С времен весьма давних мы привыкли уповать на одно только —
словами Салтыкова-Щедрина, — что “может быть нас и не перешибет
пополам, как того мы ежечасно ожидаем”. С возвращения в Россию
геттингенских студентов осьмнадцатого века экзотическая идея
прав человека укореняется в отечественных суглинках с немалым
трудом. Когда она наконец оказалась зафиксирована в конституции,
в обрамлении лаврового веночка, чуда, как и следовало ожидать,
не произошло.
Большинство обывателей склонно вполне удовлетвориться уж тем,
что их во всяком случае не имеют права измордовать в участке
(хотя бывает, что мордуют), засунуть в психушку или лишить крыши
над головой (случается, и нередко). Правом избирать начальство
на свою голову добрая половина соотечественников предпочитает
не пользоваться, исходя из эмпирического знания, что хрен редьки
не слаще.
Важнее другое. Теоретически, разумеется, почти всякий готов
согласиться с тем, что права прорастают снизу вверх, что фундаментом
гражданского общества являются гражданские права члена территориальной
общины. Однако же въевшийся в кожу опыт поколений сокрушает
теорию на каждом шагу, тем более что и права у нас, как водится,
воспринимаются как начальская милость. Теоретически просвещённый
обыватель согласен с простой мыслью, что это он нанимает начальство,
предварительно его же избрав по доброму согласию. Тем не менее
в этой простой мысли кроется червоточинка: обыватель в глубине
души знает, что вовсе не на его налоги бушуют власти, что это
они, власти, уделяют ему толику экспортных доходов от газовой
трубы, а ведь могли бы (как и происходит по многим ВПК-градам
и весям) и вовсе ничего не давать…
Казалось бы, в относительно благополучной столице
гражданское сознание должно бы кипеть не в пример глубинке.
Так ведь нет: великое множество горожан курит фимиам Большой
Кепке, упиваясь гордостью за недоступную ему роскошь Манежной
площади с не меньшим азартом, чем у государственных крепостных,
в 30-е годы гладивших мрамор станций метрополитена. Почти позабылись
бурные годы Перестройки, когда московская толпа презрела бронетехнику,
остановила бульдозеры перед остатками палат на Пречистенке,
остановила крушение Лефортова. На пять долгих лет Москва словно
оцепенела, завороженная коловращением градоначальствующих затей.
Когда сокрушили замечательный уголок неформальной художественной
Москвы — богемную берлогу Петлюры, никто и бровью не повел:
у всякого свои заботы.
Только теперь кое-кто очнулся — в Северном Бутове, в Ясеневе,
на Кутузовском. Состоялся первый пикет бутовцев перед зданием
Моссовета.
От этих росточков до гражданского движения — дистанция огромного
размера. Но надеяться больше не на что. Либо горожане начнут
осознавать себя гражданами, либо придётся ждать ещё, пока войдет
в силу поколение людей, которым в конце 80-х было по пять-семь
лет. Уж это поколение точно осознает, что права человека — это
право на сохранение и умножение комфорта проживания (а значит
— и на увеличение стоимости недвижимости), и на компенсацию
в случае его снижения. Это поколение будет готово признать,
что права не защитить в одиночку, что только территориальные
общины могут перехватить контроль над городскими службами районного
уровня, а ассоциации — квартиросъемщиков и собственников жилищ,
налогоплательщиков и пенсионеров, малых предпринимателей, вкладчиков
банков, любителей пения птиц и территориальных общин
— могут создать подлинный нажим на власти общегородского уровня.
Право на референдум прописано в городском Уставе, но, как известно,
права невозможно получить в дар, их можно только
взять. В тот момент, когда в Москве состоится первый референдум
по инициативе самих жителей, будь то вопрос о Третьем кольце
или о деятельности строительного комплекса, шагающего по людям,
можно будет сказать, что формирование гражданского общества
началось хотя бы отдельно взятом городе.
