воде, обжигали
их концы и, стоя в лодках, забивали в вязкое дно. Строители знали
коварство илистого дна — бьющие со дна ключи нередко вымывали
основания свай. Поэтому они предпринимали огромный труд: сотни,
десятки тонн камня заполняли все промежутки между сваями на дне
(в озере Нейшатель нашли груженую камнями и перевернувшуюся лодку).
Все дальнейшее легко представить — наибольшие хлопоты были связаны
с огнем. Бревенчатый настил покрывали плотным слоем глины, глиной
обмазывали бревенчатые стены домов, когда тростниковые крыши пересыхали,
их поливали водой. И всё же свайные селения горели.
Из-за этих пожаров нам трудно представить
себе некоторые детали сооружения свайных построек. Однако, к счастью
для учёных, одно поселение дошло до нас в почти неизменном виде.
Это Бискупин — в Польше.
Для свайной культуры Бискупин — позднее, очень позднее место,
он построен совсем недавно (если отсчитывать от Лиденталя или
Баркаэра) — в то самое время, когда легендарный царь Ромул обводил
черту будущего великого города Рима, то есть около 700 г. до н.э.
Уже наступил век железа, а строители Бискупина, вроде бы, повторяли
все тот же ритуал: рубили лес, строили сваи... На самом деле перед
нами первый укрепленный город в северной Европе, уже почти совсем
город в привычном нам смысле слова. В самом деле, Бискупин занимает
вполне солидный участок земли, он лишь чуть-чуть меньше Иерихона
— 2,5 га. Но здесь кольцевая улочка двухметровой ширины охватывает
овальную площадь, рассеченную дюжиной параллельных проулков такой
же ширины. Такую планировку издавна называют регулярной — правильной.
Степень этой регулярности проступает в полную сипу, когда мы заметим,
что весь Бискупин застроен типовыми «домами». Это как бы два десятка
Баркаэров, приставленных друг к другу, только вместо булыжной
мостовой — деревянная.
Итак, типовая архитектура отнюдь не новое изобретение, и типовые
конструкции тоже. Бискупинцы создали вполне оригинальную конструкцию
и придерживались её без отступлений; вертикальные столбы, поддерживающие
крыши и стены, здесь не круглые. Сечение столба похоже на цветок
из нескольких лепестков: из бревна на всю длину вытянуты клинья
— их столько, сколько стен подходит к столбу. Такая конструкция
гораздо прочнее — недаром плотники испокон веку говорят: «вязать
бревна». Прочная конструкция позволила усложнить интерьер «квартиры»
по сравнению с Баркаэром. Широкий вход с проулка ведет в жилую
комнату не сразу, а через неглубокие, но очень широкие сени, в
которых хранился хозяйственный инвентарь. Любопытно, что проем
в сени с проулка ничем не закрыт, а из сеней в комнату ведет уже
плетеная из ивняка дверь.
Когда я сказал, что Бискупин почти совсем настоящий город, для
этого было одно существенное основание: в концах проулков, наряду
с жилыми домами встречаются по-настоящему специализированные мастерские:
литейная для бронзы, кузня с железными поковками; косторезная,
где делались гребни; гончарные, ремесленники ещё составляют меньшинство
— естественно, ведь ещё нет вокруг деревень, а пока нет деревень,
нет и города. Но ремесленники, занятые только или преимущественно
своим профессиональным делом, это уже начало города. То, что мастерские
отодвинуты на края, вполне понятно (опасность пожара) и лишний
раз убеждает нас в том, что построенный по чёткому плану Бискупин
жил по-городскому упорядоченной жизнью. Бискупин, к тому же, был
по тем временам грозной крепостью
его окружала настоящая крепостная стена, в не обычный палисад
по верху земляного вала. Используя тот же принцип перевязки столбов
и горизонтальных бревен, бискупинцы возводили вплотную одну за
другой бревенчатые клети и засыпали их землей и валунами. Защитники
легко могли ходить по толстой стене и, скорее всего, по её внешнему
краю был надстроен ещё ряд бревен, защищавших их от стрел. Надвратная
башня завершала систему фортификации. Не было в то время противника,
который смог бы решиться на нападение, и Бискупин жил спокойно.
Нашелся, однако, враг, с которым ничего не могла поделать воля
людей. К началу VI в. до н.э. медленно, но верно, зимы становились
длиннее, дождей выпадало все больше, и уровень воды в озерах и
болотах начал подниматься. Сначала бискупинцы укрепили стелу пологой
набережной из бревен. Вода поднималась и подмывала стену. Тогда
они внутри кольцевой стены выстроили новую, меньшего диаметра
(вполне возможно, что из-за неурожаев население городка медленно
сокращалось). Потом настелили новую мостовую. Снова уменьшили
кольцо стен, опять новая мостовая. И всё же наступил год, когда
надо было уходить, Не было внезапной трагедии, но противник был
неодолим. Так бывало и позже, К концу VIII в. уже нашей эры поднявшийся
Каспий затопил две трети могучей до этого державы хазар на нижней
Волге, а в XIII в. ещё больший подъём уровня моря вовсе лишил
хазар земли и рассеял их. Но это же увлажнение юго-востока вызвало
расцвет земледелия в Туркмении, сметенного позже очередным иссушением.
Баланс влаги и тепла между севером и югом подобен весам, чаши
которых медленно движутся, иногда застывают на несколько веков,
потом снова приходят в движение. Когда бискупинцы покидали городок,
чаша «север» шла вниз и начиналось очередное великое движение
народов, но это уже совсем другая история.
Здесь же нам важно запомнить, что когда Рим был городком едва
ли больше Бискупина, когда великий поэт Гесиод писал «Труды и
дни» на греческом острове Эвбея, а бродячие певцы-аэды распевали
недавно сочиненную «Одиссею», на севере Европы складывалась культура,
которой совсем немного осталось до того, чтобы превратиться в
городскую. Немного южнее, на Дунае медленной климатической катастрофы
не было, и здесь, в Хальштате возник городок, жители которого
бойко торговали с греческим в то время Марселем и сооружали крепостные
стены и башни из высушенных на солнце глиняных кирпичей. Южнее
Дуная полностью самостоятельное развитие культуры было уже решительно
невозможно: слишком велико было влияние великих цивилизаций Средиземноморья.
|
